Сергей Гусаков - Время драконов (Триптих 1)

• Название: Время драконов (Триптих 1)
• Автор: Сергей Гусаков
• Жанр: Путешествия и география

---

— Пит записал цифры. Посмотрев на неровные сводчатые стены, потолок, торчащие из глиняного пола у правой стены глыбы, он полувопросительно сказал:

— Тут, пожалуй, полтора на полтора будет — а, Сань?

— Ага,— не отрывая взгляда от компаса, ответил Сашка,— полтора на полтора. В высоту и в ширину.

— В ширину и в высоту,— буркнул из темноты Сталкер.

— В ВЫСОТУ И В ШИРИНУ!!! — прорычал Сашка, направляя луч фонарика в глаза Сталкеру,— высота при измерении указывается ПЕРВОЙ!

— Если я сейчас также посвечу тебе... — начал Сталкер, но махнул рукой.

: Пит зарисовал силуэт хода, поставил рядом номер пикета и дробью записал размеры сечения — в числителе высоту, в знаменателе ширину,— на всякий случай продублировав аналогичную запись в журнале. Чем больше таких перекрёстных записей, тем легче потом камералить, знал он. Как и то, что камералить неизбежно придётся ему —

«И чего они? — устало подумал он,— каждые пять минут — как дети...» Но говорить ничего не стал: толку?.. Хоть он дорогой вымок не меньше, и спал не больше,— что действительно изматывало при поездках в Старицу через Тверь, так это ночная дорога, в которой полночи тусуешься на холоде перед закрытыми дверями тверского автовокзала, а перед тем давишься в переполненной последней электричке,—

: только и можно поспать, что полтора часа в “икарусе” — при условии, что удалось взять билеты на сидячие места, а не на “подсадку”, и контра не испортила настроения поборами за шмотники,—

— но если потом маршировать десять километров по вязкой просёлочной грязи, как выпало им в этот раз,— под хлещущим дождём... Какое тут “настроение”?

А ещё Сашка, копытами землю роя, сразу же бросился ко входу — даже лагерь толком не поставив,— спихнул всё на Ленку,— «мол, успеется — не для того ехали, чтоб на пузе валяться...» Хотя Сталкер ему ясно сказал: пока толком не поест и не выспится, толку от него не будет — себе дороже эксплуатировать его в таком ‘sos-стоянии’... «Под землёй поешь»,— ответил Сашка на все его причитания. И погнал к возможному входу. Который, правда, открылся довольно быстро — «кажется, даже к сашкиному удивлению»,— подумал Пит. И Система оказалась воистину нехоженой и неизвестной никому,—

— а значит, всё не так плохо. Теперь бы перекусить,— хоть бутербродик: вон, как Сталкер на транс с едой поглядывает... Да и на фляжечку портвешковую,— кстати, за Отрытие так и не приняли до сих пор ни грамма. Непонятно, как это Сталкер удерживается от характерных предложений по данному поводу...

— Давайте, на следующем перекрёстке сделаем привал на завтрак,— предложил Пит.

— И ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРИМЕМ ЗА ОТРЫТИЕ — А ТО Я УЖ НЕ ЗНАЮ, ИЗ КАКИХ ПОСЛЕДНИХ СИЛ СДЕРЖИВАЮСЬ,— поддержал Сталкер,­— иначе съёмка всё равно не получится, факт. Как говорит весь мой печальный жизненный опыт... Только я категорически против привала: в смысле опускания свода, да.

— Ладно,— неожиданно легко согласился Сашка,— как только выйдем в подходящее место. А пока — вперёд.

— К победе ‘кому-нести-чего-куда’,— Сталкер включил свет и двинулся дальше, осторожно выпуская из руки ленту рулетки, другой конец которой держал Сашка,— десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать... и ещё тридцать пять до поворота. Тринадцать рублей тридцать пять копеек, да! — радостно завершил он разглядывание цифр — словно специально едва прокарябанных на тёмной от старости ржавой металлической ленте.

— Триста-и-ноль-десятых — ровно,— голосом телефонной барышни отозвался Сашка. — На левой стене симпатичные друзы; зарисуй, Пит... На отметке девять и пять десятых метра от последнего пикета, восемьдесят сантиметров от пола. И ещё одна — в пятнадцати сантиметрах...

