Макс Фрай - Пять имен. Часть 2

• Название: Пять имен. Часть 2
• Автор: Макс Фрай
• Издательство: Амфора
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00181-5

Все, наверное, в детстве так играли: бьешь ладошкой мяч, он отскакивает от земли, а ты снова бьешь, и снова, и снова, и приговариваешь речитативом: "Я знаю пять имен мальчиков: Дима — раз, Саша — два, Алеша — три, Феликс — четыре, Вова — пять!" Если собьешься, не вспомнишь вовремя нужное имя, выбываешь из игры. Впрочем, если по мячу не попадешь, тоже выбываешь. И вот вам пять имен (и фамилий), которые совершенно необходимо знать всякому читателю, кто не хочет стоять в стороне сейчас, когда игра в самом разгаре, аж дух захватывает. Запомните эти имена. Они вам еще не раз пригодятся, помяните мое слово.

---

Так вот, основной результат, полученный Шенем, состоял в том, что он создал алгоритм подобного построения. Результат следовало признать исключительно сильным. В самом деле, доказать существование можно по-разному, и часто математики именно этим и ограничиваются. "Как мне дойти до улицы Петрарки?" "Не знаю, но вот вам доказательство, что существует кратчайший путь, причем единственный". А если в качестве доказательства предъявляется работающий алгоритм, то, конечно, это гораздо убедительнее.

Через несколько месяцев один венгерский математик показал, что в языке с числом падежей более шести алгоритм не работает. Конечно, Шень расстроился, но с честью вышел из положения. Уже в следующем номере журнала он опубликовал ответ, где признавал, что у него было своего рода "слепое пятно" — шесть падежей он принимал за мировую константу. В том же кратком ответе он вывел общую зависимость сложности алгоритма от числа падежей, и получил весьма важные результаты. Чем меньше было падежей, тем быстрее сходился процесс. Если падежей не было вовсе, то уже после 102–103 шагов образовывался так называемый островок стабильности, или инсула. Это означало, что больше не надо было после каждого нового добавленного слова проверять, всё ли согласуется в офразованном пространстве, и дальнейшее расширение лексикона происходило практически без проблем. Такую процедуру можно было выполнить даже вручную, за несколько месяцев. Особенно удобно было работать с языками, где слова могут быть разными частями речи, например, с английским. Видимо, с иероглифическими языками алгоритм Шеня работал еще быстрее, но, к сожалению, он их не знал и ничего сказать не мог.

Эти результаты очень прославили Шеня, правда, в узком кругу, но можно смело сказать, что человек 50 в мире оценили их по достоинству. Ребе Давид в одной из книг привел нашего замечательного одноклассника в качестве примера того, как чтение книги «Исход» благотворно для любого человека, пусть даже и атеиста. К сожалению или к счастью, журналисты особо не интересовались вопросами обобщенной теории смыслов, а то можно себе представить, что бы они написали.

2

Начались реформы, я оказался в Гарварде, причем вместе с Гришей, рушились границы, империи, много чего происходило в мире, и я, например, уже почти забыл о наших развлечениях, когда вдруг приехал ко мне в Бостон еще один из наших одноклассников, небезызвестный Вадим Гуров. Вадим в свое время поступил в Историко-Архивный институт, и мы с ним часто выпивали под стеной Китай-города — было у нас там укромное место, скрытое от взоров милиции, на полдороге от Историко-Архивного к Институту Востоковедения. После окончания института Вадим женился на дочке весьма номенклатурного дипломата, которая удачно забеременела от него на пятом курсе, и отправился в дружественный Египет, как ни странно, заниматься нормальной наукой. В тот момент Израиль только-только отдал египтянам Синай, и Вадим отправился на раскопки, откуда израильские коллеги с сожалением уехали за полгода до его приезда. Надо отдать им должное, они не засыпали всё обратно песком, и даже оставили кое-какую документацию, особенно по римскому периоду.

Вадим с воодушевлением принялся за работу, накопал кучу артефактов, а в некоторый момент нашел просто невероятное количество пергаментов в прекрасном состоянии, раскопки прекратил и принялся за чтение. Вообще, по его словам, чтение чужих писем — занятие исключительно увлекательное. В это трудно поверить, когда читаешь последние тома собраний сочинений. "Дорогая Мими, у нас опять скверная погода. У меня разыгрался застарелый геморрой, и мне пришлось временно отказаться от поездок верхом. Получил письмо от издателя. Мерзавец не хочет выплатить мне последние пять рублей авансу…" — лично я всегда закрываю эти печальные страницы. Конечно, совсем не то — живые, настоящие письма, на пожелтевших, ломких листочках, в конвертах с наивными рисунками ушедшей эпохи. И уж тем более — пергаменты эпохи римского владычества.

Когда мы выпили по первой и по второй, когда закончились беспорядочные расспросы о друзьях, когда Вадим выразил приличествующее случаю восхищение моим новым домом, особенно же обсерваторией и телескопом, через который я с гордостью показал ему спутники Юпитера, я наконец усадил его в кресло и решительно потребовал:

— Рассказывай всё!

