Хулио Кортасар - Мамины письма

• Название: Мамины письма
• Автор: Хулио Кортасар
• Издательство: АСТ-МОСКВА
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-403-02111-1

---

Возможно, когда-нибудь страх станет сильнее гордости, если это называется гордостью. Возможно, тогда и он сумеет бороться с ним... Возможно, еще не все потеряно, и жизнь будет совсем иной, непохожей на это искусственное существование, состоящее из улыбок и французского кино.

Сидя за рабочим столом, в окружении чужих людей, Луис старался восстановить в себе чувство равновесия и тот порядок, которому ему нравилось следовать в жизни. И коль скоро Лаура не касалась этой темы и ждала ответа от дяди Эмилио с показным равнодушием, он сам должен был объясниться в этой истории с мамой. Отвечая на ее письмо, он ограничился краткими новостями последних недель и в конце приписал слова, которые должны были все исправить: «Итак, Виктор говорит о поездке в Европу. Теперь все путешествуют. Должно быть, это результат стараний туристических агентств. Скажи ему, чтобы он сам написал, мы можем сообщить все необходимые сведения. Передавай также, что он вполне может рассчитывать на наше гостеприимство».

Ответ от дяди Эмилио пришел сразу же с обратной почтой. Писал он сухо, как и полагалось столь близкому родственнику, оскорбленному тем, как недопустимо они вели себя после смерти Нико. Дядя Эмилио сразу не высказал Луису своего откровенного возмущения, но уже не однажды подчеркнул со свойственным ему умением, как он относится к племяннику. К примеру: он просто не пошел провожать Луиса на пароход и в течение двух последующих лет ни разу не поздравил его с днем рождения.

Вот и теперь он лишь выполнил свой долг родственника по отношению к маме и весьма скупо сообщал о визите к ней. Мама чувствовала себя очень хорошо, но почти не разговаривала: вполне понятная вещь, если принять во внимание все переживания последних лет.

Чувствуется, что она очень одинока в доме, и это естественно, поскольку любая мать, прожившая всю жизнь с двумя сыновьями, не может чувствовать себя хорошо в огромном пустом доме, полном воспоминаний. Что же касается интересующих его строчек, то дядя Эмилио в данном случае старался быть осторожным, как того и требовали деликатные обстоятельства дела, и, к сожалению, он должен сказать, что ничего определенного не выяснил, ибо мама не была расположена к беседе и даже приняла его в холле, чего раньше никогда не позволяла себе в отношении к своему деверю! На вопрос о ее здоровье она ответила, что чувствует себя превосходно, разве что иногда дает себя знать ревматизм, но в эти дни ее утомляет глажка мужских рубашек. Дядя Эмилио поинтересовался, о каких рубашках шла речь, но она вместо ответа неопределенно покачала головой и предложила подать херес с галетами Багли.

Мама не позволила им слишком долго обсуждать письмо дяди Эмилио и его бесплодный визит к ней в дом. Спустя четыре дня пришло заказное письмо, хотя мама прекрасно знала, что нет никакой необходимости посылать заказные письма в Париж авиапочтой. Лаура позвонила Луису на работу и попросила его как можно скорее приехать домой.

Через полчаса, придя домой, он застал ее погруженной в созерцание желтых цветов на столе. Лаура тяжело дышала. Письмо лежало на консоли камина, и Луис положил его туда же после того, как прочел. Он сел возле Лауры, немного подождал. Она пожала плечами.

— Мать сошла с ума, — сказала Лаура.

Луис зажег сигарету. Дым вызвал слезы на его глазах. Он понял, что игра продолжается и что он должен делать очередной ход. Но эту партию разыгрывали три игрока, даже четыре. Теперь он был уверен, что мама также стояла возле доски. Он все глубже и глубже погружался в кресло незаметно для себя и зачем-то прикрыл лицо руками, словно маской. Он слышал рыдания Лауры. Внизу с криком носились дети консьержки.

Ночь, как известно, приносит решения и все прочее. Им же она принесла тяжелый и тупой сон после того, как их тела выдержали скучную битву, которую каждый из них в глубине души не желал.

Снова вступал в силу молчаливый договор, заключенный ими: утром они болтали о погоде, о преступлении в Сен-Клу, о Джеймсе Дине. Письмо продолжало лежать на консоли камина, и во время завтрака они не могли не видеть его. Но Луис знал, что по возвращении со службы уже не найдет его там. Лаура с холодным, упорным старанием стирала все следы.

Прошел день, потом другой и еще день. Однажды вечером они долго смеялись над рассказами соседей, над программой Фернанделя. У них возникла идея, что надо сходить в театр и провести конец недели в Фонтенбло.

