Ольга Табоякова - From Moscow to love

• Название: From Moscow to love
• Автор: Ольга Табоякова
• Жанр: Фэнтези

Это повесть в городском стиле, наверное, потому как о городе . Здесь есть загадки, немного мистики и подворотни Москвы, а также еще много чего родного и любимого. В романе главным героем является сам город Москва. Это семь историй о городе и о людях в нем. Если вы любите Москву, то наслаждайтесь чтением. Все описания основаны на реальных событиях.

А название? Название просто немного осовременная Москва. Город меняется, это же не статично застывшая вещь. В связи с этим в этом романе название было бы уместным поставить в конце, что автором и будет проделано .

---

Я хорошо помню ту нашу важную, меняющую все беседу. Я тогда лежал на кровати. Палата была одноместная. Доктор Шайсон сидел в кресле, которое стояло у окна. Мне не было видно его лица. Лампа не была включена. Ночь, окно открыто, за окном шумели березы. Сад там у клиники хороший, российский, родной.

- По имеющимся данным научных исследований, - доктор говорил спокойно и уверенно. Мне верилось каждому его слову, хотя он к этому не стремился. Он хотел, чтобы я, наконец, включился в жизнь, в разговоры. - По этим данным и с учетом резервов вашего организма на подобном режиме вы должны были продержаться минимум года полтора. А вот вы, Семен, всего-то полгода. Непорядок у вас.

- Док, вы, в серьез верите в то, что говорите? - я признаться ожидал внушений, но не подобных упреков.

- А это значит, - доктор проигнорировал мой вопрос, - что вас свалил не ваш специфический режим, а именно что-то внутреннее, какой-то стресс. Что вас так задело? Пока вы не признаетесь себе, да и мне в этом, то не выйдете из этого кризиса.

Тогда я думал, долго думал. Заговорил я только перед самым рассветом. Док так и не ушел, он ждал. Это доктор от Бога. Всего-то один довод, а как меня проняло.

- Я понял, что все это бесполезно, - я смог со слезами признаться в этом.

- Что бесполезно? Вы о жизни? - док предпочел уточнить.

- О жизни тоже, - я не мог себя сдерживать. Мне, взрослому мужику, хотелось рыдать взахлеб.

- Жизнь бесполезна, но не бессмысленна, - док сардонически усмехался. В рассветных лучах он казался каким-то сказочным существом. Голова большая, уши красные, волосы взлохмачены, и улыбка в тридцать два зуба.

- Это как? - своим заявлением он отвлек меня от моих страданий.

- Полезность и бесполезность это понятия сугубо индивидуальные, а вот осмысленность - это всеобщее. Осмысленность жизни в наших детях. Это будущее.

Я подумал о своих.

- Да, док, - как-то это меня успокоило, а потом ужаснуло. В своем бреду я забыл о своих детях.

- Ничего, ничего, - док опять-таки смог переключить меня с моих страданий. - Это ничего. Ничего непоправимого не случилось. Давайте все же разберемся, почему и что именно бессмысленно.

Я рассказал ему о той мании, которая мной овладевала постепенно и привела к такому плачевному выводу.

- Эээх, Семен, - доктор казалось поражался моей глупости. - Вам подарили такое необычное восприятие жизни. А вы что?

- Я что? - предполагаю, что я немного отупел за время своего сумасшествия.

- Вы все это в унитаз, - док поднялся с кресла.

- Док, в этом есть смысл? - я подскочил на кровати.

Он кивнул и удалился. Я долго его ждал и даже требовал у сестры, чтобы вызвали доктора, но он не приходил. Промаявшись двое суток, я принялся думать. Уж если он увидел смысл, то и я должен.

Семену было тяжело об этом вспоминать. Он, пожалуй, и сам не знал, зачем принялся все это рассказывать, да еще с такими подробностями.

Вторым шагом в моем выздоровлении стало то, что я смог признать, в чем бессмысленность происходящего. Я смог внятно себе сказать, чего я боюсь. Я боялся не своего сумасшествия.

Семен коротко рассмеялся, чем вызвал улыбки присутствующих. У каждого было свое персональное сумасшествие. Елисей еще раз поразился, как одновременно похожи рассказы истористов об осознании своего признания и, как одновременно, они разнятся. На своей памяти Елисей никогда не слышал столь драматичного признания. Все же это Москва. Этим все сказано. Смешанный пафос и патриотизм. Слишком сложно, а порой и глуповато, но задевает душу. За своими размышлениями Елисей пропустил, что на столе кончился хлеб. Пришлось быстро, но бесшумно покинуть гостей на пару минут. На столе появилась новая плетенка с хлебом, а Семен продолжил свою историю.

Я считал себя абсолютно нормальным, просто особенным. Каждый же мыслит себя особенным. Без этого сладкого заблуждения не совершались бы безумства и подвиги. Но, вот прошу простить, я стал излишне сентиментальным.

