Макс Фрай - Пять имен. Часть 2

• Название: Пять имен. Часть 2
• Автор: Макс Фрай
• Издательство: Амфора
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00181-5

Все, наверное, в детстве так играли: бьешь ладошкой мяч, он отскакивает от земли, а ты снова бьешь, и снова, и снова, и приговариваешь речитативом: "Я знаю пять имен мальчиков: Дима — раз, Саша — два, Алеша — три, Феликс — четыре, Вова — пять!" Если собьешься, не вспомнишь вовремя нужное имя, выбываешь из игры. Впрочем, если по мячу не попадешь, тоже выбываешь. И вот вам пять имен (и фамилий), которые совершенно необходимо знать всякому читателю, кто не хочет стоять в стороне сейчас, когда игра в самом разгаре, аж дух захватывает. Запомните эти имена. Они вам еще не раз пригодятся, помяните мое слово.

---

Лишившись колпачка монакьелло обречен страдать в кошачьем обличье, вот почему кошки вечно принюхиваются и роются в отбросах — так они пытаются отыскать потерю.

Того же, кто не обижает их в беде, они запоминают, и, обретя колпачок и волшебную

силу, награждают за прежнюю услугу.

Отец Гуалтьеро, услышав беседу женщины и ребенка, вышел из дому и пожурил монну Ромолетту:

— Как не стыдно вам, доброй женщине и христианке, забивать детскую голову суевериями.

— Дело не в том, что говоришь, сер Бернабо, а с какой целью. Я хотела дать вашему сыну урок жалости и любви, да так, чтобы сей урок вместила детская душа. Как горькую микстуру дают запить сладким молоком, так примеры милосердия и добрых нравов должно облекать для ребенка в одежды вымысла, — отвечала монна Ромолетта. — это уж точно действенней сухих наставлений.

Отец Гуалтьеро поцеловал руку монны Ромолетты и на том они помирились. А кошка пекаря и впрямь вскоре куда-то запропастилась — Гуалтьеро верил, что она отыскала наконец свой красный колпачок.

Новелла 10. О мнимых чудесах

На какие только ухищрения не пускаются монахи и священники, чтобы заставить паству платить деньги за фальшивые чудеса, помимо установленной Святым Престолом десятины. Сказывают, что в куполе одной из церквей в Вероне проверчена тайная дыра, сквозь которую по знаку проповедника, мальчишка запускает в церковь белого голубя, птица есть вещественное знамение благодати Божией, нисходящей на чело проповедника, но голубь обычно пугается и, порхая над кафедрой, проливает на макушку ханжи вовсе не благодать, а вещество иного состава.

В другом храме в Синигаллии, во время процессии хоруговеносцев привязали к кресту святого Петра вверх ногами парня-мастерового, славившегося рельефным торсом.

В свите статуи Девы Марии шла девица, с которой мнимый Петр давно гулял, увидев ее, он и перевернутый вверх ногами, возбудился весьма, кровь прилила к мужской плоти его и распрямила уд, отчего произошло великое смущение и срам на глазах прихожан.

А еще в одной церкви, где-то во Фьезоле, есть пустотелая статуя архангела, в человеческий рост. При надобности стеклянные глаза статуи вынимают из глазниц и внутрь статуи пробирается юноша-служка, который при помощи хитрого механизма может поднимать руку статуи, разводить крыла и следить взглядом за прихожанами.

Говорят, ее создателем был некий сер Альберто, пропойца, некогда служивший инженером и рабочим в мистериях помянутого маэстро Лодовико Иннаморато, изгнанный из труппы за пьянство и дебоши.

Так как сер Альберто пропил все, кроме мастерства, то жил он тем, что снабжал малые церкви Тосканы подобными живыми статуями, сооружал медные трубки, малейший шепот в раструбе которых, становился замогильным громоподобным гласом, идущим словно бы отовсюду.

Этот Альберто умел так же подделывать слезы, текущие из глаз статуй, собрал шагающий на шарнирах кривляющийся скелет для деревенского представления о Воскрешении мертвых и знал множество иных святотатственных фокусов, подвохов и уловок.

Как передавали, он даже нашел себе некоего богатого покровителя во Фьезоле, который давал ему множество заказов на подобные механизмы, ибо очень любил всеразличные шутки и розыгрыши. И щедро платил за опасные безделицы.

Да что говорить, маэстро Альберто, в былые годы считался среди привиредливых тосканцев и пресыщенных волшебствами романьольцев первым среди festaiuoli, то есть устроителей празднеств, раньше, когда фьяска с виноградной водкой не выпила его до дна, ни один trionfo или иное костюмированное шествие не обходились без его механизмов — потайные внезапные пружины, беспощадно-острые, как любовь, сопряжение зубчатых колес и валов заменяли его движущимся фигурам живую душу.

