Макс Фрай - Русские инородные сказки - 6

• Название: Русские инородные сказки - 6
• Автор: Макс Фрай
• Издательство: Амфора
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-367-00727-5

Мы снова рассказываем друг другу сказки и записываем их, когда не лень, а потом из сказок составляется очередная книжка — казалось бы, что может быть проще? И в то же время меня не оставляет ощущение, что мы — издатель, составитель и авторы, все вместе — делаем нечто невозможное, невообразимое, немыслимое. Я не могу объяснить, почему обычная с виду книга, шестой по счету сборник авторских сказок, кажется мне чем-то «невозможным», но твердо знаю, что это — так.

Мы делаем невозможное, и у нас получается — вот он, философский камень, превращающий свинцовую тоску небытия в золотой огонь жизни. Мы делаем невозможное, и у нас получается — именно так я представляю себе рай. Мы делаем невозможное, и у нас получается — если смысл жизни не в этом, я так не играю.

Мне даже жаль немного, что я не могу быть просто читателем, который случайно берет в руки эту книгу, открывает ее наугад, начинает читать, а потом понимает, что уже полчаса стоит столбом посреди книжного магазина. Будь я читателем, счастье мое было бы неожиданным и пронзительным, и может быть, мне даже удалось бы сформулировать, почему обычная с виду книжка кажется мне чудом — уж не приснилась ли? Вопрос, впрочем, риторический, точного ответа на него не существует даже для составителя. И хорошо, что так.

---

Дальше шло довольно мутное описание эвакуации: сейф вывозят в другой город, селят его в стандартный микрорайон со стандартной планировкой, и через какое-то время жизни сейфа жителей города эвакуируют, а сейф оставляют доживать там свои дни. Странное какое-то развлечение у этих людей, если подумать. Зачем этого вселять, а тех переселять. Правда, жизнь и так непонятна, вот мы куда-то все сейчас вдруг собрались в три дня и едем. Тоже интересно! Хотя совершенно непонятно, куда и зачем едем. Я за свою жизнь переезжал уже три раза, но вот чтобы так, как сейчас, такого не припомню. Слава богу, диктофон не забыл, не потерял… Да хорош там, иди помогай! Мы тут вкалываем, а этот сидит с диктофоном. Все бы этому уникуму своих бредней назаписывать, а потом с них угорать. У всех занятия как занятия, только этот… Да дай ты его сюда…

На этом запись обрывалась.

Забавная история, подумал он.

Жаль, что его зовут не Семен Петрович.

Хотя, может быть, они поменяли ему паспорт.

Такие люди ни перед чем не остановятся.

Он сел отдохнуть на еще теплый камень.

Ночное южное небо раскинуло над ним свой купол.

Звезды мигали, с озера дул прохладный ветер. Волны плескались о берег.

Он не мог признаться себе, что когда-то мог быть курьером, хотя бы потому, что ничего об этом не знал и не помнил. В голове возникло несколько идей на этот счет, даже не идей, а неких бесформенных отблесков; можно было попытаться как-то связать их друг с другом, выстроить цепочку. Но он не стал. Не потому, что для этого пришлось бы сильно напрячь память и логику, а потому, что могло выйти не так, финальный результат его умозаключений мог получиться неправильным, а этого хотелось избежать, пусть даже ценой неведения. Да и что это за цена, если подумать.

Невдалеке от него вдруг ударил в небо салют. Какой это был салют! Тысячи разноцветных огней одновременно заполнили небо, и стало светло как днем. Пылающие яркие звезды падали в море навстречу своим отражениям. Бах! И после небольшой паузы снова — бах! Бабах! Бах-бах-бах-бах-бах!

Пока грохотал салют, он шел к его эпицентру, к орудиям.

Лицо артиллериста было суровым и отстраненным, движения — легки и пластичны. Он перебегал от одного орудия к другому орудию, от огненного колеса к огненному дождю и прочим горящим повсюду причудливым конструкциям, поджигая все новые и новые.

Когда артиллерист закончил, он подошел к нему. Артиллерист разбирал орудия (совсем небольшие пушки величиной с табуретку), чистил их ветошью и складывал в деревянные ящики защитного цвета.

— Спасибо вам, — сказал он. — Я давно не видел таких красивых салютов, может быть, вообще никогда.

В свете костра, как последний отблеск салюта, блеснула улыбка артиллериста.

— А вы тоже остались? — спросил он. — Я-то что, мне вон зарядов жалко, жаль их просто так здесь оставлять. Тут еще целый склад. Это на месяц примерно. Ну, все расстреляю, а там посмотрим.

Потом они сидели в шезлонгах и слушали запись на пленке.

Артиллерист распечатал бутылку рома, и они выпили сначала за уехавших людей, потом за свое одиночество.

Он оставил артиллеристу свой адрес и пошел обратно домой. Артиллерист дал ему фонарик, хотя он и так помнил дорогу наизусть: давно тут живет.

План на завтра и все грядущие дни был ужасающе прост, но зато в нем жила звонкая и по-детски неистовая упругость: этот план сулил прожить еще тысячу и одну ночь среди соцветий салютов, под мерный стук остановившихся часов, под молчаливые слова забытых воспоминаний.

ПОХИЩЕНИЕ

Медвежонок лежал в луже талой воды возле приоткрытой двери подъезда.

Чуть не наступил на него, пришлось сделать лишний полушаг с полуподпрыгом, вышло, видимо, комично — медвежонок тихо засмеялся. Тут же он сделал свирепо-отрешенную физиономию и зашипел:

— Ну чё вы тут, вы проходите, да проходите уже скорей, мешаете!

