Вероника Иванова - Узкие улочки жизни

• Название: Узкие улочки жизни
• Автор: Вероника Иванова
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9922-0242-7

Когда чтение мыслей перестаёт быть фантастикой, оно становится самой обычной работой. Утомительной, неблагодарной, зачастую презираемой, зато хорошо оплачиваемой. Чтецов боятся и ненавидят, хотя они столь же беззащитны перед насилием, как и другие люди, ведь прочитать можно только уже написанный текст. А если существуют читающие, почему бы рядом с ними во времени и пространстве не существовать и тем, кому черкнуть несколько строчек в человеческом сознании не труднее, чем сделать запись в дневнике? И когда жертвы и убийцы вдруг перепутают свои роли, на узких улочках старого города, где чудеса случаются так же часто, как встречи старых друзей, окажется, что для человека нет ничего невозможного.

В том числе и перестать быть человеком.

---

Герр Краус и несостоявшийся жених вспоминались, скорее всего. Но почему так мало чувств?

— Повторялись какие-то определённые мысли?

Дора задумалась, уткнувшись подбородком в толстый валик воротника.

— Да, была одна, довольно забавная.

— Как звучала?

— «Не хочешь жить? Умри».

Она даже голосом разделила фразу пополам, на две смысловые части.

— Столь категорично?

— Удивлён?

Не особенно. Я прочёл на договоре примерно то же самое, но окрашенное несколько иначе. Вернее, по ритму вечерних мыслей можно было предположить другое эмоциональное состояние женщины: вчера Кларисса ещё не была готова выполнить полученный приказ. Стало быть, за ночь желание умереть прочно вросло в сознание фроляйн Нейман... Странно. Обычно хороший крепкий сон стирает следы обид и разочарований почти начисто, оставляя только горьковатый осадок в сердце. Она так и не заснула? И бессонная ночь превратила женщину в зомби, одержимого одной лишь мыслью? Жаль, я не спросил Берга, уж он-то точно по показаниям свидетелей должен знать, как выглядела умершая сегодня утром! Была ли она свежа или напротив, казалась усталой, с синевой под глазами и всеми прочими признаками отсутствия сна... Стоп. Что я успел углядеть за время телевизионной трансляции? Что меня поразило больше всего в позе самоубийцы? Руки, обхватывающие... Кстати, что у нас на руках? Ногти, разумеется. И ногти были блестящими. Точно! Определённо, на них был свежий маникюр, и это означает...

Кларисса Нейман спала этой ночью, не мучавшись размышлениями об уходе из жизни. Иначе она не стала бы обновлять лак на ногтях: в сознании попросту не осталось бы места на подобные мысли. Итак, сон был. Если ей удалось заснуть, спала она наверняка крепко и долго, до звонка будильника, по меньшей мере. Стало быть, намерение умереть оформилось ночью? Да, такое бывает, но лишь в одном случае. Если мысль, которую настоятельно нужно обдумать, принадлежит нам самим, а не навязана извне.

Вечером женщина ещё проговаривала в сознании что-то вроде: «Не хочешь жить? Так возьми и умри...», чуточку удивляясь и сомневаясь, а утром теоретическое предположение стало программой действий. Но внушения не было, мысль была собственной. Родной. Ничего не понимаю. Объяснить бы всё гипнотическим воздействием или прочей дребеденью! Как было бы просто и приятно... А что получается на самом деле? Фроляйн Нейман восприняла любовное поражение почти спокойно, повода волноваться за неё не было, однако в конце прошедшего дня случилось нечто, перевернувшее мироощущение Клариссы с ног на голову, быстро, эффективно и бесцеремонно. Уравнение с одним неизвестным? Но пока его никак не решить. Ладно, подожду итогов бурной деятельности герра старшего инспектора, вдруг ему улыбнётся удача?

— О чём задумался? — Дора вытащила из пачки новую сигарету и прикурила от потрёпанной пластиковой зажигалки.

— О превратностях судьбы. Ещё вчера фроляйн Нейман была успешной бизнес-леди, а сегодня утром разбилась о булыжный ковёр площади.

— Такова жизнь. Никто не знает, что ждёт его на закате. Не знает даже, встретит ли рассвет.

В голосе моей собеседницы отчётливо прозвучала печаль, приправленная нетерпением, словно госпожа Лойфель собирается кого-то похоронить, но гроб с телом задержался в дороге.

— Спасибо, До.

— За что? Судя по твоему лицу, мои слова ничего не прояснили.

— Ну почему же... Благодаря тебе от некоторых версий можно отказаться. Хотя и жаль.

— Жаль? — Она выдохнула дым, на несколько секунд липким облаком повисший в воздухе между нами.

— Присутствие злого умысла исключается.

— Это плохо?

— Нет. Но... непривычно.

— Полицейский! — фыркнула Дора. — Ты в любой смерти видишь чьё-то дурное влияние, что ли?

— Ээээ...

Вообще-то, она попала не в бровь, а в глаз. Роковое стечение обстоятельств в качестве виновника человеческой смерти меня никогда не устраивало. Что-то осязаемое, живое и разумное чудилось на изнанке любого самоубийства или несчастного случая, хотя вокруг все в один голос уверяли: так случилось, Джек, никто не виноват.

