Ричард Бах - Хорёк-писатель в поисках музы

• Название: Хорёк-писатель в поисках музы
• Автор: Ричард Бах
• Издательство: София, Гелиос
• Жанр: Детская проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-344-00266-1

Прислушивайся к своей жизни. Она расскажет тебе все, что ты должен знать о том существе, которым ты можешь стать.

Вначале все хорьки собрались вместе, и каждый принял свой дар от звезд — дар, который должен был сделать его счастливым. Одним были дарованы стремительность и сила, другим — таланты первопроходцев, изобретателей и творцов.

И только одному хорьку не досталось ничего. Он стоял один-одинешенек и чувствовал, как звездный свет струится на него, но не замечал в себе никаких перемен.

Тогда он доверчиво потянулся носом к звездам и спросил, как же ему найти свой путь, — ибо он любил звездный свет и знал, что путь его судьбы уже открылся, хоть и незримо для глаз.

Твой дар — в твоем сердце, — шепнули звезды в ответ. — Сила твоя — в том, чтобы являть миру видения и образы всех прочих зверей, всевозможных прошлых времен и времен грядущих и всего, что могло бы случиться, и всякого «почему бы и нет». Волшебный дар твой — сочинять предания и сказки, что протянутся мостом сквозь все времена и взволнуют души еще не рожденных щенят.

---

Снова наступила тишина. Ах, как он когда-то гордился собою, как был уверен в своих силах! В бессильной муке Хорек Баджирон уронил голову и уткнулся носом в мягкую промокашку.

Чернила на кончике упавшего пера потихоньку засыхали.

Но дракон не уходил.

«Твои мысли — как бревна, запрудившие реку. Толкаются, громоздятся друг на друга — и ни складу, ни ладу. Твои идеи — как камни. Даже хуже. Простые булыжники, бессмысленные и никому не нужные.

Никому, никому.

Когда-то, в давние времена, жили великие гении. Вот они писали настоящие шедевры. Но скажи на милость, куда до них Хорьку Баджирону? Ты возомнил, что сможешь написать роман, который перевернет мир? Но есть ли у тебя для этого хоть один шанс?»

Скрючившийся за столом хорек чуть пошевелился — едва-едва, только чтобы повернуть голову набок. Глаза его так и не открылись.

«Я тебя спрашиваю. Есть ли у тебя шанс сочинить хоть что-нибудь такое, что перевернет мир, который прекрасно обходился без тебя многие века и до сих пор прекрасно обходится без твоего романа?»

Молчание.

«Какова вероятность, я тебя спрашиваю? Один шанс на миллион? Или на сколько миллионов? Чем ты отличаешься от любого другого существа, жившего когда-либо на этом свете? Чем ты лучше? Почему ты решил, что каждое написанное тобою слово заслуживает быть прочитанным?»

Молчание.

«Зачем ты тратишь попусту отпущенное тебе время? И что за дурацкое название — "Там, где ступила лапа хорька"?! Дурак ты, дурак!»

И гулким громоподобным шепотом в голове Баджирона зазвучали имена великих хорьков-писателей, творивших в былые времена. Но то был не гимн во славу гениев — нет, то была погребальная песнь на могиле всех наивных баджироновых надежд.

«...Барсенай... Эмандр... Аведой Мерек... Чиао Юнвэй... Мигелита Хоррес...»

Дракон не сомневался, что с каждым названным именем вера Баджирона в свой собственный свет погружается в непроглядную тьму еще чуточку глубже.

И он не ошибся. В следующий раз к своему перу писатель прикоснулся далеко не сразу — и лишь для того, чтобы очистить его от засохших чернил и убрать с глаз долой.

«Мне конец», — подумал он.

И все же он завершил свой ритуал, хотя долго еще недоумевал, зачем было это делать. И тут произошло нечто такое, чего с ним не случалось еще никогда. Голос зазвучал вновь — на сей раз светло и нежно. Он пробился сквозь стену несокрушимых чужих имен, и тьма, которой они обступили Хорька Баджирона, внезапно рассеялась без следа.

«Они говорили от имени своих времен. Но кто выскажется за твое время. Хорек Баджирон?»

Голос звенел хрустальным эхом, и никакой жестокости в нем больше не было. Он потрясал Баджирона до глубины души, но в то же время нес утешение и облегчение.

«Истории, которые ты. Хорек Баджирон, поведал миру, — промолвил голос, — и персонажи, в которых ты вдохнул жизнь, никогда не умрут».

Затем он умолк, и вместо сумятицы в душе Баджирона воцарилась полная тишина.

А потом, довольно скоро, на смену ей пришел аромат апельсиновых вафель на сливочном масле.

Глава 16

Они сели завтракать на веранде. Проглотив свое отчаяние, Баджирон снова сообщил жене, что выбросил все написанное за это утро. Ни единого слова не добавилось к его роману!

— Но у меня такое чувство, Даниэлла, — добавил он, — что мой роман будет великим. Урбен де Ротскит встанет в одном ряду с классиками. Да-да, с классиками...

«Так ли это?» — спросил он себя и протянул лапу к кувшинчику с медом.

— Я знаю, — кивнула Даниэлла, так и не притронувшись к четвертушке вафли, лежавшей у нее на тарелке. — Сказать почему? Потому что во всем, что ты пишешь, есть душа. Нет, не душа. Нет. Как же это сказать? Во всем, что ты делаешь, есть что-то такое... ну, как в «Лапе — раз, лапе — два»... или в «Стайке»... Знаешь, почему я полюбила твоего Стайка? В его груди бьется мое сердце. Он — не только колибри. Он — это я! Не понимаю, как тебе это удается! Я так писать не умею. Вероника — это не я. Я вообще не знаю таких хорьков, как она. Она — всего лишь выдумка. А вот Стайк... Стайк  — настоящий!

