Рафаэль Кардетти - Свинец в крови

• Название: Свинец в крови
• Автор: Рафаэль Кардетти
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-94145-400-7

Ранним утром в собственной квартире в центре Парижа найдена убитой всемирно известная манекенщица Наталия Велит. Подозрения полиции падают на ее приятеля, галериста Алекса, с которым красавица недавно рассталась. Однако вскоре становится ясно — речь идет не о «преступлении на почве страсти». В деле замешаны очень влиятельные люди, причем не только во Франции, но и за ее пределами. Следы ведут в Рим, в темные лабиринты Ватикана, к событиям недавней итальянской истории, когда мрачные «свинцовые годы» стали временем ужаса, охватившего страну перед лицом террора, развязанного политическими радикалами.

---

Мой взгляд блуждал по комнате, пока не наткнулся на портрет молодого итальянского аристократа, висевший на стене сбоку. Вдруг я вспомнил, что в столе у меня спрятан «магнум». Я открыл ящик и взял револьвер. С другой стороны прозрачной перегородки Лола вместе со своим клиентом погрузилась в изучение скульптуры. Они не обращали на меня ни малейшего внимания. Следовательно, я мог развлекаться со своей новой игрушкой, не рискуя никого перепугать.

Несколько секунд я взвешивал револьвер в руке, потом, не раздумывая, сунул его за пояс. Я всегда мечтал сделать это. Прикосновение ледяной стали к коже вызвало в памяти старые фильмы. Оружие у меня было, не хватало главного: соответствующей мины. Я колебался между грозным взглядом Мела Гибсона и свирепым оскалом инспектора Гарри. В конце концов, я предпочел им обоим Такеси Китано в «Королевской битве», фильме, где он заставляет целый класс японских лицеистов перестрелять друг друга, а сам в это время уписывает за обе щеки печенье.

Поскольку в пределах моей досягаемости не было ни печенья, ни японских лицеистов, мне пришлось напрячь воображение, чтобы полностью слиться со своим персонажем. Я закрыл глаза и сделал медленный вдох. Когда я снова открыл глаза, на моем лице играла странная вымученная улыбка Китано, и я был готов уничтожать врагов без малейших сожалений.

Повинуясь инстинкту, я вытащил несколько патронов из коробочки с боеприпасами и вложил их в магазин револьвера. Это оказалось по-детски легким делом. Я спустил предохранитель и дослал патрон в ствол.

Отличная мысль пришла в голову Бертену — оставить мне револьвер. В нужный момент я сумею им воспользоваться.

Пока что следовало как можно скорее спрятать «магнум». Я подошел к картине и повернул ее. Идею прятать сейф за картиной нельзя было назвать гениальной, но я надеялся, что дверь из бронированного плексигласа отпугнет потенциальных грабителей. Кроме того, мне нравилось, что я могу использовать то единственное, что осталось мне на память от матери, для маскировки своего тайника.

Я набрал код, приоткрыл дверцу сейфа и положил туда револьвер, потом привел все в прежний вид. Тонкое породистое лицо юного аристократа снова смотрело на меня. Я ничего не знал об этой картине. Моя мать купила ее незадолго до смерти. Больше мне ничего не было известно. Тем не менее я глубоко любил этот портрет, от которого исходила удивительная жизненная сила. Молодому человеку удалось пережить века без видимых потерь. Время нисколько не охладило его пыла. Его нарисовали около четырехсот лет назад, а он все так же горделиво выставлял напоказ свой аристократизм.

Внезапный стук в плексигласовую дверь заставил меня подскочить.

— Алекс, к тебе можно? — спросила Лола.

— Конечно, заходите.

Лола жестом предложила своему клиенту, мужчине лет шестидесяти, пройти в дверь первым. Зайдя, она указала ему на ближайший стул. Мужчина улыбнулся в знак благодарности и сел напротив меня. Повернувшись к Лоле, он ждал, пока она представит нас друг другу.

— Это Алекс Кантор, директор галереи, — сказала она, указывая на меня. — Господина Д'Изолу интересует ряд работ Сэмюэля Бертена. Он хотел бы узнать о ценах.

— И обсудить их, разумеется... Вы ведь делаете скидки при покупке нескольких работ?

Мужчина изъяснялся на безупречном французском, его интонации были настолько точными, что я не мог опознать его акцент. Наверное, в детстве он учился в Швейцарии, в частной школе для мальчиков из богатых семей. Тщательно ухоженные ногти, волосы, уложенные пышной шелковистой волной, и соответствующий бумажник (во всяком случае, я на это надеялся). Явно уроженец Испании или Италии, но определить конкретнее мне не удавалось.

Отличный покрой костюма послужил аргументом в пользу второй гипотезы. Такую одежду шьют специально, чтобы скрыть несколько лишних килограммов, не придавая человеку сходства с затянутой в корсет героиней елизаветинского романа.

