Надежда Лухманова - ДЕВОЧКИ

• Название: ДЕВОЧКИ
• Автор: Надежда Лухманова
• Жанр: Классическая проза

---

Третьим предметом была русская история. Вышел Зверев и вызвал Франк, Бурцеву и других. Франк подошла с бьющимся сердцем. "Все, все, что хотите, - повторяла она в душе, - только не хронологию! Билет был трудный, "Удельные княжества", но девочка вздохнула свободно… справимся! Она взяла мел, подошла к пустой черной доске, смело нарисовала на ней фантастическое дерево, "положила" в его короне Ярослава, затем на каждую ветвь повесила, как яблоки, его сыновей и внуков и пошла распределять их по всей тогдашней Руси.

- Charmant, charmant (Прекрасно, прекрасно), - кивала головою дама с перьями.

За Франк Бурцева, открыв свои большие синие глаза, подкупая всех своей хорошенькой поэтичной внешностью, рассказала об Отечественной войне.

- Москва пылала, пылали храмы Божьи, оскверненные неприятелем, и враг, теснимый со всех сторон голодом и холодом, отступил и бежал… - и щеки нервной девочки пылали тоже, голос ее звенел.

- Charmante enfant(Прелестное дитя), - сказала вполголоса высокая покровительница института и сделала ей знак. Бурцева, обезумевшая от счастья, как во сне, сделала несколько шагов, отделявших ее от золоченого кресла, опустилась на колени и с восторгом поцеловала протянутую руку.

Так шли предмет за предметом, сменялись учителя, чередовались девочки, и наконец экзамен по научным предметам кончился. Посетители встали и вышли в соседний класс, где им был приготовлен роскошный завтрак. Девочкам был принесен на подносах бульон в кружках и пирожки с говядиной.

После получасового перерыва все снова заняли свои места. Началась музыка. Играли на шести роялях, пели, декламировали. Затем преподносили свои работы и показывали свои картины. Наконец были розданы медали, похвальные листы и аттестаты, и высокие гости уехали. Девочки провожали их бегом, врассыпную, до швейцарской, ворвались в самую швейцарскую и остановились в дверях здания, ослепленные солнцем, охваченные живительным весенним воздухом. Свободой, жизнью пахнуло им в лицо…

- Обедать! Обедать! Выпускные, обедать! - Классные дамы и пепиньерки бегали и собирали рассыпавшихся по всему институту выпускных.

- Обедать! Обедать! - кричали, бегая всюду, и второклассные.

Обед для выпускных был сервирован в нижних приемных, в отделении Maman. На столах были вина и фрукты, прислуживали лакеи; в ближайшей комнате играл оркестр военных музыкантов, присланный, как оказалось, генералом Чирковым. Обе классные дамы, Билле и Нот, обедали в отдельной комнате, у Maman, с девочками же обедали учителя и пепиньерки. Все садились кто где хотел. Дисциплины не было никакой, девочки беспрестанно вскакивали из-за стола и передавали тарелки, доверху нагруженные кушаньями, второклассницам, стоявшим в коридорах.

В конце большого стола было особенно оживленно, там сидели Степанов, Франк, Русалочка - веселая, здоровая с тех пор, как с Кавказа за ней приехала мать, - Шкот, Чернушка, Попов, Евграфова, Зверев. Тут говорились даже речи, стихи, тут чокались от души.

- Русалочка, я к вам приеду на Кавказ, - говорил Степанов, - примите вы меня?

- Приму, приму, Павел Иванович, я уже маме говорила, что я вас ужасно люблю!

- Русалочка, можно ли таким маленьким ротиком говорить такие большие слова!

- Я говорю правду, спросите маму, когда она завтра придет за мной.

- Я приеду через год вас самих спросить об этом, Русалочка, и тогда, если вы подтвердите, - поверю.

- Хорошо, будьте все свидетелями, через год, весной, я жду к себе Павла Ивановича. Запишите мой адрес!

- Хорошо, а вы завяжите узелок на носовом платке, чтоб не забыть меня до тех пор.

- Да у меня платок казенный, ведь я его должна отдать, - наивно объяснила Бурцева.

XIII

Последняя ночь в институте. - В широкий свет

В ту ночь в дортуаре не спал никто. Девочки группами и попарно сидели на своих кроватях. Они открыли окна. Май смотрел на них из старого сада и дышал весенним теплом. Над городом стояла первая белая ночь. Старый сад покрылся нежной листвой. Редкая ажурная тень кустов и деревьев трепетала как живая на желтых дорожках. Франк и Люда сидели на окне и говорили об Андрюше.

- Прощай, Люда, ты не будешь скучать обо мне? - спрашивала Надя.

- Нет, я буду ждать тебя, ведь ты будешь приезжать ко мне часто-часто, да?

