Трецца Адзопарди - Укрытие

• Название: Укрытие
• Автор: Трецца Адзопарди
• Издательство: Росмэн-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-353-01644-0

Долорес Гаучи — младшая из шести дочерей в семье мальтийских эмигрантов, перебравшихся в английский порт Кардифф в середине XX века. Спустя много лет она возвращается в родной город на похороны матери. Лирический монолог Долорес погружает читателя в зыбкий мир ощущений и переживаний маленькой девочки, хранящей в своем сердце нежность и боль за близких. Благодаря изысканному ритму повествования воспоминания главной героини о детстве выстраиваются в причудливую картину жизни мальтийской общины под серым небом Кардиффа 60-х.

Шорт-лист Букеровской премии 2000 года.

---

Конечно, говорит он. Только сначала я должен сделать кое-какие дела. Кое-что проверить. Я сам туда приду, ладно? Луис идет быстро, словно ему не терпится убраться отсюда; кажется, он похож на свою мать больше, чем думает.

Девятнадцать

Селеста возмущенно кричит:

Где ты пропадала? Мы ждем — она глядит через мое плечо на улицу. А где Луис?

Я была в порту, говорю я. И видела Мартино…

Она не дает мне договорить. Выставляет между нами руку — как нож. Рубит ей воздух. Селеста не впустит меня, пока не скажет свою реплику.

Я тебе говорила, Долорес, я этого не допущу. Думаешь, можешь раскопать здесь все, что захочешь, и снова уплывешь? Нам-то здесь жить!

Только я решаю, что ее тирада закончена, как она хватает меня за рукав пальто и тащит в столовую. Зубы у нее стиснуты; она с наслаждением впилась бы в меня.

Я не шучу, заявляет она. Вечера воспоминаний не будет.

И она отворачивается, улыбается пустой, заученной улыбкой. Старшая сестра. Безукоризненная хозяйка.

Ну, наконец-то, говорит она собравшимся. Явилась, пропащая душа.

Душная кухня. Люка заняла место у раковины, где прежде всегда стояла Ева, и делает она то же самое — повернув запястье, стряхивает пепел в слив. На ней по-прежнему туго повязанный черный платок, темные очки подняты на лоб — словно запасная пара глаз. Люка выглядит вблизи устало. У нее нет ресниц, веки дряблые и морщинистые, двумя коричневыми росчерками сделаны брови. Губы она запечатала узкой темно-красной линией — словно боится, что через рот утекут мысли. Это семейство умеет сделать макияж.

Когда я появляюсь в дверях, она громко хохочет.

Ты бедняжку ненавидела, говорит она Розе. Мучительница! и я решаю, что это обо мне.

Не мучила я ее! — говорит Роза. Эта собака Джексонов всех доставала. Вонючая, и вечно скулила. Я-то животных люблю. Вот Парснипа спросите!

Пес Розы пристроил морду у Джамбо на коленях; тот пытается его отпихнуть, но пес упорен. Джамбо пялится в чашку, ему жарко и неудобно. Пес, услышав свое имя, произнесенное так громко, ныряет под стол.

Я впитываю все — удушающую жару, слабый запах взволнованных тел, окна в капельках влаги. Места мало. Роза с Люкой, Селеста, Джамбо. А теперь еще я. Нам всем здесь никак не разместиться. Я наблюдаю за их разговором: рты открываются и закрываются. Роза смеется, Люка наклоняется и шепчет что-то ей на ухо, у Селесты — она злится, но вслух этого не высказывает — глаза-щелочки. Она барабанит по столу розовыми наманикюренными ноготками.

Изо дня в день мама возилась с нами на этой кухне. Каково это было — всех шестерых надо было накормить, одеть, за всеми приглядеть. А еще — ждать Фрэнки, составлять списки, писать записки кредиторам.

Я тоже отлично умею составлять списки; мне всегда хочется все расставить по местам…

Такие мы и есть, скажи, Дол?

Какие? — пытаюсь сообразить я.

Дикари и невежи, отвечает Роза.

Говори за себя! — мрачно бросает Селеста.

Она сдергивает с блюда с сандвичами посудное полотенце, подозрительно принюхивается, после чего протягивает блюдо мне.

Бедная миссис Рили! А что до отца Томелти…

Это все то же красное полотенце миссис Рили. Я ничего не говорю. Беру сандвич, он так густо намазан маслом, что оба треугольника хлеба сползают с куска ветчины. Убедившись, что никто на меня не смотрит, я скармливаю сандвич псу. Селеста вешает посудное полотенце на стул Джамбо.

Рили, наши соседи. Лю, помнишь их?

Она надувает щеки, смотрит хмуро и сосредоточенно, и голос ее звучит потрясающе точно: «Делла! Где это треклятое „Эхо“?» Джамбо смотрит на нее озадаченно.

Они им задницу вытирали. Не надо на меня так пялиться — мы все так делали. Даже наша леди Изыск, говорит Роза, кивая на Селесту. Селеста берет сандвич и откусывает крохотный кусочек.

Роза, ты не могла бы хотя бы за едой вести себя прилично?

Теперь уже поздно рассказывать про посудное полотенце.

Они резали бумагу на четвертушки, говорю я, стараясь не смотреть в мрачное лицо Селесты. Все глядят на меня. Роза от удивления раскрывает рот.

