Арчибалд Кронин - Цитадель

• Название: Цитадель
• Автор: Арчибалд Кронин
• Жанр: Классическая проза

"Цитадель" - одно из лучших произведений известного английского писателя А. Дж. Кронина. Главный герой - Эндрью Мэйсон - молодой талантливый врач, натура ищущая и творческая, вступает в конфликт с косным миром корыстолюбцев.

---

Под грохот скамеек дети встали и хором повторили ее иронические слова.

Уши у Мэнсона горели, когда она провожала его к дверям. Он испытывал сильное замешательство, и к тому же ему было неприятно, что он вышел из себя и вел себя глупо, в то время как она сохраняла удивительное самообладание. Он подыскивал уничтожающую фразу, какую-нибудь внушительную реплику, но раньше, чем он успел что-нибудь придумать, дверь преспокойно захлопнули перед его носом.

VI

Прозлившись целый вечер, написав и разорвав три едких, как серная кислота, заявления врачебному инспектору, Мэнсон решил забыть весь этот эпизод. Чувство юмора, утраченное было во время визита на Бэнк-стрит, теперь вызывало у него недовольство собой за проявленное им мелочное самолюбие. Выдержав жестокую борьбу со своей упрямой гордостью шотландца, он решил, что был неправ, и оставил всякую мысль о жалобе, тем более - жалобе неуловимому Гриффитсу. Но он не мог, как ни старался, выбросить из головы Кристин Бэрлоу.

Не глупо ли? Какая-то девчонка, школьная учительница, так упорно занимает его мысли, и он беспокоится, что она подумает о нем. Он твердил себе, что это просто следствие задетого самолюбия. Он всегда был застенчив и неуклюж с женщинами. Но никакими логическими рассуждениями не изменить было того факта, что он стал беспокоен и немного раздражителен. Когда он не следил за собою, например, когда, усталый, валился на кровать и начинал засыпать, сцена в классе вставала перед ним с новой яркостью, и он хмурился в темноте. Он видел опять, как она стискивала мел пальцами и темные глаза загорались гневом. На ее блузе на груди были три перламутровые пуговки. Ее фигура, тоненькая и подвижная, отличалась собранностью, четкостью и скупостью линий, говорившими о том, что она в детстве много бегала и отважно прыгала. Эндрью не задавался вопросов, красива ли она. Какова бы она ни была, она неотвязно стояла, как живая, в его воображении. И сердце в нем невольно сжималось никогда не испытанной сладкой грустью.

Прошло недели две, и однажды он, проходя по Чэпел-стрит, на углу Стейшен-род, в припадке рассеянности чуть не столкнулся с миссис Бремвел. Он прошел бы, не заметив ее, если бы она тотчас его не окликнула и не остановила, сияя улыбкой.

- А, доктор Мэнсон! Как раз вас-то мне и нужно. У меня сегодня один из обычных званых вечеров для небольшой компании. Надеюсь, вы придете?

Глэдис Бремвел представляла собой довольно крикливо одетую тридцатипятилетнюю даму с волосами цвета спелой кукурузы, пышной фигурой, младенчески-голубыми глазами и манерами молоденькой девушки. Глэдис сентиментально называла себя "мужней женой". Сплетники в Блэнелли предпочитали характеризовать ее другим словом. Доктор Бремвел боготворил ее, и говорили, что только это слепое обожание мешало ему заметить ее более чем легкомысленное увлечение Гэбелом, "темнокожим" доктором из Тониглена.

Узнав ее, Эндрью поспешно стал искать предлога уклониться от приглашения.

- Боюсь, миссис Бремвел, что мне не удастся освободиться на сегодняшний вечер.

- Нет, вы должны непременно прийти, чудак вы этакий. У нас бывают такие милые люди. Мистер и миссис Уоткинс с копей и, - она многозначительно усмехнулась, - доктор Гэбел из Тониглена... Да, чуть не забыла: еще наша маленькая учительница, Кристин Бэрлоу.

Дрожь пробежала по телу Мэнсона. Он вдруг преглупо заулыбался.

- Ну, разумеется, приду, миссис Бремвел. Очень вам благодарен за приглашение.

Он кое-как несколько минут поддерживал разговор, пока она не ушла. Но весь остаток дня он ни о чем больше не в состоянии был думать, как только о том, что сегодня снова увидит Кристин Бэрлоу.

"Вечер" у миссис Бремвел начался в девять часов. Такой поздний час был выбран из внимания к врачам, которые могли задержаться в своих амбулаториях. И действительно, Эндрью отпустил последнего больного только в четверть десятого. Он торопливо умылся под краном в амбулатории, причесал волосы сломанным гребешком и помчался в "Уединенный уголок". Разыскал небольшой кирпичный дом (который не оправдывал своего идиллического наименования, так как расположен был в центре города) и, войдя, убедился, что пришел последним. Миссис Бремвел, весело пожурив его, открыла шествие в столовую, за ней последовали муж и все пятеро приглашенных.

Ужин состоял из холодных закусок, разложенных на бумажных салфеточках на столе мореного дуба. Миссис Бремвел очень гордилась своими талантами хозяйки и была в Блэнелли чем-то вроде законодательницы вкусов, что позволяло ей пренебрегать общественным мнением.

