Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I

• Название: Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I
• Автор: Кондратий Биркин
• Издательство: «Издательский дом»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992

«Временщики и фаворитки» — первая книга — трилогия К. Биркина (псевдоним известного в прошлом веке историка П. П. Каратыгина). В свое время большой успех имели его сочинения «Чернокнижники», «Заколдованное зеркало», «История тайных религиозных обществ древнего и нового мира», «Дела давно минувших дней» и др., которые давно стали библиографической редкостью.

Живость изложения и неизвестные исторические подробности делают книги К. Биркина интересными для широкого круга читателей.

---

Мария Туше, из королевских фавориток сделавшаяся законной женой знатного вельможи, преобразилась к лучшему, являя собой образец доброй и заботливой матери. Обеих дочерей она воспитывала сама, в правилах строгой нравственности и, будучи превосходно образована, дала им образование, приличное разве только принцессам, рассчитывая на хорошие партии. К сожалению, не пошло им в прок ни воспитание, ни образование: Генриэтта была фавориткой Генриха IV; Мария, младшая ее сестра, была любовницей Бассомпьера. Знакомство короля началось с переписки. Меркуриями короля были граф де Люд и Ла Вареннь и должность свою исполняли с их обычным усердием. Генриэтта принимала письма, но на устные любезности короля отвечала улыбкой, на робкое рукопожатие — тем же, но… далее этого интрига не простиралась. Примеры Коризанды и Габриэли научили лукавую Генриэтту осторожности; руководимая матерью и зная себе цену, она решилась продать свои ласки недешево, ни более ни менее как за королевскую корону. Генрих увлекался как юноша; во всех своих привязанностях, отодвигая свое достоинство на последний план, он был только человеком, даже слабым, бесхарактерным, но не такова была Генриэтта. Дочь Марии Туше, несмотря на свою молодость, была из породы тех милых, честнейших, невиннейших девиц, которые умеют ответить грозным взглядом на слова любовного признания, которые с ледяным равнодушием будут смотреть на слезы и страдания влюбленного, если только он не богат и не знатен, одним словом, не партия, их достойная, которые, наконец, идут за дряхлую обезьяну, если она с безобразием соединяет знатность происхождения и богатство. Грустно и больно сердцу видеть девушку, необдуманно жертвующую своей непорочностью, удостаивающую своей взаимностью первого встречного. Нельзя не пожалеть об этой чистой жемчужине, втоптанной в грязь. Нельзя, однако же, не почувствовать если не негодования, то презрения к красавице, гордящейся своей непорочностью, колющей глаза всем и каждому строгостью своих правил, ищущей выгодного себе покупщика, хотя и в лице законного мужа, но без малейшего участия сердца… Подобным красавицам жизнь легка именно потому, что они жизнью не живут, не умеют чувствовать, а не чувствуют ничего потому, что в их белоснежной груди — кусок белоснежного мрамора вместо сердца. Такова была Генриэтта де Бальзак.

Вот одно из первых к ней посланий Генриха IV, в исходе сентября 1599 года.

«Дорогая любовь моя, вы требуете, если я люблю вас, чтобы я преодолел все препятствия к совершенному нашему удовольствию. Силу любви моей я уже достаточно доказал вашему семейству, со стороны которого после моих предложений не должно уже быть никаких препятствий. Я исполню все, о чем говорил, но сверх сказанного — ничего более. С удовольствием повидаю господина д'Антрага /отца/ и до тех пор не дам ему покоя, покуда дело наше не будет решено. Мне донесли, что недели через две готовятся здесь, в Париже какие-то смуты вашим отцом, матерью или братом, которые могут расстроить все наше дело; завтра мне скажут, чем и как все уладить. Добрый вечер, сердце мое, целую вас миллион раз».

Затруднения и переговоры, о которых Генрих IV сокрушается в этом письме, были не что иное как торги и переторжки. Родители Генриэтты набивали цену на продажу ее первой ласки королю. Сто тысяч экю он им посулил… мало! Обещал еще столько же — все не то. Деньги деньгами, но и честь — честью; Генриэтта объявила королю, что ответит ему взаимностью тогда только, когда он даст ей, кроме денег, небольшой документ, нечто вроде сохранной расписки, содержание которой увидим ниже. «Без этого, — прибавила красавица, — о любви моей не смейте и думать!»

Все эти переговоры происходили в замке д'Антрага, где гостил король под предлогом поездки на охоту. Не давая решительного ответа, Генрих IV уехал в Фонтенбло, часа два просидел в кабинете, выйдя оттуда с какой-то бумагой в руках, кликнул Сюлли и молча повел его за собой в галерею. Здесь он робко осмотрелся, подал таинственную бумагу своему другу и отошел к окну, скрывая яркую краску, выступившую у него на лице. Помимо воли Генриха королевская кровь заговорила в нем в эту минуту.