Никто. О, этот могущественный и неуловимый господин! Он прячется между строк криминальной хроники и хроники катастроф, в пыльных томах бракоразводных процессов, в прогнозах изменения климата и росте цен на энергоносители. Мы старательно жмуримся и отворачиваемся, только бы краешком глаза не увидеть довольную улыбку господина Никто на губах друг у друга. Мы боимся признать, что каждое событие кем-то если и не нарочно подготовлено, то случайно претворено в жизнь. У кого повернётся язык обвинить ребёнка в автомобильной аварии, хотя водитель круто вывернул руль именно потому, что пытался уйти от столкновения, пытался не навредить малолетке, выбежавшему на середину дороги? Да и в чём он виноват? Тогда уж впору судить родителей, не научивших своё чадо соблюдать правила дорожного движения... И куда мы придём такими темпами? В тупик. Со всего маху. Лбом прямо в каменную стену. Расшибёмся? И ещё как! Но даже страшась подобного исхода, я не могу отказаться от желания знать: кто, когда, как и почему.

— В отчёте ты укажешь то же, что рассказала мне?

Дора закатила глаза к небу:

— Нет, конечно! Ваш брат не поймёт и половины, да полиции это и не нужно. Они хотят услышать только «да» или «нет». Убийство или саморукоприкладство.

— Но полицейские психологи могли бы заинтересоваться и...

— Ты сам-то в это веришь?

Не очень. Госпожа Лойфель чертовски права, как это часто с ней бывает. Но один вопрос всё же остался невыясненным:

— Так что насчёт платы?

— Мне нужно твоё согласие.

— В чём?

Дора опустила ресницы и затянулась сигаретой:

— В одном деле. Очень личном.

— Слушаю.

— Я хочу, чтобы в случае моей смерти чтением занимался ты.

Необычное желание. Более того, несколько несуразное, потому что настоятельно рекомендуется, чтобы медиум читал мысли у лиц своего пола, а не противоположного, иначе может возникнуть фатальное несовпадение базисов и искажение результата. Строгого запрета, разумеется, нет, и в принципе, Лойфель вправе требовать моего участия, однако... На язык так и просится недоумённое:

— Но зачем?

— Ты очень внимательный чтец, Джек. И настырный. Если чего-то не поймёшь, не остановишься, пока не разберёшься до конца, а это мне и надо.

— Но почему?

Она жёстко улыбнулась, по-прежнему не поднимая взгляда:

— Потому что я, неважно, с небес или из бездны ада, но хочу видеть, как мой убийца понесёт наказание.

— Какой убийца? О чём ты?

Дора придвинулась поближе, так, чтобы слова, слетающие с её губ, становились достоянием только моих ушей:

— Видел ряженую куклу в лимузине? Думаешь, зачем всё это было нужно?

Я не ответил, но не потому, что не догадывался. Теперь, после странного желания, высказанного молодой и вполне здоровой женщиной, многое если и не становилось понятно, то наполнялось опасным смыслом. Я промолчал, потому что мой ответ Доре не требовался. Ей нужно было лишь моё безоговорочное согласие.

— Если меня убьют... Обещай, что попробуешь прочесть!

— Обещаю, До. Я прочту. Обязательно.

— Вот и славно.

Она поднялась на цыпочки и коснулась моего лба странно сухими и горячими посреди осенней прохлады губами, прошептав:

— Спасибо, Джек.

А потом поток пешеходов, не иссякающий перед входом в «Сентрисс» с утра до ночи, подхватил Дору Лойфель и унёс прочь. В будущее, которое, судя по дымке, накрывшей мысли женщины, виделось моей знакомой мрачным и безрадостным.

***

Я очень легко заболеваю, но инкубационный период моей любимой заразы обычно проходит практически незаметно и длится ровно столько времени, чтобы невозможно было засечь его отправную точку: миг, взгляд и слово, которые нашли щёлочку в душевном щите. Я очень часто болею переживаниями.

События сегодняшнего дня усугубили моё состояние, но начало новому витку лихорадки размышлений было положено чем-то другим. Может быть, вчерашними впечатлениями? Или недельной давности? Если бы можно было отчётливо выделять среди всей массы проносящихся мимо или увлекающих в свой водоворот бесед, мыслей и образов, я бы давно научился избегать ловушки. Пусть Берг верит, что в конце концов научится распознавать опасность в невинных повседневных вещах, а мне остаётся лишь вздохнуть и развести руками. Моё личное «невозможное» не хочет становиться реальностью.

Две женщины и две судьбы с одинаковым финалом. Каким? Смертью, конечно же, причём смертью внеурочной и нелепой. Кларисса Нейман уже мертва, Дора Лойфель одержима мыслями о скорой кончине. И никакой связи, кроме... Ну да, меня.

Нет смысла думать о том, что Клариссу можно было спасти. Только если оставаться при ней денно и нощно, тщательно следя за её сознанием и сознаниями окружающих, дабы те неосторожными словами или жестами не столкнули с горы страданий снежный ком отчаяния. Кто отважится на подобный подвиг? Кто принесёт всего себя в жертву другому человеку? Уж точно не я. Потому что становиться надсмотрщиком не собираюсь. И потому что слишком жаден. Да, я скупец, и ещё какой. Я трясусь над каждой каплей собственной свободы и просто так не поделюсь ни одной. Только при соблюдении ряда непременных условий, одним из которых является... Любовь, конечно же.