По ее понятиям, занимать гостей - значило как можно больше самой болтать и смеяться. Она всегда давала понять, что до брака с доктором Бремвелом была окружена необычайной роскошью.

Как только сели за стол, она воскликнула, сияя:

- Ну вот! Есть ли у каждого все, что ему нужно?

Эндрью еще не отдышался от быстрой ходьбы и, кроме того, испытывал сильное замешательство. Целых десять минут он не решался взглянуть на Кристин. Он, не поднимая глаз, знал, что она сидит на дальнем конце стола, между доктором Гэбелом, смуглым щеголем в крагах, полосатых брюках и с жемчужной булавкой в галстуке, и директором рудника мистером Уоткинсом, пожилым бесцветным человеком, который с присущей ему грубоватой бесцеремонностью ухаживал за ней. Наконец, покоробленный шутливым восклицанием Уоткинса: "Вы все та же моя йоркширская девочка, мисс Кристин?", он ревниво поднял голову, поглядел на Кристин, такую простую и милую в своем светло-сером платье с белым воротничком и манжетами, и, пораженный тем, что она чувствует себя здесь как дома, отвел глаза, боясь, чтобы она не прочла в них его мыслей.

Заняв оборонительную позицию, он, едва сознавая, о чем говорит, начал беседу со своей соседкой, миссис Уоткинс, маленькой женщиной, принесшей с собой свое вязанье.

В течение всего ужина он испытывал муки разговора с одним человеком, в то время как страшно хочется говорить с другим. Он чуть не вздохнул громко от облегчения, когда доктор Бремвел, председательствовавший во главе стола, благодушно окинул взглядом пустые тарелки и сделал наполеоновский жест:

- Мой друг, я полагаю, что все кончили ужинать. Не перейти ли нам в гостиную?

В гостиной, когда гости расположились, где кому хотелось, большинство на диване и креслах у стола, стало ясно, что ожидается музыка, как нечто неизменно входящее в программу таких вечеров. Бремвел нежно улыбнулся жене и подвел ее к пианино.

- Чем же мы для начала развлечем гостей, дорогая моя? - И он, напевая сквозь зубы, стал перелистывать поты на пюпитре.

- "Церковные колокола", - предложил Гэбел. - Эту вещь мне никогда не надоест слушать, миссис Бремвел.

Усевшись на вертящуюся табуретку у пианино, миссис Бремвел заиграла и запела, а ее супруг, заложив одну руку за спину, а другую подняв таким жестом, точно собирался взять понюшку табаку, стоял рядом и ловко перевертывал страницы. У Глэдис оказалось густое контральто. Извлекая из груди глубокие, низкие ноты, она всякий раз при этом поднимала подбородок. После "Лирики любви" она спела "Скитания" и "Простую девушку".

Гости усиленно аплодировали. Бремвел, глядя в пространство, шепнул с удовлетворением; "Она сегодня в голосе".

Затем уговорили выступить доктора Гэбела. Пригладив свои усердно напомаженные, но все же предательски выдававшие его происхождение волосы, вертя кольцо на пальце, оливковокожий денди жеманно поклонился хозяйке и, сложив руки, с упоением промычал "Любовь в дивной Севилье". Потом, на бис, "Тореадора".

- Вы поете эти испанские песни с подлинным жаром, доктор, - заметила добродушная миссис Уоткинс.

- В этом, вероятно, виновата моя испанская кровь, - скромно улыбнулся доктор Гэбел, садясь на свое место.

Эндрью заметил лукавые огоньки в глазах Уоткинса. Старый директор, как истый валлиец, любил и понимал музыку. Прошедшей зимой он руководил постановкой одной из наиболее трудных опер Верди в рабочем клубе. Подремывая за трубкой, он слушал Гэбела с загадочным видом. Эндрью невольно заподозрил, что Уоткинс забавляется, наблюдая, как эти пришельцы в его родном городе изображают сеятелей культуры, поднося ее в виде дрянных чувствительных песенок. Когда Кристин с улыбкой отказалась выступить, Уоткинс обратился к ней, кривя губы:

- Вы, видно, похожи на меня, дорогуша, - слишком любите фортепиано, чтобы играть на нем.

Затем начался главный номер программы. На сцену выступил доктор Бремвел. Откашлявшись, выставил одну ногу, откинув назад голову, театрально заложил руку за борт сюртука и объявил.

- "Павшая звезда" - мелодекламация.

Глэдис заиграла какую-то импровизацию, аккомпанируя ему, и Бремвел начал.

Монолог, в котором шла речь о душераздирающих испытаниях одной некогда знаменитой актрисы, впавшей в жестокую нужду, был полон липкой сентиментальности, и Бремвел читал его с проникновенной выразительностью. В сильно драматических местах Глэдис брала басовые ноты, а когда пафос иссякал, - дискантовые. Когда наступил кульминационный момент, Бремвел весь вытянулся, голос его дрогнул на заключительной строке: "Так лежала она... - пауза - умирая с голоду в канаве... - долгая пауза - она, павшая звезда!"