Евгений Спангенберг - Записки натуралиста

• Название: Записки натуралиста
• Автор: Евгений Спангенберг
• Жанр: Природа и животные

Книга известного советского зоолога и натуралиста Евгения Павловича Спангенберга (1898–1968) вводит читателя в прекрасный мир живой природы. В увлекательной форме автор рассказывает о жизни зверей и птиц на свободе и в неволе, учит заботливо и бережно относиться к природным богатствам нашей Родины. Для широкого круга читателей.

---

Домой я вернулся с пустыми руками. К счастью, я не застаю никого дома: все на охоте, и мне не приходится краснеть за себя, за свою неудачу. Дрожа всем телом, спешно переодеваюсь в сухое белье, в костюм, предназначенный не для охоты, а для того, чтобы при случае быть прилично одетым. Счастье в контрастах, и сейчас, согревшись, я ощущаю это в полной мере.

Но прошел час, другой. Я согрелся, набил патроны. Что же Делать дальше? Одному сидеть дома скучно, книг нет, а на дворе весна. Не пойти ли навстречу приятелям? Ведь уже скоро обед, и они должны возвращаться домой с охоты.

Я собрался выйти на воздух. Но неужели не брать ружья? А вдруг налетят гуси: они то и дело пролетают над заводом. Я перекинул через плечо ружье, сунул в карман несколько патронов и вышел на крылечко. За мной увязались обе собаки.

Солнце светило ярко, под крышами оживленно чирикали воробьи, от пруда доносился гомон водяной птицы. Крякали утки, свистели кулички, иногда над водной гладью пролетала чайка.

Незаметно для себя я вышел на берег, а оттуда — на узкую свеженастланную плотину, отделявшую пруд от затянутого тиной болота. Земля здесь еще не просохла, ноги скользили по узкой тропинке, и, выбрав сухой клочок почвы и удобно усевшись на обломок дерева, я стал смотреть на воду, на синеющий вдали лес, на пролетавших в стороне уток. Обе собаки улеглись позади меня.

Но что это? Далеко на насыпи я заметил какое-то животное. Осторожно приподнялся, сделал несколько шагов вперед и стал всматриваться. Это был заяц. Не подозревая о близости человека, он бежал по насыпи, быстро приближаясь ко мне. Выстрелить весной по зайцу — величайший позор для охотника. Серьезный охотник ради мяса не убьет зайца в весеннее время. Я отлично знал это. Мне просто хотелось понаблюдать за ним и так, ради практики, прицелиться по бегущему зверю — ведь мне придется стрелять зайцев в другое время. Еще несколько секунд, и заяц совсем близко, и хоть я стою во весь рост, но косой не замечает меня. Как мне было стыдно потом за свой поступок! Но в тот момент я не только прицелился, но и выстрелил. К счастью, я промахнулся. Заяц подпрыгнул на месте и полным ходом пустился наутек. Но того, что произошло в следующую секунду, я никак не ожидал.

Заметив зайца, обе собаки рванулись вперед и сбили меня с ног с такой силой, что я не смог удержаться на насыпи. Мое ружье полетело в сторону, а я скатился по крутонаклонной скользкой поверхности прямо в болото, в тину. Опять холодное купание. Я вылез из болота, скользя и падая, забрался по глинистому откосу наверх и задворками, чтобы меня никто не встретил, пробрался домой. Во что превратился мой праздничный костюм! С головы до ног я был покрыт желтой, холодной и липкой грязью.

Так, незаметно для меня самого, несмотря на большую любовь к животным, я пристрастился к охоте. Что поделаешь! Охота стала для меня чем-то совершенно необходимым. И если суровая сибирская зима заставляла меня подолгу оставаться в городе, я начинал тосковать о природе. Скорей бы весна, первые проталины, робкая песенка рано прилетевшей птички.

Прошел год-другой, и я стал бродить с ружьем не только для того, чтобы застрелить ту или другую птицу. Мне просто необходимо было общение с природой. И когда случалось сделать неудачный выстрел, я не особенно сожалел. Охотясь, я сначала бессознательно изучал животных в природе. Отношение к животным отца и его друзей-охотников, которое я видел в детстве, не прошло бесследно — я сам стал бережно относиться к природе.

ЖУРКА

Сейчас мне хочется рассказать о ручном журавле-красавке. Эта замечательная птица прожила у меня 6 лет.

С журавлями я познакомился в раннем детстве. Весной и осенью с характерным курлыканьем они пролетали над станцией Ахтуба. Крупные птицы выстраивались в воздухе большим углом, иногда несколькими углами и, медленно взмахивая широкими крыльями, летели в избранном направлении или начинали кружиться над одним местом.

Щуря глаза от яркого весеннего солнца, а осенью прячась от ветра, я спешил отыскать в небе вереницы крикливых странников и провожал каждую стаю глазами до тех пор, пока она не исчезала из виду. Иной раз с высоты до меня доносились не только трубные крики взрослых птиц, но и тонкий протяжный писк. Это кричали молодые журавлята, впервые следовавшие за стариками к местам зимовок.