- Конечно, Люда, каждую неделю, каждое воскресенье, непременно! Я и Андрюша будем приходить к тебе. Люда, Люда, смотри, это Eugenie! - Надя показала на белую кошку, вышедшую из кустов и кравшуюся по дорожке. Надя вдруг обняла Люду за шею и заплакала: - Люда, Люда, знаешь, мне стало жалко нашего старого и милого сада, жалко этот дортуар, классы, тебя, Eugenie, всех, всех жалко. Что там дальше будет, какая жизнь? Кто ее знает!

***

- Я выйду замуж этою зимою, - ораторствовала Бульдожка в своем кружке.

- Разве у тебя есть жених? - спрашивала ее Евграфова.

- Нет, но это все равно, у папы много чиновников, есть даже столоначальник неженатый! Папа сказал, что не отдаст меня за какую-нибудь дрянь, потому что у меня хорошее приданое.

- А если тебе не понравится жених?

- Как не понравится? Ведь папа плохого не выберет! Да и мама наведет справку, она уже говорила со мной об этом. У меня будет красный бархатный зал и голубой шелковый будуар. Каждый день в четыре часа я буду гулять по Невскому и по Морской под руку с мужем. Детей у нас будет двое: мальчик и девочка. Мама говорит, больше не надо. Потом у меня будет большой хороший мопс, лакей его будет водить за мною в красной бархатной попонке…

- Смотри, как бы он не ошибся, Бульдожка, и не надел попонку на тебя!

Кругом раздался хохот.

- Это очень глупо, Евграфова, лакеи никогда не бывают такие дерзкие!

- Салопова, ты куда?

- Я? - Салопова встала и подошла к той группе, откуда был задан вопрос. Ее сутуловатая спина, длинное, вытянутое лицо со светлыми подслеповатыми глазами, желтые зубы - все преобразилось этой необыкновенной ночью. Точно свет какой разлился по чертам ее некрасивого лица, что-то мягкое и женственное появилось во всей ее фигуре. - Я в Новгородскую губернию, там у меня тетя, настоятельница в одном монастыре, она за мной и приедет. Ах, медамочки! Я как подумаю, что там звонит церковный колокол! Рано, в четыре часа, уже звонит к заутрене. Как только глаза откроешь, уже кругом все крестятся, молитву творят. А службы долгие, поют там хорошо. Я ведь убогонькая: ни шить, ни работать не могу, вот я и буду целый день молиться.

- Шемякина, ты куда идешь, на место?

- Ой, душка, далеко, куда-то в N-скую губернию.

- Да неужели ты одна поедешь?

- Что ты, страсть какая, ведь это, говорят, по железной дороге, разве я сяду одна, я даже не могу себе представить, как это по ней ездят. Нет, за мною помещица какую-то ключницу прислала.

- А ты, Синицына?

- А я, шерочка, здесь где-то, у какой-то генеральши на Большой Конюшенной буду жить, меня к ней Нот отвезет завтра.

- Тебе не страшно?

- Чего?

- Да как же ты там учить будешь?

- А очень просто: мне Минаев программу дал и все книги выписал. Я так по книгам и начну. Как у нас, распишу по часам уроки, буду задавать, а они пусть учат.

- Тс! Тс! Молчите! - разнеслось по дортуару. Русалочка влезла на табурет, а с него на ночной шкапик. Подняв голову вверх, опустив руки, вся беленькая, тоненькая, она стояла и пела:

Хотя я судьбой на заре моих дней,

О южные горы, отторгнут от вас,

Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз.

Как сладкую песню, люблю я Кавказ!

Она замолкла, всплеснула руками и только тихо повторяла: "Кавказ, Кавказ!"

Мало-помалу утомление взяло свое - все прилегли по кроватям, дортуар погрузился в полную тишину. Окно давно было закрыто, но белая ночь глядела сквозь стекла и мягким светом ложилась на белокурые и темные головки, ласкала своим бледным лучом и, казалось, шептала им: "Спите, дети, спите, бедные дети, своим последним беззаботным сном!"

***

На другое утро, с девяти часов, дортуар наполнился маменьками, родственницами, портнихами, горничными. Все суетились и толкались. Девочки преобразились: в высоких прическах, в белых пышных платьях с голубыми поясами они казались выше, стройнее.

В десять часов началась обедня, выпускные стояли впереди всех, а за ними родные и родственники, приехавшие за девочками. После молебна отец Адриан вышел из алтаря, стал перед аналоем и обратился к девочкам.

- Белый цвет, - начал он, - есть символ невинности. Институт выпускает вас из стен своих невинными душою и телом. Да почиет на вас благословение Божие, и да не сотрет с вас жизнь невинности, наложенной на вас институтом…

Девочки плакали… Речь кончилась, стали выходить из церкви. Когда Надя Франк проходила уже церковные двери и здоровалась с Андрюшей, то услышала сзади себя:

- А вы-таки плакали? - Она радостно обернулась: рядом с ней стоял Евгений Михайлович, сдержавший свое слово и приехавший к ее выпуску.