Медвежонок был плюшевый, когда-то, видимо, светло-коричневого цвета; сейчас было затруднительно сказать что-либо определенное о цвете его меха.

— А, ну что вы стали, ну, черт, ну!

Я отошел немного в сторону, медвежонок неожиданно резво крутанул полинялую башку в моем направлении — как это у него без шеи так ловко вышло?

Но сказать он не успел.

Из подъезда вышла моя соседка, подслеповатая баба Шура, она щурилась на весеннее солнышко и потирала ручки:

— Ути-пути, сюси-пуси, какой прелестный хомячок! Дай-ка я тебя из лужи-то выну, дай пузико твое пощиплю!

Она склонилась над притихшим медвежонком, и поздно было кричать, поздно было что-то предпринимать: из облезлых кустов, нисколько не таясь, выскочили три затянутых в костюмы медведей мужичка, быстро накинули мешок на утлую фигуру бабы Шуры, подхватили мешок и умчались за угол дома. Один высунулся из-за угла и тут же скрылся, погрозив мне кулаком.

— Э, ну чё, ну есть у тебя сигарета или нет? Ну ладно, я пошел. — Медвежонок быстро выскочил из лужи и через пару секунд скрылся за противоположным углом дома.

Я постоял немного, посмотрел на разбухшие окурки, на мыльную пену у кромки лужи, на отражение солнца в этой луже.

— Эй, мальчик, — крикнул я кому-то, отчаянно барахтаясь в волнах затопившего меня восторга. — А впрочем, э!..

С карниза упала сосулька, вдребезги!

Я наотмашь перешел улицу и, не помня, куда собирался идти, пошел в направлении памятника пионерам-героям.

АШЕ ГАРРИДО

СТРОИТЕЛЬ МОСТОВ

Эка невидаль — овца… Вон у меня приятель с Белого берега — тот вообще тюлень, а парень отличный, и на гитаре зажигает, и спиртягу хлещет не хуже нашего. И положиться на него всегда можно, а в нашем деле это, сами понимаете…

Доброе утро! И ведь плевать, вот как есть плевать, что люди подумают, а сквозь сон каждый раз заново эта песня в голове. Тьфу.

Соседа вот Господь послал, мужик правильный, и подружиться бы не грех, у таких, как мы, соседи редко бывают, а до друзей-приятелей моих отсюда топать и топать, да и нельзя мне отсюда и на миг отлучиться пока. Но сосед мой, видать, правил строгих, на жену мою косится, хоть и делает вид, что оно ему безразлично, да я уж за долгий век нагляделся.

Ставни крепко закрыты, в спальне темно, так что у нас день еще вроде не начался, а Мэри, выбравшись из-под одеяла, шлепает босыми ступнями по полу, шуршит одеждой. Повязала передник, волосы собрала в пучок. А я люблю, когда у нее волосы распущены, хмелем вьются. Я тоже выбираюсь из-под одеяла и вынимаю заколки у нее из волос и завязку передника тяну. Не успею тебе поесть приготовить, шепчет Мэри и вздыхает. Да что ж я, без рук, что ли? Сам о себе позабочусь, иди ко мне…

Потом уж у самого порога еще поцеловал ее, да на весь день не нацелуешься.

Нельзя ей долго так оставаться, хоть и закрыты ставни, а снаружи-то в нашей Долгой долине белый день. Да и мне мою работу делать нужно: обойти все, что уже есть, осмотреть хозяйским взглядом, пусть место себя хорошенько запомнит, пусть привыкнет к себе самому, крепче стоять будет.

Толкнул дверь — свет хлынул.

Глаза открыл — уже семенит по зеленому лугу белая овечка, и яблоневый сад над ней бело-розовым облаком стоит.

Каждый день, утром и вечером, обхожу долину, сад, у моста посижу, да мало ли. Все надо рассмотреть, на каждой мелочи взгляд задержать. Потому что в нашем деле мелочей нет. Каждая травинка, каждый сучок знать свое место должны. А откуда им знать, как не от меня? Вот и напоминаю, приучаю потихоньку. Целый день на ногах, и это еще начало самое, ведь растет место, растет моя земля день ото дня.

Мост отдельной заботы требует. Значит, надо и к нему завернуть, пройтись туда-обратно, пусть и он к своей работе привыкает. На той стороне — сущее безобразие. Но тут уж не моя вина. Я мост к другому берегу тяну, а какой он, тот берег, и не узнаешь, пока не дотянешься. Думал, что-нибудь под стать этому берегу — холмы какие или озерный край… Куда там! Ну, не мне выбирать, не мне и капризничать. И помойке назначение есть в мире, значит, и место нужно. Тем более что сосед там порядок наводит не покладая рук.

Иногда вот к соседу забреду, но разговоров душевных у нас не получается: все больше про погоду. Ну, погода здесь одна и та же на каждый день, и когда еще Дождевой Ао до нас доберется, а своих дождей здесь пока не завелось. Ао придет, когда тут все хорошо укрепится, потому что сквозь дождь видится все неясно, может и совсем размыть.

Так вот и иду себе, смотрю по сторонам. И Мэри моя кудрявая следом увязалась. Я и не против, пробежится, травки свежей пощиплет. Утомится — отстанет. Тут у нас без обид, работу мою жена уважает. И я не беспокоюсь, что с ней беда случиться может. Волков у нас еще нет. И пока я здесь — не будет. Потом, может, сами заведутся или придут из других мест. А мне они здесь не нужны. Жена моя…