Сюлли, невозмутимый ничем, в отношении короля верный правилу nil admirari /ничему не удивляться/, развернул рукописание его величества и прочел:

«Мы, Генрих Четвертый, Божией милостью король Франции и Наварры, обещаем и клянемся перед Богом, заверяем словом королевским мессира Франциска де Бальзака, сеньора д'Антраг, кавалера наших орденов, в том, что, принимая от него, нам в подруги, девицу Генриэтту-Катерину де Бальзак, дочь его, обязуемся в случае беременности ее, в течение шести месяцев от сего числа и рождения ею сына, немедленно взять ее в законные супруги, освятив брачный союз пред лицом святой нашей церкви, со всеми подобающими тому обрядами и торжественностью. Для вящего же удостоверения действительности сего обещания, обещаем и клянемся ратифицировать и возобновить его с приложением государственной печати, немедленно по получении нами от его святейшества папы формального акта о расторжении нашего брака с Маргаритой Французской и разрешении вступить в новый, с кем нам заблагорассудится. В удостоверение чего подписуемся. В лесу Мальзерб сего 1 октября 1599.

Генрих».

Сюлли сложил бумагу и молча возвратил ее королю.

— Что ты на это скажешь? — спросил Генрих не без смущения.

— Ничего, государь!

— Я требую твоего мнения…

— Чтобы высказать мое мнение, надобно подумать, на то, чтобы подумать, нужно время.

— Но ты друг мне, любишь меня, искренно мне предан и потому…

— И потому именно прошу вас дать мне срок.

— Да какой тут срок, отвечай прямо!

— Вы не рассердитесь?

— Нет, не рассержусь.

— Заверяете меня в том вашим словом?

— Заверяю, будь спокоен… Что же?

Сюлли, взяв из рук короля роковую бумагу, разорвал ее пополам.

— Вот мое мнение! — прибавил он со всей холодностью и спокойствием здравого смысла.

Генрих, несмотря на свое обещание не сердиться, вспыхнул и вскричал:

— Черт возьми, что же это? Вы с ума сошли?

— Правда, государь, — отвечал герой, — я безумец, Дурак и хотел бы в эту минуту быть единственным дураком во всей Франции!..

Желая еще того лучше вразумить короля, Сюлли во всех подробностях объяснил ему неблагоразумие подобного юношеского увлечения; напомнил о подобных подписках, выданных Коризанде и Габриэли; говорил о скандале, о тех насмешках, которые навлечет на Генриха документ, роняющий его достоинство. Король слушал, молча покусывая губы, и быстро ушел в кабинет где написал второй экземпляр своего обещания и под предлогом поездки на охоту поскакал к Генриэтте. Получив от короля документ, вязавший его по рукам и по ногам, его возлюбленная в свою очередь сдержала данное ему слово и пламенными ласками вознаградила Генриха за его терпение и уступчивость. Двое суток блаженствовал король в замке своей возлюбленной, заплатив ей, согласно договору, сто тысяч экю, присланных по его приказанию негодующим Сюлли. Чтобы хоть чем-нибудь досадить королю и его новой фаворитке, друг Генриха прислал эти сто тысяч малыми суммами, разложенными на множество мешков.

— Дорогонько, однако! — сказал король, увидя груды золота, которыми наградил Генриэтту.

Дорого да мило, мог бы сказать ему в утешение Сюлли, теперь не щадивший своими сарказмами почтенное семейство д'Антраг. Он припоминал, как родители Генриэтты прогнали графа де Люда, месяц тому назад присланного к ним королем для переговоров; как они, радея о целомудрии дочери, прятали ее от Генриха в Маркусси, а теперь уступили, побежденные золотом.

Кроме золота, однако, у них в руках было драгоценное письменное обязательство Генриха.

Прошел месяц. В половине ноября 1599 года коннетабль Монморанси, канцлер Помпони де Белльльевр, Сюлли и Вилльруа вошли в переговоры с флорентийским посланником Джиованни о бракосочетании короля французского Генриха IV с принцессой тосканской Марией Медичи. Как-то, именно во время этих переговоров, Сюлли явился с докладом к королю, который спросил, что он поделывает?

— Думаем женить вас, государь! — отвечал тот, самодовольно потирая руки.

Король покраснел и, не говоря ни слова, стал грызть ногти; глаза как будто избегали встречи со взглядом Сюлли, а между тем улыбка так и порывалась на принужденно-серьезное лицо Генриха. Хлопнув в ладоши, он сказал наконец:

— Быть делу так! Если вы говорите, что с женитьбой моей соединено благо королевства и моих подданных — я женюсь, хотя, признаться, боюсь этого брака. Первая жена наделала мне много неприятностей; что если вторая окажется своенравной, капризной? Домашние несогласия для меня несноснее политических распрей и всяких воинских схваток.