Хулио Кортасар - Материал для ваяния

• Название: Материал для ваяния
• Автор: Хулио Кортасар
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-352-00113-Х

---

[Пер. В. Андреева]

Набросок сновидения[11]

Внезапно: неодолимое желание увидать дядюшку, и он бежит к родовому гнезду по кривым улочкам, ведущим вверх и, кажется, уводящим от цели. Наконец, после долгого пути (но вместе с тем он стоял как вкопанный), он видит дверь дядюшкиного дома и слышит лай собаки — если это, конечно, собака. Он перепрыгивает через четыре ступеньки крыльца и тянет руку к дверному молотку, который представляет собой руку, сжимающую бронзовый шар, — пальцы этой руки оживают: сначала мизинец, затем другие — бронзовый шар падает. Он падает долго-предолго, словно перышко; беззвучно отскакивает от порога, подпрыгивает на высоту груди и превращается в жирного толстого паука. Он — едва ли успешно — отмахивается от паука, и в это мгновение дверь открывается: перед ним дядюшка, он улыбается, словно давно стоял за дверью. Они обмениваются приветствиями, заранее заготовленными, — все это напоминает шахматную партию. «Я должен ответить ему, что…» — «Он мне скажет, что…» Все именно так и происходит. Вот они уже в ярко освещенной гостиной; дядюшка достает сигарную коробку в серебристой бумаге, протягивает ему. Он долго ищет спички, но в доме нет ни спичек, ни какого-либо огня; закурить им так и не удается; дядюшке, кажется, уже не терпится, когда племянник уйдет; наконец неловкое прощание в прихожей, полной полуоткрытых ящиков — так, что и повернуться негде.

Выйдя из дому, он ясно осознает, что не должен оборачиваться, потому что… Он не знает почему, но знает, что оборачиваться не должен, и убегает, глядя только вперед. Понемногу он обретает спокойствие. А придя домой, чувствует себя таким усталым, что, почти не раздеваясь, валится на постель. Ему снится: он весь день милуется с невестой в гостинице «Ягуар» и поедает чорисо[12] в кафешке «Молодой бык».

[Пер. А. Сыщикова]

Как дела, Лопес? [13]

Некий господин встречает своего друга и здоровается, протягивая ему руку и слегка наклоняя голову.

Он думает, что это он приветствует, но приветствия уже придуманы до него, и сей добрый господин всего лишь как бы примеривает на себя одно из них.

Идет дождь. Господин укрывается от него в аркаде. Почти никогда эти господа не знают, что все кончится тем, что они поскользнутся на бетонном пандусе в первый же дождь и у первой же арки. На мокром пандусе, покрытом увядшей листвой.

А жесты, выражающие чувство любви? Это настоящий музей, галерея призрачных фигур. Утешьтесь в своем тщеславии: рука Антония искала[14] то, что ищет ваша рука, и ни та ни другая (рука) не искала ничего такого, что уже не было бы найдено с давних-давних времен. Но невидимые вещи нуждаются в каком-то воплощении, идеи падают на землю, словно птицы, сраженные влет.

То, что по-настоящему ново, вызывает страх или ощущение чуда. Эти два ощущения, на равном расстоянии от желудка, всегда сопровождают Прометея; остальное достаточно комфортно и всегда выходит более или менее хорошо; активные глаголы содержат полный набор подобных примеров.

Гамлет не сомневается: он ищет подлинное решение, а не двери дома и непройденные уже пути, каких бы перекрестков или дорожек поближе там ни было. Он ищет нечто, что разрушило бы тайну, ищет пятое колесо от телеги. Какая бескрайняя роза ветров — между да и нет! Принцы Датские — соколы, что предпочитают умереть голодной смертью, чем есть мертвечину.

Когда жмут ботинки — это хорошая примета. Что-то меняется, как бы говорит нам: что-то происходит, что-то будет. Поэтому так популярны монстры, газеты захлебываются от восторга, описывая двухголовых телят. Какие чудеса! Какие возможности идти вперед гигантскими шагами!

Вон идет Лопес.

— Как дела, Лопес?

— Как дела, дружище?

И они думают, что это они приветствуют друг друга.

[Пер. Ю. Шашкова]

Землеописания

Совершенно очевидно, что подлинный венец творения — муравей (если читателю сей факт кажется только гипотезой либо фантазией — то это следствие закоренелого антропоцентризма), так что вот вам страничка из муравьиной географии.

(Стр. 84; в скобках даны для некоторых выражений возможные соответствия, согласно классической интерпретации Гастона Лойба):

«…параллельные моря (реки?). Бескрайняя вода (море?) время от времени вздымается как плющ-плющ-плющ (образ очень высокой стены, которая здесь означает прилив?). Когда она идет-идет-идет (разливается?), то доходит до Великой Зеленой Тьмы (засеянное поле? роща? лес?), где Всемогущий Господь воздвиг неисчерпаемую житницу для Лучших из Своих Слуг. В этой области во множестве водятся Ужасные Громадины (люди?), которые разрушают наши дороги. По ту сторону Великой Зеленой Тьмы начинается Твердь Небесная (гора?). И все сие есть наше владение, хотя и таит угрозу».