— Да тут целая трещина с натёками, смотрите! — воскликнул идущий впереди Сталкер. — И зал... Санта Маруся, какой зал...

* * *

«Как глупо всё получилось»,— подумал он. Затем нервно рассмеялся: заблудиться в трёх шагах от грота... Два поворота — и всё. Смешно. Дёрнул же его чёрт полезть в щель за сортирным тупиком!.. А теперь Любка там одна с ума сходит... Мало было: ещё поворот, ещё... Эх, чёрт!..

— Он сплюнул. Глупее не придумать: и надо же, чтоб это случилось именно с ним! Теперь вот в двадцати метрах от выхода и фонарь раскокал... в кого он только такой невезучий???

... а вообще: при чём здесь он? Разве он придумал этот дурацкий фонарик? Ну что им стоит — продавать плекс?.. Эх, будь трижды неладны изобретатели этого хренового “Ленинграда”!..

: От волнения не хватало слов. «Кретин жизнерадостный...»

: Он снова вздохнул, потом рассмеялся. Хотя смеяться было особенно не над чем. Любка там одна с ума от страха сойдёт — это точно.

«А мне придётся тащиться в деревню — ‘стрелять’ у кого-нибудь свет. Если дадут, конечно. Хотя — разве могут не дать???»

— Ругая себя последними словами, он медленно, наощупь находя дорогу, направился в сторону выхода. Изредка он зажигал спички: их осталось в коробке ровно десять штук, и он несколько раз пальцами пересчитал их, прежде чем тронуться в путь — зажигая каждую очень осторожно, боясь сломать,— ведь это был его последний свет.

: Дойдя до выхода, он даже сэкономил две штуки. Будь коробок полным — он, может, добрался бы и до грота.

– А почему бы и нет?..

* * *

– Комментарий и песня Гены Коровина с кассеты, записанной

на диктофон у костра в Старице в мае 1986 года:

«…ну вот, уговорили. Вообще-то я не люблю комментировать, как Мирзаян – что, откуда, почему… Но это песня не моя, это Толик Атанов в 1980 году написал. Ровно в Новый год, сидя на лестнице. Ты, Сашка, выключи свой магнитофон. И бардобойку убери, не для записи всё это. Лучше “налейте Хлебопёку ещё чаю”. Вот так.

А случилось, что Толика выперли в Новый год из гостей – с бардами это, увы, бывает… Пришёл он часа в четыре домой,– это довольно важно: “час маразма”, самое прикольное время,– сунул руку в карман — ключей нет. Где-то посеял. Сел на лестницу и стал дожидаться родителей. А внизу в подъезде компания фураг свой Новый год праздновала. И здесь я немного расскажу, что такое самарские фураги. Чтоб песенку эту каждый “по полной программе” заценить смог.

Фураги – это не просто разновидность урлы, гопоты иль шпаны. Думаю, это ближе к нации или к малым народам. По крайней мере, этнические признаки независимости от внешнего мира у них выражены полно. Включая внешний вид, нормы поведения и язык. То есть – прононс. Такой растянутый, несколько в нос… Ну и независимый от внешнего мира словарный запас имеется. Достаточно автохтонный. Хотя корни с индоевропейской семьёй в принципе прослеживаются. Я не тяну [ в сторону ], я дело излагаю. Вот, например, по внешнему виду и по лингвистике сразу. Важный атрибут фураги – пинджак. Такой узко-облегающий, ручки за плечами сводящий. Ещё – коры, некая разновидность кроссовок. Шьющихся, как и весь их прикид, лишь в одном самарском ателье. Что характерно, коры – трёхцветные. Брючки тоже специальные: узкие-узкие. Вот вам, например, характерный такой диалог в самарском троллейбусе – сам слышал:

– Ну ты, чу-увак, ты себе в нату-уре ка-акие брю-юки сшил? Внизу ско-око?..

