Лев Колодный - Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели

• Название: Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели
• Автор: Лев Колодный
• Жанр: История

---

Место считалось престижным, такую должность до Зураба, как я писал, занимали Лансере и Джапаридзе. Охотясь за кавказскими рефлексами, Лансере ходил по тем же дорогам, по которым шли этнографы. Рефлексы Кавказа запечатлены в сотнях картин Церетели.

* * *

Второй раз Гигла Нижарадзе сыграл исключительно важную роль в жизни любимого племянника, когда привел его в стены комбината республиканского Художественного фонда. Этот комбинат кормил многих. По записи в трудовой книжке это произошло в марте 1963 года. Тогда наш герой занял скромную должность старшего мастера оформительского цеха комбината. Из другой записи явствует, что еще полтора года он числился в штате института, откуда ушел "по личной просьбе".

Таким образом, снова пришлось выпускнику факультета живописи заниматься каждодневно тем, чему его не учили профессора в классах рисования, живописи и композиции. Что такое оформительский цех? В сущности, это центр дизайна, где мастера могут делать все из любого пластического материала. В цехе изготавливали люстры, двери для клубов и дворцов культуры, "доски почета". Однажды поступил заказ — выполнить художественный макет города Чиатуры. Именно в этом цехе Зураб Константинович Церетели научился всему, чем он сегодня поражает современников. Именно там стал художником-универсалом, умеющим не только рисовать, но и воплощать свои рисунки в бронзе, камне, стекле, дереве, мозаике.

В цехе старшему мастеру пришлось иметь дело с профессионалами разных специальностей, учиться у них, раздавать заказы исполнителям. То есть приобрести тот опыт руководителя и творца, который позволил ему через несколько лет совершить головокружительный взлет в сферы большого искусства.

У старшего мастера все ладилось, все шло, как надо. План выполнял. С товарищами дружил. За такого можно было поручиться. Поэтому никого не удивило, что парторг комбината предложил ему подать заявление о приеме в ряды КПСС. Карточку кандидата в члены КПСС получил в 1965 году. А спустя год в райкоме торжественно вручили партийный билет за номером 15 701 278. И этот же райком дал рекомендацию для поездки за границу. Не в Болгарию или другую страну "социалистического лагеря", а в страну капиталистическую, Францию, где жил в прошлом профессор Шухаев и другие профессора, прошедшие "парижскую школу".

Выше упоминалось высказывание Иннесы о парижском "чудном родстве". В Париже жили тетя и дядя Иннесы, сестра и брат ее погибшего отца. Они пригласили молодых во Францию, взяв на себя все расходы, связанные с поездкой. Естественно, мужа и жену выездная комиссия не выпустила из страны победившего социализма из опасения, что молодые не вернутся в СССР. Даже тогда, когда в заложниках оставалась дочь Лика. Ехать предложили одному Зурабу. За молодого специалиста, перспективного работника, ручалось в письменном виде головой руководство комбината. Ему дали характеристику, что он "морально устойчив, политически выдержан". После чего получил в конце-концов заветную "краснокожую паспортину", советский общегражданский загранпаспорт, действительный на одну поездку.

В Тбилиси многие говорили о той поездке, недоумевая, как удалось старшему мастеру получить доллары для выезда не в Болгарию, а в столь вожделенную страну. Профсоюзы и творческие союзы, в том числе художников, обладали правом формировать туристские группы для поездки в разные страны. Но Зураб ехал один — без группы и переводчика, без куратора из органов госбезопасности. То был редчайший случай, когда молодой живописец, не будучи членом Союза художников СССР, получил возможность жить в капиталистической стране не семь дней как турист, а три месяца. В СССР из Франции пришел вызов, давший первый импульс поездке, о которой нужно сказать подробнее.

"Мы, нижеподписавшиеся, Леонид Митрофанович Казанский, 77 лет от роду, Елена Ивановна Казанская, урожденная Андроникова, а также Андроникашвили, 74 лет от роду, вышедшие на пенсию, приживающие в доме 24, улица Монтень в Велизи, департамент Илели, где мы имеем павильон, который нам принадлежит, настояшим приглашаем нашу племянницу Иннесу Александровну Андроникашвили, ее мужа Зураба Константиновича Церетели и их дочь Лику, проживающих все вместе: 133, улица Барнов, СССР, город Тбилиси, приехать к нам во Францию повидать нас по меньшей мере на 2–3 месяца.

Мы обязуемся принять у себя в нашем павильоне нашу племянницу, ее мужа и их дочь, обеспечить все их нужды в течение всего времени их пребывания во Франции. А также берем на себя расходы по обратной поездке в СССР.

Л. М. Казанский.

Е. И. Казанская."

