Антон Фридлянд - Запах шахмат

• Название: Запах шахмат
• Автор: Антон Фридлянд
• Жанр: Современная проза

Роман «Запах шахмат» – это сильный интеллектуальный детектив, отражающий любовь автора не только к литературе, но и к живописи. Все герои романа носят имена знаменитых художников. В этом заключен необычный способ освоения литературой смежных культурных пластов. Острый сюжет – криминальное наследство, опасности таинственного Тренинга – делает «Запах шахмат» захватывающим чтением. В 2000 году роман вошел в шорт-лист премии «Дебют» по номинации «Крупная проза».

---

Мы заехали на парковку возле Бессарабского рынка.

– Кто пойдет со мной на базар? – спросил Пикассо, потрясая канистрами, извлеченными из багажника. – Идем, Дали?

Я взял одну из канистр.

– Рынок, наверно, уже закрыт, – сказал я спине Пикассо, когда мы перешли дорогу.

– Рынок закрыт, а мясник ждет, – ответил Пабло. – Мы по пятницам почти всегда приезжаем. Вот он сидит и ждет!

Отогнав от себя толпу цветочниц, Пикассо ударил ногой в одни из ворот рынка.

– Кто? – спросили из-за ворот.

– Сейчас узнаешь, кто! – проорал Пикассо и постучал еще энергичнее.

В воротах открылась калитка, за ней оказался огромный мужик в белом переднике с кровавыми пятнами, который засуетился: «Паблуша, дорогой, а я тебя жду!» и потащил нас за собой, как желанных гостей тащат в гостиную хорошие хозяйки. Мы оказались в холодной комнатушке, завешанной свиными и коровьими головами, где мясник наполнил обе канистры свежей, видно сегодняшней, кровью.

– Кровь бычья? – как на допросе спросил Пикассо. – Подсунешь свиную – убью.

– Что ты, Паблик, да как можно! – еще больше засуетился мясник, отчего долго не мог закрутить крышку канистры, – Самая натуральная бычья кровь, Паблуша, самая натуральная!

Наконец, канистры были закрыты, Пикассо расплатился, и мы вышли на улицу.

Пока нас не было, Роден и Миро извлекли из багажника картонный ящик с водяными пистолетами. Их быстро заполнили кровью и раздали, каждому по два. Пикассо продемонстрировал мне большой пластиковый автомат, с дула которого свисала длинная багровая капля.

– Пистолеты – это не для меня, – сказал он. – В них крови помещается как в пипетке.

Когда все спрятали «оружие», мы снова запрыгнули в машину, и на этот раз рядом со мной оказался Роден.

– А куда мы теперь едем? – спросил я его.

– В один рестор, – ответил он. – Да мы уже приехали. Держи маску.

Мне досталась маска Минни Маус.

Мы проехали мимо неонового входа без остановки. Как оказалось, местом парковки был запланирован темный вонючий двор. Значит, такова моя доля – пользоваться в ресторане черным входом. Из кухни через коридор мы вышли прямо за барной стойкой, одевая по дороге маски. Я немного ошалел, оказавшись вдруг в зале, наполненном светом и живой музыкой, но меня подтолкнули в спину, и вот я вместе со всеми оказался посреди ресторана, наполненного большим количеством чуваков и телок, излучающих успех. Джаз смолк. Несколько секунд публика рассматривала неизвестно откуда взявшееся мышиное семейство и Дональда Дака (это был Роден). Мы, в свою очередь,волчьими глазами оглядывали посетителей, словно выбирая, кого съесть. Затем тишину разрушил Пикассо, который в два шага оказался на эстрадке, отпихнув при этом певицу в декольтированном изумрудном платье, и сказал в микрофон:

– Добрый вечер! Мы совсем ненадолго прервем ваше веселье! Потрудитесь, пожалуйста,ответить, кем написана повесть «Над пропастью во ржи»?

Последовала тягучая пауза.

– Я повторяю свой вопрос: кто написал «Над пропастью во ржи»? Просто скажите нам, кто это сделал, если вы знаете, и мы уйдем, и ничего не будет.

Окончание второй порции безмолвия ознаменовалось тем, что Пикассо выхватил из-под полы пиджака свой автомат и выстрелил в того, чье лицо показалось ему самым тупым и удивленным. Выстрел Пикассо был командой к действию – за две минуты весь зал превратился в бойню: не стало ни одного чистого лица, ни одной рубашки или платья, не залитых кровью. В воздухе, пропитанном кровавым паром, повис шок, и этот шок должен был вот-вот смениться тем состоянием, когда люди готовы разорвать других людей на части, и все почувствовали это, но первым почувствовал Миро, и он перемахнул через стойку бара, а за ним – все остальные, словно чехарда, и нам вслед несся настигающий нас визг, а из плеча бегущего последним Пикассо вдруг брызнул фонтанчик не бычьей, а его собственной крови, и он обернулся на бегу и увидел человека, из-за крови на лице и на всем теле напоминающего раздавленный помидор, с настоящим, не водяным, пистолетом в руке.