— Прежде всего, я стремлюсь удовлетворить просвещенных любителей. Нет большего счастья для галериста, чем поделиться с другими своими ощущениями и предпочтениями. В случае с Сэмом вы застрахованы от любого риска. Его работы уже находятся у самых известных коллекционеров. И это — всего лишь начало. Эта первая крупная ретроспективная выставка позволит ему выйти на новые рубежи. Через пять лет его скульптуры будут стоить в десять раз больше, чем сегодня.

Я механически произнес привычные слова. Но, несмотря на все благие намерения, одного взгляда в сторону выставленных произведений мне хватило, чтобы утратить всякую убедительность. Голос звучал так фальшиво, что мне почти стало стыдно.

А как Бертену-то не стыдно предлагать на продажу эти скверные карикатуры на искусство? Любой человек, обладающий хоть граммом здравого смысла, мог понять, что талантом тут и не пахнет. Сэм не имел ничего общего с творцом. При самой большой снисходительности, его можно было бы счесть подражателем. Что до меня, я склонялся к такой характеристике, как «ничтожество».

Короче говоря, Бертен был чемпионом мира по смешиванию художественных коктейлей. Он не боялся сочетать несочетаемое. Немного от Уорхола, капелька от Раушенберга, чуточка от Баскиа — на потребу моде, намек на Софи Каль, чтобы внести в свою работу хоть нотку теоретической оправданности: Сэм без стеснения прикрывался именами, чаще всего встречавшимися в журналах по искусству. Однако даже в качестве плагиатора он оставался ничтожеством. Он не сумел до конца отрешиться от поп-арта, ничего не понял в повествовательном изображении, а в последнее время усердно принялся уродовать арте повера.[1]

Этого типа можно было назвать ходячей катастрофой — самым страшным, что случилось с искусством после неразумной страсти, которую один из наших бывших президентов испытывал к некоему Вазарели. Я вдруг пожалел о том, что не дал Лоле продырявить его шкуру настоящими пулями. Я мог бы сжечь его труп вместе со всеми этими, не подлежащими продаже отбросами.

Лола, стоявшая позади клиента, воздела глаза к небу, уже готовясь проводить его к дверям. Однако мужчина словно бы не понял иронию, содержавшуюся в моих словах, и указал на гигантского идола, сварганенного из спрессованных старых консервных банок пива «Кэмпбелл». Это произведение имело около двух метров в высоту и стояло на стальном постаменте, весившем почти тонну. Чтобы установить его, требовалась команда из пяти человек и подъемный кран.

Тем больше мне хотелось, чтобы оно поскорее перестало загораживать целый угол галереи. Когда я садился за стол в кабинете, эта мерзкая куча ржавого металла уменьшала мне возможности обзора чуть не наполовину. Она разве что не снилась мне в кошмарах. Ради того, чтобы она исчезла, я был готов на все, даже на то, чтобы лично разрубить ее на мелкие кусочки. Поэтому вопрос собеседника прозвучал для меня сладкой музыкой:

— И сколько стоит эта скульптура?

— Сейчас взгляну в каталоге, — ответил я, листая альбом, каждая следующая страница которого была еще страшнее предыдущей.

Судя по всему, Лолин клиент отличался очень скверным вкусом. Выбранное произведение находилось на предпоследней странице. Я подумал, что у меня не будет другой возможности продать его. Тем не менее я назвал сумму, на четверть превосходившую указанную в каталоге.

В конце концов, следовало проявить последовательность: если уж появился человек, способный, в слепоте своей, захотеть купить скульптуру Бертена, надо содрать с него как можно больше денег.

— Отлично, я беру ее, — к моему великому удивлению, произнес он. — Думаю, вы не будете возражать против того, чтобы я присовокупил к моей небольшой личной коллекции и этого маленького идола, стоящего на дальнем столике. Как он называется?

— «Матери всех католических очагов, соединяйтесь!»

— Простите?

— Это название: «Матери всех католических очагов, соединяйтесь!». Бертен сделал его из обломков старого телевизора, который своими руками сбросил с крыши здания Си-эн-эн в Нью-Йорке. Замечу, кстати, что это творение стоило ему двух суток под арестом. В цену работы входит сумма залога, который ему пришлось заплатить, чтобы выйти на свободу. Конечно, если вы это купите, можете окрестить его заново и называть по-другому. Сэм весьма уступчив в том, что касается названий.

— Двадцать тысяч евро за обе вещи вас устроит?

— Отлично... — пролепетал я, пораженный тем, что жалкие художественные способности Бертена могут спровоцировать такую расточительность.

— Можно ли рассчитывать на доставку в течение месяца? Я живу в Риме.

— Нет проблем. Я лично займусь всем, начиная с демонтажа тотема. Поверьте, мне это доставит удовольствие.

— Завтра же с вами свяжется моя помощница. Деньги будут переведены еще до конца недели.

Мужчина встал и надел пальто. Он протянул мне свою визитную карточку, и я сунул ее прямиком во внутренний карман куртки, даже не взглянув. Я постарался не очень сильно стискивать руку, которой предстояло подписать поручение о денежном переводе.