Мне хотелось, чтобы среди наших подсадных уток, используемых для охоты, и домашней птицы по двору на длинных ногах расхаживал ручной журавль. О том, что журавлей иногда держат на птичьих дворах, где они не допускают ссор среди домашней птицы, я неоднократно слышал от взрослых. Представьте же себе, какими жадными глазами я провожал журавлиные стаи и особенно те из них, среди которых, судя по писку, летели журавлята.

И вдруг мои мечты разлетелись самым неожиданным образом. К счастью или к несчастью, — судите сами — в руки мне попала книжка, в корне изменившая ход моих мыслей. Я прочел рассказ о жизни журавля в неволе. У этого журавля было поранено крыло, он не мог летать и жил на дворе вместе с домашними птицами. Насколько я помню, рассказ назывался «Журка». Вероятно, рассказ был написан с большим мастерством. Во всяком случае, он произвел на меня, сильного и энергичного мальчишку, потрясающее впечатление и глубоко врезался в память.

Десятки раз я вспоминал журавля-инвалида, представлял себе, как он, не имея возможности подняться в воздух, чтобы присоединиться к вольным собратьям, громкими криками провожал пролетные журавлиные стаи. И когда этот призыв достигал стаи, журавли отвечали дружными криками и, поджидая птицу, описывали в воздухе широкие круги. Но журавль-инвалид не мог взлететь, и стая, все еще призывая собрата, выстраивалась в угол и продолжала свой путь.

Мучительная жалость к птице калеке наполняла мое сердце. Мне казалось, что журавли как-то особенно тяжело переносят потерю свободы, и, не желая быть виновником или даже свидетелем страдания птицы, я решил никогда не заводить журавля, Но я был мальчуганом-подростком, старался казаться грубым, стыдился своего чувства и тщательно скрывал его от близких.

— Хочешь, подарю тебе живого журавленка? — однажды возвратившись домой, спросил меня отец.

— Не хочу, — наотрез отказался я, и этим отказом поставил его в тупик.

— Не хочешь иметь журавленка? Ничего не понимаю, — продолжал он. — Ведь журавлята замечательно привязываются к человеку, как собака. Он будет совсем ручным.

Отец хорошо знал, что всякая живность для меня всегда была самым лучшим, самым дорогим подарком, и вдруг такой нелепый отказ. В чем дело? Моя выходка, как мне казалось, его обидела.

— Значит, журавленка не брать? — на следующее утро вновь спросил отец и, получив отрицательный ответ, больше уже не возвращался к этому вопросу.

Спустя некоторое время я узнал, что пойманный охотником журавленок был куплен нашим знакомым — железнодорожным врачом, помещен в конюшню ив дальнейшем случайно убит лошадью.

Позднее мне представлялись и другие случаи завести эту птицу, но я не хотел изменять своего решения.

Наверное, лет десять прошло с тех пор, как я отказался от журавленка. За это время наша семья переехала сначала в Иркутск, потом на Украину и поселилась в маленьким Городке на берегу Днепра.

В тот период я особенно увлекался охотой и большую часть свободного времени проводил с ружьем то в днепровских плавнях за утками, то в степях за зайцами и куропатками. Быть может, потому, что это давно прошло, или потому, что я был молод, эта пора моей жизни никогда не изгладится из моей памяти — чудное было время. Я люблю природу Украины. Люблю ее деревеньки с утопающими в зелени белыми хатками, необъятную ширь степей, окруженные вербами ставки, где по вечерам, как исступленные, поют соловьи и квакают лягушки. Душистый воздух, яркое солнце, южное, синее небо — все здесь бесконечно мило и дорого моему сердцу.

Как-то в августе я возвращался с охоты степной дорогой. Было уже очень поздно, когда дорога вывела меня к небольшой деревеньке. Мне we хотелось ночью будоражить деревенских собак, и я, свернув с дороги, пошел в обход, целиной. Надо сказать, что в те годы я не жалел своих ног и, предпринимая большие переходы, часто приводил их в плачевное состояние. Стертые ноги не давали мне покоя, и я решил переобуться. Но, покончив с этим, я не пошел дальше, а разлегся на траве, вслушиваясь в доносившиеся звуки. Кругом в пожелтевшей траве сонно трещали сверчки, где-то далеко, вероятно у куреня на бахче, лаяла собака, из деревеньки неслась украинская песня:

Ты не лякайся, що нас кто пидслухает, Тыхо, ни витру, ни хмар.

Ничинька-матонька сном всих окутала И не шелохне в гаю, — негромко пел молодой голос. Эти звуки сливались с шорохами и гомоном бесчисленных ночных насекомых и, казалось, вместе с теплом нагретой за день земли поднимались все выше и выше к звездному небу. И хотя в песне, в трескотне сверчков не было ничего особенного, я никак не мог оторваться от этой своеобразной музыки — лежал и слушал.