— Понимаешь, этот роман тоже уже готов. Он ждет меня, — продолжал Баджирон. — Но он прячется где-то во тьме, таится от меня. Вот бы он пришел ко мне так же, как все эти щенячьи повести! ВЖИК! Как вспышка света... Раз — и готово! — Он отломил огромный кусок вафли ребром вилки и принялся жевать, не теряя, однако, нить своих рассуждений.

— Фомому гваф Уввен фкоро фдафтша...— Заметив, что Даниэлла хмурится в недоумении, он поспешно запил вафлю молоком.

— По-моему, граф Урбен скоро сдастся, — повторил он. — И все-таки я до сих пор не понимаю толком, кто он такой.

Даниэлла кивнула.

— Классические романы быстро не пишутся. Любой другой на твоем месте уже бы сдался и все бросил.

— Профессиональный писатель — это такой дилетант, который никогда не сдается, — напомнил ей Баджирон и решил, что пора наконец поговорить о чем-нибудь приятном. — А как твой Роман Номер Два?

Даниэлла улыбнулась и радостно засопела.

— Продвигается. Три тысячи слов в день. А иногда — даже пять.

— Не может быть! — рассмеялся Баджирон. — Скажи правду. Как у тебя дела?

— Это правда, Баджи. Вчера я написала две главы. Пятьдесят две сотни слов.

— Да... — Баджирон вздохнул с пониманием. — И это за один день работы!

Даниэлла стиснула лапки.

— Я хотела сегодня отдохнуть, но Шантелле не терпится бежать. Я чувствую, как она просится...

Небо выгибалось над долиной высоким куполом, трава шелестела на ветру, но веранда была хорошо защищена от непогоды, и лишь изредка легкий ветерок ерошил мех да поглаживал усы двух хорьков, сидевших за столом.

И Баджирон решил сказать жене правду.

— Я больше не могу писать книги для щенков. Она уставилась на него испуганно и удивленно.

— Ох... Почему? Тебе ведь всегда это нравилось!

— Когда придет время опубликовать мой роман, они станут помехой.

— Как это — помехой? — недоуменно переспросила Даниэлла.

— К тому времени, как мой роман увидит свет, меня должны будут воспринимать всерьез.

— А разве ты не воспринимаешь всерьез Антония?

— Даниэлла! Это же древний классик!

— А «Притчи о хорьках»? Разве это не щенячьи сказки?

— Я имею в виду современную читающую публику. Взрослых. Они будут думать, что я — щенячий писатель. Они не станут читать «Там, где ступила лапа хорька», потому что Хорек Баджирон пишет для щенков.

Даниэлла улыбнулась.

— Это страх в тебе говорит! Ты сам понимаешь, что это неправда! И не только в твоем случае. Вообще никто ни о ком так не скажет: «Не буду читать его роман, потому что раньше он писал книги для щенков». Читатели любят хорошие книги. И потом, как насчет Тарты? Мы же читаем книги ежихи, когда она пишет прекрасные повести!

Глава 17

Ночь черного отчаяния, сон, как сорванные ветром листья, скрежет когтей о камень. Огромный выдох: «Сколько бы я ни... Ничего не выходит. Никогда ничего не выйдет».

Рассвело, но он так и не воспрял духом. «Если я не буду честен со своей любимой, я не выживу». Он знал, что это правда.

И она поняла — когда стала накрывать на стол к завтраку.

— С тобой что-то неладно, Баджи.

В ответ — молчание. И глубокий вздох.

— Не понимаю, почему я захотел стать писателем, — проговорил он наконец. — Неужели мне и вправду так нравится страдать? — Он взял дольку манго, отщипнул кусочек и отложил. — Каждый день — одно и то же.

— Хочешь, я скажу тебе правду? Роман совсем не движется. Я никогда его не закончу. Я его не люблю. Он мне совсем не нравится. Он пустой. Это катастрофа! Ко мне приходил дракон, Даниэлла. Он опалил меня пламенем, он сжевал меня в кашу. Я — неудачник. С «Лапой — раз, лапой — два» мне просто повезло. С «Колибри Стайком» мне повезло еще раз. Но больше мне не удастся издать ни одной книги. Ранчо придется продать.

Но Даниэллу это почему-то не обескуражило. Она спокойно дожевала хрустящий тост, поджаренный на миндальном масле, и спросила:

— А что это за дракон?

Баджирон моргнул от неожиданности.

— Хм... В каком смысле?

— Как его зовут?

Писатель погрузился в задумчивость. «Да, пожалуй... У него и впрямь есть имя».

— Кинамон.

— И как он выглядит, этот твой Кинамон?

— Ох, Даниэлла... Перестань.

— Нет, я серьезно, Баджи! Если он пытался уничтожить тебя, то ты по крайней мере должен был его заметить! Разве нет?

Писатель закрыл глаза и попытался вспомнить.

— Он такой огромный, Даниэлла! Больше нашего дома. Синий, с волнистыми желтыми полосками. Как будто он катался на карусели, пока его раскрашивали. Зубы зеленые... как большие заточенные изумруды. Выдыхает огонь... пурпурное пламя. Крыльев нет.