Изготовлял он по заказу венецианской догарессы символ зависти на потешной платформе — в виде дракона-триглава, покрытого гремящей изумрудновидной чешуей. Великий змей рыкал, пугая зевак клокочущим гневом и серной вонью, разевал пасть с грубыми железными зубами и помавал перепончатыми крыльями, размером с косой парус турецкой воровской фелюки.

По велению искусника на представлении Страстей Христовых черное облако пороха и толченых ягод можжевельника являло трепещущим зрителям образ смертной тьмы, вместе с кровью и водой из Ран Христовых, павшей на бедный Иерусалим.

По мановению руки маэстро Альберто надвое разрывались завесы иудейского храма, латунное солнце на площадном театральном небе, оборачивалось иной стороной, как выбитое ударом меча глазное яблоко, и разваливалось на кроваво-красные рваные куски, не выдержав смерти Того, Кто взял на Себя грехи мира, к доброму разбойнику слетал с колосников легкий, как сахарная вата, ангел и брал в пригоршни душу прощенного Христом злодея в кротком облике лесной горлинки. К злому разбойнику вырывался из подпола сцены Люцифер и вырывал адамантовыми когтями смрадную суть грешника — в образе черной белки.

По желанию сильных мира сего и праздной толпы, маэстро Альберто умел создать из дерева, паровых трубок, противовесов, жести и буковых плашек удивительное подобие тварной жизни — вырастающие в мгновение ока ветвистые деревья с цветами, плодами и поющими птицами, танцующая Саломея с головой пророка Иоанна на пиршественном блюде — голова скорбно шептала молитвы и возводила очи горе, жрицы, потрясавшие систрами и бившие в тимпаны для любителей античности, камалеопарды, сирены и рыкающие львы позолоченные и украшенные гербами инадписями — в соответствии с описаниями механических хищников, удивлявших послов у трона византийских багрянородных императоров.

Вот каких диковинных детищ произвел на свет маэстро Альберто:

Сад Любви, где среди винограда и ветвей диких яблонь сопрягались тела искусственных любовников столь страстно и искусно, что можно было видеть, как матерчатые языки их сплетаются в глубоких поцелуях, и женское лоно сочтено с мужеским естеством, так же прочно, как клинок и ножны.

Делал он и Мелочную Лавку Страстей и Человеческой глупости на карнавале в Пьемонте, и Фортуну в человеческий рост, крутившую остервенелое колесо дураков и планет. Колесо счастья все увито было механическими глупцами в алых рогатых колпаках с бубенцами, облаченными в трехцветные костюмы — красно-желто-зеленые, во французском стиле ми-парти.

Для дома Висконти в Милане маэстро Альберто создал поющего и пляшущего мавра, одетого на турецкий манер, мавр этот читал галантные стихи, носил на закорках ядовитого червя-василиска и у подножия кресла старейшего из рода Висконти сам отрубил себе голову кривым ятаганом и подал ее правителю, символизируя тем поражение невежества и язычества перед светом доброго правления и Благой Вести.

По воле маэстро Альберто соблазняли и манили бархатными и глиняными прелестями Дианы, Армиды и нимфы с острова Цитеры, в Пизе он смастерил летающего на манер воздушного змея Гиппогрифа, описанного точь-в точь как у Данте — могучего зверя, окрасом пестрее хорасанского коврового плетения, непрестанно менявшего масть и изрыгавшего из конских ноздрей благоуханный дым и лепестки цветов.

Он же воссоздал по примеру древних сухопутный Корабль Изиды, украшенный тысячью глаз и парой женских грудей — одна из которых текла млеком, другая — телячьей кровью, он научил на представлении Искушения в Бари играть Змея в раю особенного гибкого и стройного юного ловкача, втиснутого в кожу, подобную змеиной, увенчав его говорящей и шевелящей губами маской в виде женского лика в пылающей короне, которая не обжигала актера, как он ни изививался прихотливо и похотно, соблазняя Еву.

В дар городу Павии маэстро Альберто преподнес на Рождество фигуру Богородицы во славе — размером с живу. женщину, волосы, зубы и ногти ее были сработаны столь искусно — что их нельзя было отличить от живых, в нужный момент тяжелые ризы Богоматери раздвигались, как занавеси, и сквозь тонкую сорочку из голубого шелка и покров фальшивой кожи виднелось кровоточащее и сокращающееся сердце Девы, прободенное дротиками и волнистыми клинками, а ниже — под сердцем — можно было видеть распятого на хребте Матери столь же пугающего зародыша, готового выйти на свет, опутанного терновым плетением и собственной пуповиной. Изображение было столь отвратительно достоверным, что отцы города Павии постановили фигуру уничтожить, а маэстро Альберто высечь на паперти собора и отпустить с позором на все четыре стороны, без права возвращения в город вплоть до Страшного Суда.

А в голландском Антверпене по сей день помнят фигуру Великана — Времени, пожиравшего крохотных мужчин и женщин, восседая с хохотом и непристойными увертками на платформе, которую волокли от площади к площади семнадцать могучих брабансонских лошадей.