— О чём? — не понял Вадим, и попытался встать, но это было самое глубокое кресло у меня в доме, и я легко предотвратил попытку к бегству.

— О Древнем Египте, естественно!

В пятом классе у нас была любимая учительница истории, Римма Андреевна. Можете себе представить — мы, мальчики, подметали класс перед ее уроком, потому что ей было неприятно в грязном помещении. Когда она начинала рассказывать, всё вокруг исчезало, и вот уже за окном плавно струился Нил, по жарким немощеным улицам шли смуглые худые египтяне (плечи развернуты странным, непостижимым образом), ладья фараона плыла по реке, священные крокодилы шлепали лапами по прохладному мраморному полу храма, и царь-романтик Эхнатон мечтал дать каждому солнце… Солдаты Наполеона смотрели на пирамиды, и сорок веков глядели им в ответ, а трудолюбивый Шампольон сидел, с кисточкой, блокнотом и карандашом, у невесть откуда взявшегося — не иначе, ниспосланного свыше — Розеттского камня, решая загадку иероглифов — загадку, уже давно объявленную неразрешимой.

— Скажи, — спросил я, — ты почувствовал это? Что вот по этим улицам они ходили, эти камни трогали?…

Вадим как-то странно скривился от моего вопроса и вздохнул, а затем протянул руку к своему невообразимому портфелю — по-моему, это был тот же самый, с которым он ходил в старших классах — и достал папку, завязанную шнурками вроде ботиночных. Развязав бантик, он достал скрепленные листочки, откашлялся и заговорил, после паузы и явно с затруднением, подыскивая слова.

— Это перевод одного… ну, скажем, документа, который я раскопал не так давно. Видимо, письмо наместника провинции в Рим. Хочешь послушать?

"Антонию от Луция привет!" — начиналось письмо. Далее неизвестный Луций (это было пока единственное обнаруженное его письмо) рассказывал своему римскому другу о происшествиях во вверенной ему области.

— Так, вот отсюда давай начнем, — решил Вадим, пробежав взглядом пару страниц.

"Среди прочих дел, которые занимают мои дни, недавно я, волею богов, повстречался с прелюбопытным человеком, неким Имхотепом, бывшим жрецом бога Пта. Ты знаешь это чванливое сословие, и не раз мы с тобой вместе потешались над их надутой важностью. Многие из них — настоящие павлины; не таков Имхотеп. Я нашел в нем собеседника, разговоры с которым — настоящий праздник для ума, и, клянусь Геркулесом, я смело позволил бы ему быть учителем моего сына, особенно в том, что касается Египта. Мы ведь и через добрый век после присоединения этой провинции плохо знаем ее историю и обычаи, и пусть даже это вина скорее не наша, а самих египтян, скрытных и замкнутых, однако такое положение дел не перестает огорчать меня.

Имхотеп же, хочу похвалить его, с охотой рассказывает мне то, что обыкновенно скрыто от взгляда купца, путешественника, воина и даже наместника. Многое кажется мне странным, но я склонен отнести это к моему воспитанию, в уважении к закону, Империи и установлениям римского народа и сената. Здешние же жители повинуются старинным суевериям, верят в божественность фараонов, и до сих пор признают скорее авторитет жрецов, нежели власть Рима.

Один случай, о котором рассказал мне Имхотеп, как нельзя лучше говорит о замкнутости жреческого сословия и о том, каких трудов будет стоить нам заслужить их доверие. В правление Веспасиана, и как раз незадолго до его последнего визита в Египет, собралась в городе Мемфисе коллегия жрецов ("входящих во внутреннее святилище"), собралась тайно, подобно злоумышленникам, и обсуждала всего один вопрос: плачевное состояние религии после гибели последнего из Птолемеев и установления римского владычества. Как часто бывает в подобных обстоятельствах, много говорили о грехах, нарушении заветов предков, древних зловещих пророчествах и тому подобном, причем каждый приводил примеры на свой вкус — и грехов, и пророчеств. Были среди собравшихся люди достойные, предлагавшие разумные меры, как подобает государственным мужам: обучение молодежи, щедрые дары и празднества, и даже обращение к принцепсу с просьбой о помощи — каковую они, несомненно, получили бы от такого образованного и веротерпимого императора, каким зарекомендовал себя Веспасиан. Но, как часто бывает в подобных собраниях, — свидетельства Саллюстия Криспа, хоть и относящиеся к другим временам и другому народу, тому подтверждение — верх взяли наиболее непримиримые и упрямые. "Не позволим варварам", — так они называют нас, — "осквернить наших богов и прочесть наши священные рукописи", — таково было общее решение. И что же, спросишь ты? каким образом можно этого добиться, если рукописи их хранятся в сотнях храмов по всей провинции, а некоторые — в Александрийской библиотеке, где всякий, кому заблагорассудится, может читать их в своё удовольствие?