Трецца Адзопарди - Укрытие

• Название: Укрытие
• Автор: Трецца Адзопарди
• Издательство: Росмэн-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-353-01644-0

Долорес Гаучи — младшая из шести дочерей в семье мальтийских эмигрантов, перебравшихся в английский порт Кардифф в середине XX века. Спустя много лет она возвращается в родной город на похороны матери. Лирический монолог Долорес погружает читателя в зыбкий мир ощущений и переживаний маленькой девочки, хранящей в своем сердце нежность и боль за близких. Благодаря изысканному ритму повествования воспоминания главной героини о детстве выстраиваются в причудливую картину жизни мальтийской общины под серым небом Кардиффа 60-х.

Шорт-лист Букеровской премии 2000 года.

---

Мы живем в доме номер два по Ходжес-роу. Между домами девять и одиннадцать — проулок, ведущий к жалкому кусочку асфальта, носящему имя Лауден-плейс, но все его называют Площадью. Фрэн частенько туда ходит, пробирается проулком до открытого пространства. Лауден-плейс — пустой прямоугольник. Раньше там были и качели, и доска-качалка, теперь же осталась только железная лесенка и клочок вытоптанной травы. Фрэн исследует местность. Это куда лучше, чем утирать сопливый нос Люки, лучше, чем сидеть на бордюре и смотреть, как Селеста выделывает свои немыслимые пируэты, лучше, чем ждать, когда Роза найдет повод ее стукнуть.

А здесь полно сокровищ, по самому краю, где кончается пожухлая трава и начинается гравий. Фрэн пристально разглядывает землю, осторожно обходя собачье дерьмо, разбитые бутылки, мотки ржавой проволоки, трепещущий на ветру бумажный мусор. На асфальте блестят осколки стекла — зеленые, коричнево-бурые, прозрачные, как ледышки. Она выбирает самые лучшие и аккуратно складывает их в карман школьного сарафана. Сегодня у Фрэн есть спички. Она зажигает одну и подносит к лицу. В нос ударяет запах горящего фосфора. Присев на корточки, Фрэн чиркает другой. Фрэн обожает этот сладковатый запах. Она лижет наждачный бок коробка, ловит вкус убежавшего пламени.

У себя под кроватью Фрэн хранит красную продолговатую коробку. Раньше там были шоколадные конфеты, и если ее приоткрыть, то запахнет Рождеством. Теперь в пластмассовых формочках лежат ее драгоценности с Площади: зазубренные обломки сапфира, тусклые куски изумруда и один-единственный стеклянный шарик с бирюзовым глазком. В ознаменование моего появления на свет она завела еще одну тайную коллекцию в коробке из-под сигар, которую ей отдал отец. На сей раз это не стекляшки, а окурки. Фрэн собирает их на тротуаре у дома, когда никто не видит. С фильтром и без, из серой папиросной бумаги и белоснежные ментоловые. Одни раздавлены всмятку каблуком, другие идеально ровные, с ободком губной помады по краю. Прежде чем спрятать свои сокровища, Фрэн с нежностью обнюхивает каждое из них.

Я в доме, вместе с мамой, мне всего месяц, я слабенькая, меня надо держать в тепле. Мама приносит из спальни сундук и кладет меня в него, укутывает в пропахшие нафталином одеяла. Потом притаскивает из сарая в кухню ведро с углем, подталкивает его коленом к очагу и останавливается перевести дух. Мама склоняется к каминной решетке, ворошит обгорелые чурки. Бог знает, когда здесь разводили огонь: пепел на поленьях в каких-то волосах и хлопьях пыли. Аккуратно скручивая жгутики из газеты, она думает: сегодня должен прийти за квартплатой человек от Джо, щепки для растопки отсырели, наверняка дымоход давно не чистили. Сундук, когда она тянет его на себя, к очагу, оставляет на плитке царапины. Два тонких шрама, прямые, как трамвайные рельсы, останутся навсегда, напоминая о том, что она сделала. Мама ставит сундук под углом к огню: языки пламени будут меня развлекать.

Она поворачивается к столу, режет буханку и напевает высоким пронзительным голосом:

Пойми, глупышка, ты не победишь,
Открой глаза, за ум возьмись.

А наверху отец, снимая галстук с перекладины в шкафу и глядя на свое отражение в зеркале, тоже напевает, вернее, насвистывает. Выглядит он Счастливчиком. Сегодня Фрэнки выбрал черный галстук с золотой отстрочкой. Он перебирает пальцами гладкую прохладную ткань, протискивает голову в петлю, затягивает на шее узел и отворачивает тугой воротник белой рубашки. Задерживается у зеркала, шире открывает дверь, чтобы разглядеть себя получше. Не зеркало, а сущая досада — в пятнах, с рыжими разводами. Даже с близкого расстояния ничего толком не видно. Фрэнки слышит, как мама кричит с порога:

Селеста! Дети! Обедать!

Отец надевает пиджак, вытягивает сначала левую руку, потом правую — заворачивает на обшлага манжеты. Пара золотых запонок с вычеканенным на них восходящим солнцем — единственная оставшаяся у него драгоценность. Он берет их с туалетного столика, секунду держит на ладони и кладет обратно. Настолько уж удачливым он себя не ощущает. Снимает с набалдашника спинки кровати шляпу, тихонько спускается по лестнице, маме в глаза старается не глядеть. Идет к зеркалу в гостиной, а она снует между детьми.

