Дмитрий Красавин - Микеланджело из Мологи

• Название: Микеланджело из Мологи
• Автор: Дмитрий Красавин
• Жанр: Русская классическая проза

---

"Вероятно, старик-комиссионщик здесь иногда ночует", - подумал я, но вслух ничего не сказал.

- Извините за беспорядок, гостей не ожидал, - пояснил старичок.

Я молча пожал в ответ плечами: дескать, а я и не напрашивался.

- Вы пока походите тут, посмотрите, - предложил он мне, - я малость приберу в комнате и кое-что из съестного достану. Не знаю, как Вы, а я ужасно голоден.

Он прошел вперед, щелкнул еще одним выключателем, и я увидел справа от себя две нищи, по стенам которых было развешано множество картин. Обрамленные толстыми деревянными рамками, они подсвечивались снизу лампами накаливания и от того приобретали какую-то странную объемность - как будто смотришь не на расписанные красками куски холста, а в окна старого дома. Эффект был до того разительный, что приблизившись к нишам и рассматривая самое большое полотно с изображенными на нем излучиной реки и уходящими в даль заливными лугами с разноцветьем высоких, почти в рост человека, трав, мне на миг показалось, будто я слышу пение деревенских птиц и вдыхаю запах свежескошенного сена.

Взгляд скользнул к другой картине: над белизной широкой монастырской стены горели золотом купола церквей, чуть ниже, матово поблескивая в солнечных лучах, спускались к реке невысокие деревянные дома. Снова всюду зелень и снова синь воды, размывающая контуры отражений.

Я обратил внимание, что на обоих пейзажах кисть художника не копировала детали, а нарочито свободными мазками увлекала взгляд зрителя вглубь изображения. Следуя за ее движением, зритель как бы становился соучастником процесса творчества и, окунаясь в бесчисленные оттенки красок, внутренним взором видел не только результат творения - картину, но и красоту реального пейзажа, вдохновившего неизвестного мастера.

Торопясь увидеть как можно больше, я посмотрел на боковую стену ниши. Там висели три маленьких полотна. К рамке одного из них была прикреплена небольшая медная табличка с надписью "Иловна". На самом полотне масляными красками был изображен дворец или громадный помещичий дом в три этажа с классически удлиненными окнами, балкончиками по правому краю и в центре, балюстрадой, замысловатыми ажурными решетками... Строение было вытянуто вдоль берега реки, касаясь поверхности воды двумя симметричными лесенками. Легкие арочные мостики по его бокам, переброшенные над впадающими в русло реки каналами, являлись как бы продолжениями стен. Слегка изгибаясь по краям здания, они словно ладони охватывали чашу водоема, приближая ее к лицу-фасаду. Само строение, зелень возвышающихся по берегам каналов великанов-деревьев, просвечивающие сквозь кроны золоченые кресты православного храма вкупе с голубизной воды представляли собой нечто единое, нераздельное, изначально разом сотворенное. Но эта целостность не заглушала, а напротив, оттеняла, подчеркивала красоту каждой из составляющих ее частей. Нечто подобное я видел в Пушкине, под Ленинградом. Но там стоящий на берегу пруда царский дворец был немного дальше отодвинут от водоема и, несмотря на его изящество, казался несколько чужеродным по отношению к окружающей природе.

Следующая картина, висевшая чуть выше и правее, по технике исполнения, стилю и оформлению резко выпадала из просмотренного мною ряда полотен. Она вообще не была обрамлена. Ее края сливались с фактурой и цветом стен. С первого взгляда границ картины просто не возможно было заметить. От этого изображение воспринималось как часть внутреннего объема - будто через отверстие в стене видишь смежную комнату, в которую только что зашла ее владелица, девочка лет шестнадцати, села на высокий венецианский стул вполоборота к небольшому трюмо и вдруг увидела меня, зрителя. Ее щеки тронула легкая краска смущения, она старается его не показывать и от того еще больше краснеет. В восхищении от изящества линий ее тела я ощутил некоторое смешение чувств, тоже покраснел и вдруг ясно понял, что где-то совсем недавно уже встречался с ней. Где и когда? В баре? На дискотеке? В читальном зале? Я усиленно напрягал память, но увы, увы...

Пользуясь хорошо известным в психологии приемом - забыть, чтобы вспомнить - я переключил внимание на третью картину. На ней рамка была выполнена в виде широких наружных наличников, что создавало впечатление, будто зритель смотрит на изображение с улицы, через открытое окно внутрь помещения. На какой-то момент мне даже стало неловко - будто я, отодвинув краем ладони полупрозрачную тюль, мастерски нарисованную с левого края картины, украдкой подглядываю на чужую жизнь. Потребовалось некоторое усилиеволи, чтобы, справившись с волнением, более спокойно рассмотреть детали изображения. Моему взору открылась переполненная людьми большая гостиная комната. В центре комнаты, прижав ладони к сердцу, стоял коренастый мужчина средних лет. Расправив плечи и слегка откинув назад голову, он вдохновенно пел. Лицо мужчины так же, как и лицо женщины на предыдущей картине, показалось мне знакомым.

