Стюарт Хоум - 69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой

• Название: 69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой
• Автор: Стюарт Хоум
• Жанр: Эротика, Секс

Стюарт Хоум родился в Южном Лондоне в 1962 г. Когда ему исполнилось 16 лет, он несколько месяцев проработал на заводе, после чего решил для себя раз и навсегда — больше никогда и нигде он работать не будет. Позанимавшись на любительском уровне рок-журналистикой и музыкой, Хоум в восьмидесятые переключил свое внимание на мир искусства, а сейчас, наряду с культурологическими комментариями, пишет романы

---

Мы повернулись, вернулись к самому началу, и взобрались на эспланаду. Не было никакого начала. Увидели, что машины все еще разъезжают вверх и вниз по бульвару. Загадка, решаемая одним росчерком пера. Мы перестали жить. Начало не было, и оно не могло быть первоочередным по отношению к концу. Человек, больше не называвший себя Аланом, приехал в Абердин. Он сказал мне, что его зовут Каллум. Я поверила ему. Интерпретация, расшифровывающая элементы сна. Галлюцинации внутри галлюцинации, что жила сама по себе. Тело мертвой принцессы как метафора для литературы. Работа по конденсации и вытеснению. Переживая смерть этих фантазий в ночи разрушения и оскорбления, мы потребляемы переворачиванием страницы…[12]

Примечания

1

Как отличается этот “приморский” город от воображаемого Энн Куин! Проза в этой первой главе и в самом конце идет на компромисс между Гертрудой Стайн и Самуэлем Беккетом. Избегая Эрнеста Хемингуэя, я вместо этого делаю крюк в сторону Энн Куин. Не любя Хемингуэя, я вместо этого делаю крюк в сторону Энн Куин. Избегая Стайн, я вместо этого делаю крюк в сторону Энн Куин. Не любя Стайн, я вместо этого делаю крюк в сторону Энн Куин. Чувствуя, что Беккет — слишком очевидная базисная точка, я вместо этого делаю крюк в сторону Энн Куин. Несмотря на продолжающиеся слухи о ренессансе Б.С.Джонсона, я чувствую, что было бы полезнее обратить наше внимание на Энн Куин.

2

Сексуальное мастерство Алана приковывает внимание, потому что британская разведка преследует его за сводничество и плагиат. Алан также недавно попал в неприятную ситуацию, когда назвал Джулиана Барнса “изнеженным”. После яростного спора ему удалось убедить ряд его собутыльников, что под “изнеженным” он имел в виду “того, кого литературные обозреватели часто характеризуют как английского экспериментального романиста, ха-ха!”. В связи с этим, главная трудность Алана состояла в том, что его попытка заставить своих знакомых пьяниц называть его “Каллумом” потерпела полную неудачу — они отказались делать это из-за пугающей частоты, с которой он, с учащенным дыханием, совершал анонимные звонки, и из-за того, что он настаивал на потреблении дорогого виски, такого как “Спрингбэнк” и “Талискер”.

3

В книге “Тысячи плато” Делез и Гваттари дают полезное определение микрофашизма как феномен, проявляющийся через политический и социальный спектры. Однако, несмотря на многократное определение крика “Да здравствует смерть!” Жана-Пьера Фоэ, как глупого и отвратительного, Д и Г не удается пояснить, ни как этот лозунг функционирует, ни почему он так хорошо вписывается в необходимую двусмысленность программы фашистского модернизма. Восхваляя разрушение, “Да здравствует смерть!” одновременно провозглашает смерть смерти и рождение нового, предположительно “бессмертного” порядка. Если Д и Г нападают на подразумеваемое риторическое заявление, что “Смерть мертва, да здравствует смерть!”, тогда нет особой необходимости читать Нормана. О. Брауна “Жизнь против смерти” как противовес ошибочной логике их сверх-рационального “рассуждения”. Д и Г просто не понимают, что лозунг “Да здравствует смерть!” устанавливает неразрешимую динамику между противоположными, но соразмерными значениями. Один афоризм, традиционно приписываемый поэту Джеппе Аакьяеру, окажет нам помощь в переориентации этих дебатов: “Я не научусь ничему из мертвых слов живых людей. Я научусь всему из живых слов мертвых людей — да здравствуют мертвые”. “Символический обмен и смерть” Бодрийяра несомненно представляет другую линию полета мысли внутри этого спора. Для критики положений Бодрийяра о смерти смотрите “Пределы теософии” Стюарта Хоума в “Re: Action 9” (Лондон, Осеннее солнцестояние, 399 MKE).

