Кен Кизи - Демон Максвелла

• Название: Демон Максвелла
• Автор: Кен Кизи
• Издательство: Амфора
• Жанр: Проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278–470-1

Во все времена человечество преследовал зловещий призрак энтропии, а в переводе на бытовой язык — страх смерти и хаоса. «Демон Максвелла» Кена Кизи — квинтэссенция честных и нелицеприятных размышлений на эту тему. Эта книга — настоящее откровение о переходе от бунтарских хипповых 60-х к эпохе, ознаменованной глубоким сомнением в достижимости идеалов всеобщего братства и единения.

---

И вот Чифу приходится подниматься по склону.

КРУТОЙ ЗАРОСШИЙ СКЛОН

План, нарисованный Уолли Блюмом, заставляет Автомобилиста и его любимца двигаться вверх по узким мощеным улочкам, на которых между выбоинами маневрируют грузовики... потом по извилистым мощеным переулкам, по которым можно проехать только на велосипеде... и наконец по еще более узким каньонам, настолько круто уходящим вверх, что по ним невозможно проехать ни на одном средстве передвижения.

По ним передвигаются лишь ослики, груженные песком и цементом, доставляя строительные материалы на стройки, кипящие по всему склону. На горах мусора спят рабочие, располагаясь головой вверх параллельно склону; если они попробуют лечь иначе, то попросту скатятся вниз.

Когда американец с собакой достигает места, указанного на схеме, в глазах у него уже плавают мухи, а из Чифа вместо мочи струится пыль. Автомобилист вытирает пот со лба и входит в прохладный дворик, затененный спаянными кое-как ржавыми капотами и крышками от багажников, прибитыми к пальмовым стволам.

ЭЛЬ МЕКАНИКО ФАНТАСТИКО

Посередине четырехметровой площадки, покрытой дерном, возлежит огромная свинья, которую сосут столь же крупные поросята. Она поворачивает голову, чтобы взглянуть на посетителей, и хрюкает. Чиф рычит и занимает пространство между свиньей и своим заморгавшим хозяином.

За низенькой, увитой виноградом дверцей раздается какое-то шуршание. Хижина настолько мала, что с легкостью поместилась бы в трейлер американца, и еще место для свиньи осталось бы. Из хижины, обмахиваясь сухой маисовой лепешкой, появляется человек. Он в два раза меньше Автомобилиста и вдвое младше. Мгновение он щурится от яркого света, а потом прикрывает глаза лепешкой:

— Добрый день.

— Добрый день, — отвечает Автомобилист, промакивая лицо. — Жарко. Мучо жарко.

— Я немного могу по-английски, — говорит Эль меканико фантастико.

Автомобилист вспоминает, что где-то читал о том, откуда взялось это выражение.

— Слава тебе Господи, — произносит он и пускается в объяснения сути своей просьбы. Механик слушает его, не опуская лепешку. Свинья взирает на Чифа со сладострастной насмешкой. Через двор ковыляет ослик. Из хижины появляются маленькие дети — они прижимаются к отцовским ногам, пока тот внимает рассказу Автомобилиста о предательстве механиков.

Когда история начинает клониться к завершению, Эль меканико фантастико спрашивает:

— И что вы хотите от меня чтобы я сделал?

— Чтобы вы спустились к гаражу, в который его поставили, и вынули коробку передач, тогда я смогу отправить ее в Таксон. Понимаете?

— Си. Понимаю, — отвечает механик. — А почему вы не хотите, чтобы это сделали механики из большого гаража?

— Потому что они не станут ничего делать до понедельника.

— А вы так спешите, что не можете подождать до понедельника?

— Я уже позвонил в Таксон и сказал, что в понедельник они получат коробку. Я люблю все решать не отходя от кассы. Понимаете?

— Си. Понимаю, — говорит механик, снова принимаясь обмахиваться лепешкой. — Хоккей. Я спущусь завтра утром и выну коробку.

— А сегодня нельзя? Я бы хотел отправить ее с первым же поездом.

— Понимаю, — отвечает мексиканец. — Хоккей. Сейчас возьму инструменты и возьму напрокат ослика.

— Ослика?

— У Эрнеста Диаса. Чтобы спустить на нем инструменты. В большом гараже механики запирают свои инструменты в металлический ящик.

— Понятно, — говорит Автомобилист, прикидывая, во что ему обойдутся работа, инструменты и ослик.

Вдруг поднимается целое облако пыли, из которого доносится истошный визг и рычание. Это зашедший рыжий боров обнаружил, что Чиф строит глазки его даме сердца. Когда их растаскивают в разные стороны, у Чифа уже разодрано ухо, и к тому же он лишился двух клыков, застрявших в непробиваемой шкуре борова.

Но это еще не самое страшное. Обрушившийся на него вес оказался слишком большим, и у него отказывают задние ноги. Что-то, вероятно, сместилось. И его приходится везти вниз на спине второго ослика. От тряски все вновь становится на место, так что к вечеру он уже может ходить, однако навсегда лишается способности поднимать заднюю ногу.

СНОВА ОН И ЕГО ЖЕНА

К этому времени они живут здесь уже неделю. Они едут на юг во взятой напрокат «тойоте» с открытым верхом. Левая задняя фара полетела несколько миль назад. Запасной нет. Из пробитого шланга радиатора валит пар, так что дорога едва видна.