Сколько раз тебе говорить, руки вымой! Фрэнки, ты сегодня увидишь Карлотту? А ну, положи на место! Ешь давай. Фрэнки! Фрэнки, повторяет одними губами отец, шагнув к зеркалу. Фрэнки, повторяет он, поправляя тугой узел галстука.

Ты меня слышишь? — кричит мама.

Он уходит, говорит Селеста, широко шагая через кухню к двери в гостиную, и смотрит на отца в упор. У них одинаковый, твердый как сталь взгляд черных глаз, одинаково упрямые квадратные подбородки. Селеста держит поднос с сандвичами высоко над головой, чтобы ни Роза, ни Марина не дотянулись. Отец, заметив ее в зеркале, заговорщицки усмехается — ей одной. Она усмехается в ответ и возвращается в кухню.

Сначала руки вымойте, орет Селеста, отвешивая подзатыльники Розе и Марине, которые пытаются ухватить по куску. И опять: Мам, скажи, чтобы они руки вымыли.

Чтобы руки вымыли, машинально повторяет мама. В кухне становится слишком жарко — и огонь горит, и от мамы так и веет дурным настроением. Она распахивает заднюю дверь, приставляет к ней стул, и в дом врывается поток свежего ветра. Пламя в очаге пляшет на сквозняке. Наверху громко хлопает дверь.

Мама насыпает в плошку что-то серое для Люки, льет молоко, размешивает. Ее злость стекает по ложке прямо в Люкину еду. Меня кормят грудью — я злость получаю из другого источника. Мама сердится и на себя: ей необходимо, чтобы пришла Карлотта с очередной посылкой от Сальваторе, где будет кукурузный пирог с мясом или, может, кусочек жареной курицы. Она швыряет слова в любого, кто их поймает.

Вот уж не думала, что когда-нибудь захочу снова увидеть эту жирную харю, говорит она про Карлотту и усаживает Люку в ее стульчик. Селеста смеется — она считает, что так про собственного ребенка говорить нельзя, даже если это правда.

А где Фрэн? — спрашивает, спохватившись, мама.

Отец перемещается от зеркала к буфету и, затаив дыхание, выдвигает ящик. Он не сводит глаз с дверного проема, следит за тенями на стене кухни, а рука шарит внутри: счета, расписки, вязание. Все обещания позабыты, Фрэнки думает только о Скачках. Пальцы нащупывают кончики спиц, добираются до прохладной поверхности Жестянки из-под печенья. Рука скользит под крышку, и… вот они, жирные на ощупь банкноты. Фрэнки мусолит края — немного, но все-таки, — быстро вытаскивает их и засовывает в карман. Каких-то пять секунд — и все в порядке. Облизнув губы горячим языком, он задвигает ящик и снова принимается насвистывать.

Фрэнки, ты меня слышишь? Ты Карлотту увидишь?

В дверях появляется мама, стоит, размахивая ложкой.

А куда это, собственно, ты собрался?

Она заметила и лучший костюм, и шляпу.

Фрэнк!

В голосе укор.

Пойду прогуляюсь, отвечает он.

* * *

На Бьют-стрит одиннадцать кафе, и ни одно из них отцу не принадлежит. Больше не принадлежит — с момента моего рождения. Родители спорят, чья в этом вина. Она обвиняет его, он меня, а я пока что никого обвинять не могу. Но дайте срок, и все счета я предъявлю Джо Медоре.

Только вот Джо Медоре много чего принадлежит. Почти все в округе: на одной улице — два типовых дома-близнеца; разумеется, наш дом; а еще — четыре кафе на Бьют-стрит, из которых последнее приобретение — «Лунный свет».

Мимо него мама вынуждена ходить каждый день. Она нашла себе работу в пекарне рядом со складом пиломатериалов. Это даже не пекарня, а скорее фабрика, где делают сотнями пухлые белые булки. Мама вытаскивает их из печи лопаткой на длинной металлической ручке. У нее всегда ночная смена. Всякий раз, отправляясь в пекарню или возвращаясь на рассвете домой, она хочешь не хочешь проходит мимо «Лунного света», видит светящиеся огни, людей в зале. Бывает, вдруг пахнет горячей выпечкой, и тогда маме до смерти хочется миндального пирожного Сальваторе. До нее доносится и музыка — одинокий голос на излете ночи, но чаще всего она слышит звон монет, перекатывающихся в кармане Джо Медоры. Проходя мимо окон, она бормочет себе под нос проклятья.

Отец идет сейчас той же дорогой, сворачивает с улицы в проулок, к Площади. Сквозь дыру в заборе Фрэн узнает его силуэт, склоненную набок голову, подставленную под солнце, и прячется. Поначалу Фрэн решает, что он пришел отвести ее домой на обед, но тут же замечает, что сегодня он какой-то другой. В черных волосах серебрится седина, он похлопывает по колену шляпой, зажатой в руке, и заливисто свистит. Она наблюдает за ним, словно это кто-то посторонний, так, случайный прохожий. Фрэн пригибается, пробирается по грязи вдоль забора и укрывается за кустом.