Итак, бессмысленным для меня стало то, что я никак не могу реализовать то, что слышу. Это было самым главным, что сильно сломило меня в тот момент моего душевного кризиса. Бессмысленность, бессмысленность и еще раз бессмысленность того, что делается, превращает нашу жизнь в кошмар. Признав это, я понял, что не позволю этому себя искорежить. Я все еще желал и мог слушать, узнавать, понимать, домысливать, но не мог это реализовать. Я ведь даже перестал писать свои рассказы в то время. Признаться именно этот факт, обнаруженный моей женой, и послужил той каплей, которая заставила жену сдать меня в лечебницу. Я ведь всегда ей говорил, что если перестану писать, значит, спятил. Вот и договорился.

Семен опять улыбнулся. Но в этот раз улыбка была мечтательная. Елисей понял, что Семен думает о своей супруге. Все же истористам проще. Живут в одном городе, всегда при семье. Не то что ему - лекарю - туда сюда мотаться постоянно. Он один лекарь на всю Европу, а городов столько, что дома он не бывает никогда. Хорошо, что теперь эта проблема решена. Елисей и сам улыбнулся, подумав о своей подруге. Марина - красивая яркая женщина, занимающаяся фотографией. Она уже пять лет ездила с Елисеем по миру. Даже ребенка они родили в "пути". Елисей был уверен, что его подруге и сыну снятся красочные добрые сны. Ведь ни один город никогда не обижал лекаря.

Я знал, что мне надо найти того, кто будет писать. Знаете, как тяжело отказаться от того, чтобы писать самому? Это ужасно. Но я смог. С одной стороны, я знал, что если не откажусь, то так и загнусь от осознания бессмысленности. Я не мог прописать и сотую часть того, что слышал и узнавал от людей. Все это уходило бы в никуда. А вот если бы у меня была команда, которая... В общем, я понял, что надо искать тех, которые будут писать то, что я им скажу. Я поделюсь своими знаниями. Я был уверен, что никто другой не сможет узнать столько, чтобы рассказывать другим. Я откуда-то знал, что мне это любопытство в сочетании с некоторыми способностями досталось от того необычного старика. Уж до этого я додумался давно. Только вот найти старичка не удавалось, несмотря на все мои усилия. Я не говорил? Так вот, я выяснил, что могу размотать любую историю по одной фразе. Я слышал, что толстая женщина с плохо пробритыми усами говорила своей не менее толстой подруге: "Васнецов украл три миллиона. А куда смотрит прокурор?". Я узнавал, кто такой Васнецов и как он украл эти три миллиона, а также вызнавал, куда смотрит прокурор. Это было для меня очень простым. Не знаю, как получалось, но за день я мог узнать и не такие нехитрые тайны. Я говорю, что мне достаточно одной фразы, лишь бы это задело меня. Но большинство подобных тайн были излишне простыми. Все это было скучно и несколько комично. Так нелепо тратить свою жизнь.

Семен пожал плечами. Мнения остальных разделились. Это ясно видел Елисей. Кто-то счел, что последнее утверждение Семена относилось к нему самому, а вот кто-то был уверен, что к этим пустеньким историям маленьких людей.

И вот тогда я прозрел, что мне нужно делать. Я вышел из этой клиники и стал искать людей. Не просто людей, а настоящих людей. Я ищу писателей, тех, кто слышит музыку слов и может ее отразить на бумаге.

Могу рассказать кое-что о писателях. Во-первых, естественно, я обратил свой взор на всех уже известных. Сами знаете, что здесь много издательств. Эти издательства - "золотой клондайк" для меня. Там множество авторов. А какой автор не нуждается в идеях? Нет, таких авторов.

Про "нет таких авторов" Семен заявил очень убежденно. Но вот Елисей знал, что есть такие. Только истористу знать не положено, и не дай Бог ему додуматься.

Я стал подбираться к авторам. Сначала, как я говорил, известным. Я хочу, чтобы мои идеи читали миллионы. Это не совсем мои идеи, это все истории, которые я слышу и стремлюсь передать остальным. Ведь так много интересного. Но воплотить это я мог только через других авторов. И вот, я стал подбрасывать им идеи.

Знаете, как это делается? По началу, я был довольно глуп. Я пытался рассказать им. От этого потерял налаженный было контакт с одной милой писательницей. И не с одной.

Здесь Семен себя еще раз мысленно укорил за эту ошибку. Остальные посочувствовали, но в меру. У каждого свой груз ошибок и ошибочек.

А потом я придумал, нет, это даже не я придумал. Мне просто показалось, что я вполне могу подбрасывать им истории. Но вот как упаковать историю, саму идею, чтобы автор ее взял и написал. Я вам скажу, что в написании, чтобы взяло за душу, должна быть искра. А по-другому, еще это зовут душевным светом и страстным желание выразить идею на бумаге.

Мне припомнился все тот же старичок. Я достал монету из тех самых семидесяти двух рублей. Это была двухрублевая монета. Дальше, я нашептал историю о любви, предательстве, нежности и волшебных лодках, плавающих по небу. Потом я отправился к тому писателю, которому мне хотелось подарить эту историю. Я подбросил монетку в сдачу, которую ему дали в кафе. Он ее взял.