– Де-еся-ять… Туго лезут, но сидя-ат клё-ё-ово…

[ смех, звяканье посуды ] … Но самое важное у фураги – это, собственно, фурага. Или фура. Она же – бабайка. Чуть поменьше грузинского “аэродрома”, но больше нормальной кепки. Снять с головы фураги эту штуку в принципе невозможно. Можно всё снять – но не неё. Мы, когда с альтернативной грушинки в 1981 году возвращались, в поезде просто страшную картину видели: один фурага в нашем вагоне ( он к каким-то родственникам в Москву ехал ) от любопытства высунул голову в окно в коридоре – фураги народ в принципе любопытный – и тут у него ветром бабайку с кочана сдуло. А было это где-то в районе Рузаевки,– то есть ехать нам и ехать оставалось… Так он до самой Москвы от стыда головой наружу и ехал. А в Москве на перроне увидал у кого-то на голове нечто подходящее — сорвал, напялил на себя и заорал, будто припадошный: «режте-бейте, лучше яйца с корнем вырвите – не отда-а-ам!!!” По слухам, они даже на ночь и при купании своих бабаек не снимают. Анекдот такой: выслали в Среднюю Азию за тунеядку пару фураг – идут по пустыне, жарко. “Давай, пинджаки сымем” – предлагает один. “Давай”. Всё равно жарко. “Давай, брюки сымем” – “давай”. Но-таки – Азия, жара… Снимают всё с себя подряд,– остаются через какое-то время в трусах и бабайках. “Ну, давай, что-ли, бабайки сымем?..” – “Ну ты чё-о, как-то неудобняк… Уж лучше – трусы…” [ смех ]

Что характерно, местные хиппи, они же “золотая молодёжь”, с фурагами “на ножах”. Как говорит Витька Черепок, «это извечная борьба славянофилов и западников». И вот на девятое мая 1980 года самарские хиппи устроили самую настоящую демонстрацию < время-то представляете, какое было?.. Совок — и ‘дерьмонстрация’…>,– построились колонной ( такой совковый вариант хиппи, добровольно построившийся колонной ) и с соответствующими лозунгами насчёт свободной любви и вообще свободы к зданию горкома двинули. Да-да, тому самому, против которого над волжским обрывом Чапаев на коне стоит с поднятой вверх шашкой. Его, когда ставили, вначале к Волге лицом повернули – но получалось, что он с обрыва как бы вниз, в воду сигает… И развернули в сторону горкома. Поднятой шашкой ввысь. Сталкер с Егоровым и Пищером, пива жигулёвского насосавшись, как-то влезли после очередной грушинки на этот памятник и стали шашку чапаевскую кирпичом точить… Чем кончилось? Да отпустили потом с хохотом… Потому как по уголовным статьям даже на мелкое хулиганство не тянуло – они ведь памятник не портили, а как бы в порядок приводили, оружие чистили… М-да. Так вот, о демонстрации этой. Ясное дело, колонну хиппи сопровождала цепь плечистых молодых людей “в штацком”. А сзади них бесновалась и исходила матом и слюной целая толпа фураг — потому как хиппи, средь прочих ‘лозгунгов” несли над головами мастерски сделанное соломенное чучело фураги, одетое к тому ж в новенький прикид от местного фуражьего версаче… По полной программе – от бабайки до трёхцветных кор. И на площади перед горкомом они это чучело подожгли. Ну, тут фураги совсем озверели – прорвали цепь плечистых молодых людей в штацком, и началась мочиловка. Довольно кровавая. Которой власти дали развиться до кульминации – к удовольствию сторонне наблюдающих каэспэшников – а затем начали винтить: с двух сторон, двумя ведомствами. МВД забирало своих клиентов, гэбуха своих. Кончилось это, конечно, весьма печально: некий генерал, по слухам, начальник местного военного округа, из окна выбросился – стрельнув в висок перед этим на подоконнике из табельного оружия. Потому как сынишка его эту демонстрацию возглавлял. М-да… Вообще о фурагах можно часами рассказывать – например, о том, что перед входом в штабы местных комсомольских оперотрядов специальные устройства для вытирания ног – не перепрыгнуть, не перешагнуть,– обитые сорванными с фураг бабайками. И комсомольские силы правопорядка – средь которых, кстати, немало официальных куйбышевских каэспэшников – всех пойманных фураг через эти коврики пропускают. Нравится?.. Меня лично сей факт до слёз поразил. Тут, как говорится, можно долго философствовать. И на тему фашизма, и “за официальное каэспэ”… Как мне сказал один такой мальчик – ни капельки не сомневающийся в своей гражданской позиции – “а что: было бы лучше, чтоб эти комсомольские бойцы эмблемами наших слётов половички украшали? Так хоть самодеятельную песню не трогают, потому как все – свои”.