- Это Леонид Витальевич Собинов, - пояснил неслышно подошедший сзади старичок, - а аккомпанирует ему (видите, вон там, в левом углу сцены) Карсунский, муж Александры Витальевной, сестры Собинова. Леонид Витальевич в двадцатые годы часто приезжал к своей сестре в Мологу и всегда давал небольшие концерты для жителей города.

Я оторвал взгляд от картины и повернулся к старичку.

- Давайте познакомимся, - предложил он и протянул мне руку: - Павел Миронович Деволантов.

- Андрей Лийв, - ответил я, сжимая пальцами его широкую ладонь.

- Как? - переспросил он.

- Лийв Андрей, - повторил я и пояснил: - Я русский, но дед и бабушка по отцу эстонцы.

- Значит, если с одной стороны предки эстонцы, а с другой...

- Нет, - не совсем вежливо оборвал я арифметические вычисления своего нового знакомого. - Дважды два не всегда четыре - отец тоже русский. Просто его родители пропали в войну без вести, когда он был еще младенцем. Эстонская семья спасла моего отца от гибели, вырастила, воспитала, дала фамилию, но сам он русский.

- Понятно, - кивнул головой мой новый знакомый и, сделав широкий жест рукой, пригласил: - Прошу к столу!

Все еще находясь под впечатлением увиденных картин, я машинально сел на стоявший около стола невысокий деревянный стул с резной спинкой. Ни есть, ни пить мне не хотелось. Отдавая дань гостеприимству хозяина я пригубил капельку коньяка, которым восхищалась королева Великобритании, и задал тот вопрос, без ответа на который теперь просто не мог уйти из этого помещения:

- Скажите, а как звать ту молодую...

- Настя, - ответил Деволантов, почему-то сразу поняв, о ком я спрашиваю.

- Я недавно где-то встречал ее...

Павел Миронович улыбнулся. Как мне показалось, несколько загадочно. Потом, после небольшой паузы, покачал отрицательно головой:

- Это маловероятно. Я знал Настю еще до войны. Родом она из Мологи. Какое-то время жила в Москве. Сейчас, если ей удалось в войну выжить, она уже почтенная шестидесятилетняя дама и, конечно же, совсем не похожа на ту довоенную девчонку, которая улыбается с картины. Ну а Вам, как я полагаю, нет еще и тридцати?

- Двадцать четыре, - уточнил я.

Мы немного помолчали. Павел Миронович разлил по чашкам чай и предложил мне не стесняться - налегать на бутерброды. Я поблагодарил, сказал, что не хочу портить вкуса коньяка. Уверенность в том, что я где-то недавно видел подобные Настиным глаза, губы, не покидала меня. Может, они мне просто снились? А может, разгадка в том странном слове "Молога", которое Деволантов упомянул уже дважды за время нашего разговора. Судя по контексту, это было название какой-то обширной местности или довольно известного города. Там располагался тот богатый дом, в гостиной которого пел Собинов, там жила когда-то эта загадочная девочка, Настя. Должно быть, где-то рядом с Мологой находился и великолепный дворцово-парковый ансамбль "Иловна", не уступающий по красоте знаменитым московским или питерским ансамблям, и раскинувшийся вдоль берега широкой реки большой монастырь, и поразившие меня разноцветьем трав заливные луга. Спросить напрямую о том, где находится эта местность, я постеснялся и, допив из бокала последние капли французского коньяка, с видом знатока, как будто название было давно у меня на слуху, поинтересовался:

- А Вы давно последний раз бывали в Мологе?

- В Мологе?! - Павел Миронович настолько удивился моему вопросу, что поперхнулся чаем.

- Ну да, в Мологе. А что особенного я спросил?

- Да нет, ничего, - Павел Миронович поставил чашку на стол, внимательно посмотрел мне в глаза и слегка иронично, с налетом грусти по поводу моего невежества, заметил: - Видите ли, любезный, дома, скверы, храмы, улицы и площади древнего русского города Молога находятся на дне моря. К сожалению, я не аквалангист...

- А как же....

- А так. Мологу можно увидеть лишь на старых выцветших фотографиях и на этих вот, - Павел Миронович указал рукой в направлении ниш, - бесценных по своей исторической и культурной значимости картинах.