— Ты будешь и дальше так ехать? — наконец интересуется его жена.

— Я верну эту развалину сукиному сыну, который дал мне ее напрокат, и скажу, чтобы он запихал этот кусок дерьма себе в задницу!

— Тогда высади меня с собакой у Блюма, если ты собираешься... когда мы подъедем.

Она не договаривает — если ты собираешься устраивать сцены. Она и без того уже сыта накаленной атмосферой.

ЕГО ДРУЗЬЯ

Автомобилист пропускает дневную почту и клянется себе закончить письмо к сестре до того, как почта откроется после сиесты. Он сидит один, не считая Чифа, на вилле Блюма. Пес, высунув язык, лежит на плетеном коврике. Уолли Блюм на пляже занимается серфингом. Куда ушла его жена с Бетти Блюм, Автомобилист не знает.

Гасьенда Блюмов расположена не в Ущелье гринго, а на городских склонах. На уровне окна находится двор противоположной хижины, в котором играют три маленькие девочки, время от времени посылающие ему улыбки через узкий уличный каньон. Они кричат ему: «Привет, мистер» и снова, хихикая, скрываются за манговым деревом.

Это дерево представляет собой культурный центр для всей округи. В его тени играют дети. В его ветвях снуют птицы. В его корнях роются две свиньи и целая стая куриц. Самых разнообразных — тощих и лысых, осторожных и задиристых. Единственное, что их объединяет, так это независимость и полная ненужность.

Автомобилист наблюдает за ними с легким отвращением. Какой от них толк? Они слишком худосочны для того, чтобы их съесть, и слишком болезненны, чтобы нестись. Для чего они нужны? И вдохновленный их полной непригодностью, он погружается в письмо:

«Дорогая сестренка! Ты себе представить не можешь, куда мы попали! В этой стране люди настолько бедны, что даже не в состоянии осознать собственное невежество, и настолько невежественны, что не ощущают собственной бедности. Знаешь, что бы я сделал, если бы был мексиканцем? Я бы напал на Соединенные Штаты, чтобы потом воспользоваться гуманитарной помощью (ха-ха!). А если начистоту, то такого я не ожидал».

Зеленое манго отскакивает от оконной решетки, что вызывает новый взрыв хохота. Он со вздохом перечитывает последнюю строчку и откладывает шариковую ручку. От всей души хотел бы, чтобы ты это увидела собственными глазами. Он допивает свои две «семерки» и чувствует, как его обволакивает приятное уныние. Пикантное ощущение.

Откуда-то неподалеку раздаются звуки аккордеона, исполняющего мелодию песни, которая была популярна в Америке несколько лет тому назад. Какие там слова? Ля-ля-ля, ля-ля-ля, мы бились насмерть, но не победили... Да-да, именно так. Такие были времена, такое было время...

Пикантность уступает место меланхолии, которая в свою очередь переходит в ностальгию, чуть не доводящую его до пьяных слез. Он со вздохом берет ручку и возвращается к письму:

«Я часто тебя вспоминаю, старушка. Помнишь, как папа возил нас в Йеллоустоун и как это было здорово? Каким все казалось красочным и красивым? Какими гордыми мы себя чувствовали? После окончания Депрессии мы были первыми детьми, чей отец мог позволить себе такое путешествие. Нынче все изменилось и, увы, не в лучшую сторону. К примеру, могу рассказать о том, как ездил к Дарольду в Беркли. Ты даже представить себе не можешь, во что превратился приличный университетский городок с тех пор, как мы были там в 62-м году на русско-американской встрече...»

Он снова откладывает ручку. До него доносится странный кудахтающий голос: «Ке? Ке? Ке?» Во дворе напротив появляется ветхая старуха. Совершая какие-то легкие невесомые движения, она, покачиваясь, движется между натянутых веревок для белья. Ее лицо с беззубым ртом ничего не выражает. Она кажется миражом, порожденным жарой. Продолжая кудахтать, она добирается до ветхой простыни, снимает ее и направляется обратно к хижине.

— Слепая, — вслух произносит Автомобилист и направляется осматривать содержимое буфета Уолли. Он намерен продолжить с того места, на котором закончились две «семерки», впрочем, теперь он бы предпочел что-нибудь покрепче—две восьмерки или две девятки. Обливаясь потом и сбитый с панталыку явлением слепой карги, он кружит по странной кухне, чувствуя, что его все быстрее несет на рифы.

ПЕРВАЯ ТРЕЩИНА

Жена Автомобилиста появляется через полчаса с женой Уолли Блюма, Бетти. Они добираются до дома в очень симпатичном джипе «фольксваген», сделанном в Мексике, который сейчас нагружен подарками для детей. Только она собирается поблагодарить Бетти Блюм за компанию и за то, что та ее подвезла, как ее резко хватают за локоть и начинают отчитывать, что она не захватила письма. Это настолько несправедливо, что все вокруг вдруг погружается в гробовую тишину — замирают все уличные звуки, перестают кудахтать курицы, замолкают дети на крышах домов, стихает аккордеон... и даже река, находящаяся в миле от холма, перестает перекатывать свои волны. Занимавшиеся стиркой девушки поднимаются, чтобы посмотреть, как на эту выходку мачо отреагирует сеньора гринго.