А ты откуда знаешь? — спрашивает она.

Мама иногда перелезала через забор и воровала у них из сортира. Говорила, пригодится кроликам в клетку. Для тепла.

Молчание. Сама не знаю, откуда всплыло это воспоминание. Селеста пристально разглядывает сандвич. Люка закуривает очередную сигарету. Роза берет бутылку виски, отвинчивает крышку.

Дол, где я видела стаканы? — говорит она, оглядываясь по сторонам.

Они в буфете под лестницей. Я протискиваюсь между коробками и мешками, дотягиваюсь до полочки, на которой стоят пыльные разрозненные стаканы. И зову Розу.

Подойди-ка, я тебе их передам.

В углу помигивает счетчик. Раньше была круговая шкала: колесико с красной зарубкой крутилось то быстро, то, когда в доме было темно и тихо, медленно-медленно. Красная кайма полотенца, которым миссис Рили подвязывала маме подбородок; язык Евы, слизывающий крем с губ; расколотый рубин. И — еще ярче и краснее — кровавые жемчужины, капающие мне в ладонь. Я пытаюсь все расставить по местам.

Мама стоит у буфета и кричит наверх:

Роза! Фрэн! И, кому-то другому, тихо: Они еще не вернулись из школы.

Она, должно быть, забыла, что мы с ней играли в прятки. И я сижу здесь, в буфете под лестницей.

Я буду считать до ста, а ты, Дол, иди спрячься!

Она поцеловала меня в макушку и отвернулась. Я слышала, как она прошла в столовую, и тут все стихло. Это было давно, вечность назад. Я следила за шкалой счетчика, ждала, когда снова появится красная полоска. Досчитала докуда знала, а остальное сочинила.

Одиндесять, двадесять, тридесять, сто!

Я думала, она придет и меня найдет.

Она включает свет, и колесико начинает вертеться. Я хочу позвать ее, но слышу мужской голос. Он смягчает окончания, и слова будто тают. У отца такой же голос, когда он бреется или когда выиграл. Но это не отец.

Иди ко мне, говорит мужчина.

Фрэнки вернется с минуты на минуту, отвечает мама. Голос у нее напряженный.

Он смеется. Я пытаюсь разглядеть в щелку, что происходит, но вижу только край маминого платья. Прохладный воздух дует мне в уголок глаза. Они стоят совсем рядом, и она вздыхает — резко, прерывисто, словно уколола палец. Он наваливается телом на буфет, и становится темно. Шепчет что-то — что, я разобрать не могу, — и снова смеется.

Сюда, говорит она, отводя его в сторону. До меня доносится шум — свистящий, шелестящий. Только бы она меня не нашла! Когда мама снова говорит, она почти поет.

Ты разрешишь мне ее увидеть? — говорит она. Разрешишь?

Течет вода. На столе что-то двигают.

В любое время. Как только пожелаешь.

Ты обещал, говорит она.

Мы можем уехать, когда скажешь.

Я не могу.

Она начинает спорить с мужчиной. Шаги по линолеуму, скрежет задвижки.

Тебе решать, говорит он. Все очень просто.

Мама кричит в темноту. Так громко, что ее слышит вся улица.

Я не могу! Ты же знаешь, что я не могу!

Холодно и тихо. Красная полоска на колесике то появляется, то исчезает. Она вряд ли меня найдет. Я выползаю наружу: комната залита светом, пахнет ее духами и еще чем-то незнакомым. На кухонном столе стоит толстяк Тоби, под ним две пятифунтовые бумажки. Мама стоит во дворе, закрыв лицо руками. Будто все еще водит. Я проскальзываю мимо нее, тихонько подымаюсь наверх. Она догадается, где меня искать.

* * *

Дол, отойди, дай я их достану, тихо говорит за моей спиной Роза.

Я сама справлюсь.

Она ставит стаканы на стол: бокал со сколом по краю, три пыльных стакана, липкую от грязи пивную кружку. Селеста подносит бокал к свету.

М-да. Помыть надо.

Сойдет, говорит Роза и скребет его ногтем. Хрусталь. Я его заберу.

Селеста возмущенно фыркает.

Подождала бы хоть, пока остынет тело матери.

От нее и так особого тепла не было, говорит Роза.

Мама сидит у огня, в руке платок, лицо покраснело от слез. Роза не это имела в виду. Всем немного неловко. Настал момент поговорить начистоту.

С тобой она никогда не была холодна. Ты была ее деткой ненаглядной. Тебя они хотели.

Не заводись.

Постарались тебя пристроить получше, разве нет? — Голос у Розы звенел. А мы как же? А Фрэн?

Селеста встает.

Все, Джамбо, пошли.

Не нравится, да? — говорит Роза, моя стакан под краном. Неприятно такое слушать?

Люка кладет руку Селесте на плечо.

Сядь, говорит она миролюбиво. Нам всем не помешает выпить.

Вы этого не видели! — говорит Роза, поворачиваясь к нам. Вы не видели, что он сделал.

Я видела, раздается голос.

Это мой голос. Я разрываюсь надвое: одна половинка здесь, в кухне, а другая — в саду у забора, стоит и смотрит. Это похоже на кукольный театр: Панч колотит Джуди. Роза с Люкой переглядываются — прикидывают, возможно ли такое. Селеста садится.