На рабочем столе Луиса накапливались теперь уже ненужные сведения, потому что все совпадало с тем, о чем говорилось в письме мамы. Пароход действительно прибывал в Гавр в пятницу, семнадцатого утром, а специальный поезд приходил на вокзал Сен-Лазар в одиннадцать сорок пять. В четверг они были в театре и очень весело провели время. За два дня до этого Лауре опять приснился кошмар, но Луис не пошевельнулся, чтобы принести воды, он лежал к ней спиной и ждал, пока она сама успокоится. Затем Лаура заснула. Весь день она возилась с летним платьем, кроила его, что-то переделывала. Они поговорили о том, что надо купить электрическую швейную машину после выплаты взноса за холодильник.

Луис нашел письмо мамы в ящике ночного столика и унес его с собой на службу. Он позвонил в пароходство, хотя уже не сомневался в том, что мама сообщала точную дату прибытия. Это было единственное, чему он верил: обо всем остальном не хотелось даже и думать. Еще этот дурак дядя Эмилио! Лучше было бы написать Матильде. Несмотря на то, что они были далеки друг от друга, Матильда поняла бы, что нужно вмешаться и спасти маму. Но, по правде говоря (это не был вопрос, но как тут лучше выразиться), нужно ли спасать маму, именно маму? На миг он подумал заказать телефонный разговор с Матильдой. Вспомнив же о хересе и галетах Багли, он пожал плечами. Не было уже времени писать Матильде, хотя в действительности, пожалуй, было. Но, вероятно, лучше подождать пятницы семнадцатого, до...

Коньяк уже не помогал ему просто не думать или, по крайней мере, думать без страха. Он все яснее видел лицо мамы в последние недели в Буэнос-Айресе, сразу после похорон Нико. То, что ему тогда казалось выражением горя, он воспринимал теперь как злобное недоверие, как хищный оскал животного, которое чувствует, что от него хотят отделаться и бросить где-нибудь далеко от дома. Теперь он понял истинное лицо мамы. Только теперь он видел ее такой, какой она была в те дни, когда все родственники наносили ей визиты, выражая соболезнование в связи со смертью Нико, сидели с ней вечерами. Он с Лаурой тоже приезжал из Адроге, чтобы побыть возле нее. Они оставались в доме совсем недолго, потому что тут же появлялся дядя Эмилио, или Виктор, или Матильда, и все как один демонстрировали холодное презрение: родственники, возмущенные случившимся, возмущенные Адроге и тем, что они были счастливы, в то время как Нико, бедняжка, в то время как... Луис никогда не подозревал о том, как потрудилась вся родня, как чуть ли не в складчину они покупали им билеты и ласково проводили на пароход, осыпая подарками, и прощально махали вслед платками.

Конечно, сыновний долг обязывал его немедленно написать Матильде. Он еще был в состоянии думать об этом перед четвертой рюмкой коньяка! На пятой он думал обо всем сначала и уже смеялся (бродил пешком по Парижу, чтобы подольше побыть одному и проветрить мозги), смеялся над своим сыновним долгом, как будто бы дети имели какой-то долг, как будто бы долг мог быть как в четвертом классе, священный долг к священной сеньорите, из отвратительного четвертого класса!

Конечно, его прямой сыновний долг — написать письмо Матильде! Зачем притворяться (это не был вопрос, но как тут лучше выразиться), что мама сошла с ума?

Единственное, что стоило делать, это ничего не делать: пусть дни идут своей чередой, все, кроме пятницы.

Когда Луис, как обычно, простился с Лаурой, предупредив ее, что не придет завтракать, так как у него срочная работа, он уже знал наперед все дальнейшие события и мог бы добавить: «Если хочешь, пойдем туда вместе».

Он укрылся в кафе на вокзале, скорее всего не для того, чтобы спрятаться, а для того, чтобы иметь маленькое преимущество — видеть, оставаясь сам невидимым. В одиннадцать тридцать пять он узнал Лауру по ее голубой юбке, двинулся за ней на расстоянии, увидел, как она изучала расписание, спрашивала о чем-то у служащего, купила перронный билет, вышла на платформу, где уже собралась публика, зевавшая по сторонам в ожидании поезда. Стоя за вагонеткой, груженной ящиками с фруктами, он наблюдал за Лаурой, которая, казалось, не могла придумать: остаться у выхода на платформу или пройти вперед. Он смотрел на нее, нисколько не удивляясь, смотрел, как на насекомое, чье поведение могло представлять какой-то интерес.

Поезд пришел сразу, и Лаура смешалась с толпой, хлынувшей к окнам вагона, где каждый искал взглядом своих, среди криков и рук, судорожно высовывающихся из вагона, как будто бы там, внутри, можно было задохнуться. Он обогнул вагонетку, прошел на перрон между ящиками с фруктами, стараясь не ступать на масляные пятна.