Не подлежит обсуждению, что определение Д и Г желания как продуктивного фактора полезна в подрыве представления о репрессии и таким образом целой доктрины организованного психоанализа, однако их концепции механистичного производства желания все еще основываются на внушительной и неисследованной вере в так называемое бессознательное. Таким же образом, при чтении полемической по отношению к Д и Г работы Брауна по вопросу смерти, также необходимо прочитать полемическую по отношению к Брауну работу Д и Г по вопросу становления животного. Механизм стаи Д и Г должен быть прицеплен к механизму индивидуальности Брауна. Точно также, антигегельянский риторический механизм Д и Г должен быть прицеплен ко многим диалектическим механизмам хозяин/раб, которые уже приложили самих себя к чтению Брауном Гегеля в его главах о смерти. Несмотря на нападки Д и Г на Гегеля, как на философа Государства, есть работы Гегеля, которые будучи прицеплены к анти-Эдиповому механизму Д и Г во многом усиливают их анализ микрофашизма. В связи с этим интерпретация Пола Гилроя диалектики хозяин/раб в “Черной Атлантике: современность и двойное сознание” становится определяющей. Таким же образом, “Иудаизм и современность: философские эссе” Джиллиана Роуза — полезная базисная точка для тех, кто обсуждает положения Гилроя. Мы должны быть внимательны, чтобы не сверхрационализировать капиталистические общества, так как именно эта ошибка привела к печальному спектаклю “ультра-левого” нигилизма.

4

Переживания Пэйна могут быть удачно протипоставлены урбанистическому мифу о душевнобольном пациенте, подвергнутом тесту на детекторе лжи, на котором его спросили, является ли он писательницей Кэти Экер. Правильно предположив, что врачи хотят, чтобы он отверг свою “истинную” личность, пациент сказал двум мужчинам, допрашивающим его, именно то, что они хотели услышать. Тем не менее, детектор лжи указал, что он лжет. Эта фанатическая вера в их собственный бред вдвойне истинна в случае с покойным неудачливым писателем и Абердинширским художником по имени Джозеф Фаркухарсон, знаменитым своими сельскими пейзажами, изображающими овец и снег.

5

Недолюбливая прозу Раймона Кено и свойственный ей дендизм, я также крайне неоднозначно отношусь к его роли в составлении подборки речей Александра Кожева о Гегеле. Я полагаю, полезно иметь доступ к лекциям Кожева, и всё же, собрав эти лекции для печати, Кено усилил их пагубное воздействие на французскую культуру. Упрощенное восприятие Кожевом Гегеля быстро становится определяющим стандартом среди марксистских интеллектуалов в послевоенной Франции.

6

Я не дурачу вас, и позвольте мне заверить вас, что после того, как я съела это фирменное домашнее блюдо ресторана “Клаттерин Бриг”, я нашла отличное применение туалетам, находящимся между обеденной залой и магазином подарков. Это блюдо, несомненно, сильно превосходит сюрприз Бластера Эла Экермана в виде гигантского моллюска, удивлявшего всех тех, кто ел его. Особенно они изумлялись, когда обнаруживали, что заболели ботулизмом. После посещения Экермана в Балтиморе и потребления предложенной мне пищи я несколько дней считала себя чревовещательской куклой, непрерывно делающей «ка-ка». К сожалению, не могу сказать точно, был ли это последствием потребления “вегетарианского” моллюска, поданного в мою честь в качестве сюрприза, или бурбона “Четыре Розы”, который мы пили.

7

Помимо запредельной глупости, Джей Аллан — воплощение привелигированного расиста, шутливо перекладывавшего обвинение в расизме на свои жертвы. Например, он напыщенно говорил о происшедших футбольных беспорядках “где есть капля ирландской крови, достаточно густая, чтобы вспомнить 1690-й”.

8

Я также записала в дневнике другой сон, приснившийся той ночью. В первом сне мне снилось, что я — мой будущий муж Дадли Стояк, и что мы женаты 15 лет. Наши отношения давным-давно достигли стадии, известный среди писак Флит Стрит как “брачное терпение”. Многократное превышение мной кредита в банке убедительно доказывало, что, подобно моей любовной жизни, моя карьера находилась в полном упадке. Ее основу составлял мой брэнд по андеграундному производству фильмов, в основном мягкого порно, облеченного в форму искусства. По причинам, всегда остававшимся непонятными для меня, было время, когда миллионы мужчин с университетским образованием могли наблюдать за актрисой, снимающей свою одежду, только в том случае, если бы она промямлила несколько строчек, перефразированных из философов-экзистенциалистов, прежде чем начать развлекать их игрищами в неглиже. Увлечение любительским порно, которое многие интеллектуалы рассматривают как “не-эксплуативное”, благодаря его участникам, которым якобы просто нужна бесплатная сексуальная атлетика, вышибло меня из бизнеса.