Под этим вызовом стоит дата — 2 апреля 1968 года. Это не первый вызов, полученный Иннесой и Зурабом. Первый найти в семейном архиве не удалось. Подобное содержание вкладывалось и в тот вызов, которым сумел воспользоваться один глава семьи. Остановился он, по его словам, у тети Лили, Елены Ивановны. В ее честь назвала Иннеса дочь Лику, Елену Зурабовну.

"Имея павильон", то есть собственный дом в провинции, тетя и дядя жили в Париже. В их квартире у дорогого грузинского родственника был и стол, и дом. В столице дядя Иннесы, Андроникашвили, занимал высокое положение в окружении президента Франции. Настолько высокое, что представил родственника из Тбилиси генералу де Голлю. Президент поинтересовался, сколько времени продлится пребывание молодого человека в Париже. И когда узнал, что достаточно долго, посоветовал показать ему художественные музеи, начав с Лувра. Андроникашвили взял под свое крыло Зураба. Кроме посещения музеев и соборов времени хватило на то, чтобы поступить на курсы по развитию художественной фантазии, где читали лекции известные живописцы Франции.

"Его величество случай" представился. Когда?

В монографии "Зураб Церетели" по этому поводу сказано:

"Художник давно интересовался мозаикой, но для использования этой монументальной техники на Пицунде нужно было иметь соответствующие навыки и сноровку, которыми в Грузии уже никто не владел. Художнику помогла поездка во Францию, состоявшаяся в это время".

Когда все-таки состоялась та поездка? По словам Церетели, это произошло в 1964 году.

Второй раз поездка произошла спустя два года. Друг художника, историк Георгий Викторович Жоржилиани хорошо запомнил, как Зураб вернулся из Парижа в Москву с двумя большими чемоданами. С ними появился неожиданно в фойе гостиницы «Украина». Дело было вечером. Чемоданы подняли в большой номер друга, получившего в ноябре 1965 года должность заместителя главного редактора Грузинской энциклопедии. Дату своего высокого назначения он помнит твердо, был в командировке в Москве после назначения, весной 1966 года. После радостной встречи оба друга спустились в ресторан гостиницы. Теперь слово художнику:

— Был май, день Победы, салют над Москвой. К нам случайно подошли трое знакомых, и с ними была молодая девушка. Оказывается, она была внучка Сталина. (И внук был там Женя, сын старшего сына Сталина, Якова, — добавил Георгий Иванович).

Она рассказала, как жила в подвале с матерью, как Микоян дал квартиру.

Она вспомнила маму и папу. Она была плохо одета. Я раскрыл чемодан, где были подарки для моих близких. И дал их ей. Мне так жалко стало эту молодую симпатичную девушку, она училась на актрису.

— Она чуть с ума не сошла и кинулась на грудь Зурабу, — заключил рассказ Георгий Иванович.

* * *

Вернемся в Париж, на курсы, куда ходил с радостью дипломированный художник Церетели. Слушатели курсов по плану занятий посещали мастерские известных художников. В тот первый приезд в Париж произошло знакомство с Пикассо и другими художниками. Встречи с мастерами современного искусства произвели переворот в душе.

— Когда я впервые за границей посетил специальные курсы, развивающие фантазию, я понял, что это единственный путь для меня. У нас ведь как детей учат? Если видят, что ребенок фантазирует, его бьют по рукам все, начиная с родителей, кончая учителями, запрещают выдумывать.

Об учебе в Париже академик Швидковский пишет, сравнивая два метода обучения — отечественный, академический, и французский:

— Он слушал в Париже беседы и лекции — их читали художники для художников — и не мог не почувствовать столкновение казалось бы непримиримых концепций. В академии его учили все брать с натуры, стремиться воссоздать правду жизни, обобщая то, что видит натренированный глаз живописца.

Французские живописцы придерживались совсем иных взглядов. Творческую фантазию они считали основой искусства, призывали фантазировать и изобретать, искать и находить такое, которое соотносится с самой природой уже тем, что существует. Такое знакомство с иными художественными принципами расширяло мировоззрение художника.

Такое знакомство, такое лобовое столкновение концепций, на мой взгляд, могло сбить с пути всякого, кто не владел в совершенстве рисунком. Зачем годами рисовать слепки, статуи, натурщиков, копировать картины классиков, если можно этого не делать, во всем положиться на безудержную фантазию? Жесткая система обучения в академии при всех ее достоинствах не развивала врожденную фантазию. Эту задачу она оставляла каждому студенту решать самому. Но стремление искать свой путь — к выпуску из академии у многих угасает. Как часто дети гениально рисуют до того, как начинают учиться. И как мало детей сохраняют непосредственность, врожденную фантазию!