У этого отрывка имеется и другая интерпретация (Дик Фрай и Нильс Петерсон-младший). Описание топографически соответствует описанию небольшого сада на улице Лаприда[15], 628, Буэнос-Айрес. Параллельные моря — это сточные канавы, бескрайняя вода — утиный пруд, Великая Зеленая Тьма — салатные грядки. Ужасные Громадины напоминают кур или уток, хотя и нельзя полностью исключить, что речь все-таки идет о людях. Относительно Тверди Небесной разгорелась полемика, которой вряд ли когда-либо будет положен конец. С Фраем и Петерсоном, которые видят в ней кирпичную стену, вступил в спор Гильермо Софович, предположивший, что это биде, брошенное среди салатных грядок.

[Пер. В. Андреева]

Прогресс и регресс

Изобрели такое стекло, сквозь которое могли пролетать мухи. Подлетит муха к стеклу, упрется головкой — и вот она уже по ту сторону. Сколько радости для мухи.

Но все испортил один венгерский ученый: влететь-то муха может, а вот вылететь — никак, и наоборот; все из-за какой-то чепуховины, связанной с эластичностью волокон этого самого стекла, оно было очень волокнистое. Тут же изобрели мухоловку с кусочком сахара внутри, и множество мух погибало в отчаянии. На том и кончилась попытка побрататься с этими представительницами животного мира, достойными лучшей участи.

[Пер. А. Косс]

Правдивая история

У одного сеньора падают на пол очки, слышно, как с ужасающим звоном ударились о плитки. Сеньор нагибается в величайшем огорчении, потому что стекла стоят очень дорого, и в изумлении обнаруживает, что произошло чудо и очки не разбились.

Теперь этот сеньор испытывает глубочайшую благодарность и понимает, что все происшедшее — дружеское предупреждение свыше; а потому отправляется в магазин «Оптика» и немедленно приобретает футляр, кожаный, стеганый, с двойной прокладкой, ибо береженого Бог бережет. Час спустя футляр падает, сеньор нагибается без малейшего волнения — и обнаруживает, что очки разбиты вдребезги. И сеньору приходится раскинуть мозгами, чтобы осознать: замыслы Провидения неисповедимы и на самом деле чудо произошло не в тот раз, а в этот.

[Пер. А. Косс]

Сюжет для гобелена

У генерала всего восемьдесят человек, у противника пять тысяч. Генерал рыдает и богохульствует у себя в палатке. Пишет вдохновенное воззвание, и почтовые голуби разбрасывают листки над лагерем противника. Двести пехотинцев переходят на сторону генерала. Стычка, генерал без труда одерживает победу, два полка переходят на сторону генерала. Три дня спустя у противника всего восемьдесят человек, у генерала пять тысяч. Тогда он пишет новое воззвание, семьдесят девять человек переходят на его сторону. Остается только один противник, окруженный генеральским войском; безмолвное ожидание. Ночь минула, противник не перешел на сторону генерала. У себя в палатке генерал рыдает и богохульствует. На рассвете противник медленно обнажает шпагу и шагает к генеральской палатке. Входит, смотрит на генерала. Генеральское войско обращается в беспорядочное бегство. Восходит солнце.

[Пер. А. Косс]

Несвойственное креслу свойство

В доме Хасинто есть кресло смерти.

Едва кто-либо из знакомых стареет, его приглашают сесть в это кресло: от прочих оно отличается только серебряной звездочкой в центре спинки. Приглашенный вздыхает, делает рукой какой-то неопределенный жест — словно бы желает отказаться от приглашения, — но затем садится в кресло и умирает.

Когда матери с отцом нет дома, дети — озорные, как и все дети, — развлекаются тем, что уговаривают кого-либо из знакомых сесть в кресло. Так как о том, что означает подобное приглашение, говорить прямо не принято, то взрослые смотрят на детей сконфуженно и начинают разговаривать с ними так, как никогда не разговаривают ни с кем из детей, а те только пуще прежнего веселятся. В конце концов взрослым под каким-нибудь предлогом удается отговориться и не сесть в кресло; позже мать узнает о ребячьих проделках и вместо пожелания «спокойной ночи» задает детям хорошую взбучку. Но наказания отнюдь не останавливают детей — они продолжают озоровать, и однажды им все-таки удается усадить в кресло какого-нибудь простака. В этом случае родители тщательно скрывают случившееся — они боятся, что соседи прознают про кресло и придут просить его для какого-либо члена или друга семьи. Между тем, дети вырастают, и настает время, когда они, сами не понимая почему, перестают интересоваться креслом и не заходят в комнату с креслом, куда приглашен кто-либо из стариков; они слоняются по двору, а родители, ставшие уже старыми, закрывают комнату с креслом на ключ и пристально смотрят на своих детей, словно пытаются прочесть: о-чем-они-думают. Дети отводят взгляд в сторону и говорят, что пора обедать или ложиться спать. Утром отец встает первым и идет проверить, закрыта ли дверь в комнату с креслом на ключ, не открыта ли дверь в столовую и не спрятался ли там кто-нибудь из детей: серебряная звездочка на спинке кресла сверкает в темноте столь ярко, что прекрасно видна из любого угла столовой.