Пикассо выхватил свой пистолет и застрелил помидора, почти не замедляя бег. Я не заметил, как мы оказались в машине.

– Ты весь дрожишь, – сказал мне Пикассо. Он сжимал руку в том месте, где она кровоточила.

– Я тоже перевозбудился, когда оказался на охоте в первый раз, – признался Роден. – Как ты, Пабло?

– Отлично, – ответил Пикассо. – Заедем к Сарьяну?

– Конечно.

– Сарьян – наш лечащий врач, – объяснил мне Пикассо, и мы прибавили скорости.

17. Веселые танцы

Пикассо отправился к доктору Сарьяну, который был примечателен хотя бы тем, что принимал в любое время дня и ночи. Миро вызвался сопровождать раненого. Мы с Роденом остались возле машины.

– А где Ван Гог? – спросил Роден. – Почему ты не с ним?

Не успел я ответить, как Огюст уже набирал телефонный номер.

– Винни, привет! Ты где?.. Тебе привет от Альбрехта Дали. Почему ты его бросаешь одного?… Я, Роден и Пикассо… Ну и Альбрехт. Мы возле клиники Сарьяна… Ничего не случилось. Пикассо легко ранили… Нет, с Альбрехтом все в порядке. Хотя постой… Почему ты хромаешь, Альбрехт? Ты не ранен?… Нет, с ним все в порядке… Хорошо, что ты рядом, подъезжай, мы ждем.

Ван Гог приехал через минуту. За рулем его мерседеса сидел Гоген, который тоже вышел из машины, но держался в стороне, пристально поглядывая на меня.

– Я рад, что ты уже познакомился с ребятами, – сказал мне Ван Гог.

Он обнял сначала Родена, потом меня.

– Странно, что ты жив, – тихо сказал Ван Гог, хлопая меня по спине.

– Какие планы? – спросил он у Родена.

– На танцы, – ответил Огюст. – Но ты, Винни, насколько я помню, не любишь танцев.

– Танцы никто не любит, – сказал Ван Гог. – В клубы ходят не ради танцев.

– Все кроме меня, – возразил Роден. – Я люблю танцевать.

И Роден под музыку из автомобиля показал, как он это делает.

– Что, уже колес наелись? – спросил Ван Гог, наблюдая па Родена.

– Будешь? – Роден протянул ему таблетку.

Ван Гог поморщился, но таблетку взял.

– А вот и я! Жив и здоров! Привет, Винни! – это был Пикассо с перевязанной рукой.

– Привет, Винни, – сказал Миро. – Сарьян сказал, что Пабло нельзя на дискотеку.

– Ерунда! – бросил Пикассо. – Я чувствую себя лучше, чем когда-либо раньше! Поехали, поехали! Сколько можно здесь находиться!

– Садись ко мне в машину, Альбрехт, – произнес Ван Гог, и я не смог отказаться от этого предложения.

– Ты меня очень подвел, Дюрер, – сказал Винсент в автомобиле. – Предстоит серьезный разговор о твоем поведении, но не сейчас. Как ты с ними познакомился?

– Случайно, – признался я.

– Ты ведь не веришь в случайности, как и я? А, Дюрер? – он закурил. – В клубе Поль будет все время рядом с тобой. Даже в туалете.

Когда мы пересекли порог клуба, я почувствовал, что таблетка только сейчас набрала во мне полную силу. Музыка доносилась сверху и изнутри, продолговатые фигуры преломлялись в пульсирующем свете. Я стряхивал с себя ледяную скорлупу, я пробуждался.

На вибрирующих ногах я прошел к танц-полу. Гоген вертелся поблизости. Отличная музыка! Я готов был рыдать на груди диджея, рыдать от счастья.

– Пей больше и чаще, – посоветовал Роден, протискиваясь рядом со мной сквозь танцующую массу.

Я почувствовал, как сильно хочу пить, и бросился к бару.

– У меня нет денег, – обратился я к Гогену. – Пожалуйста, купи мне три чая.

– Сразу три? – переспросил бармен.

– Да. Сразу три.

Потом я выпил еще один чай, потом еще два. Мне потребовалось срочно посетить туалет, и я сказал об этом Гогену. Он зашел в туалет вместе со мной.

– Прошу Вас, Альбрехт, – издевательским тоном произнес Гоген, распахивая передо мной дверь одной из кабинок.

За дверью на унитазе с закрытой крышкой сидел Пикассо. Перевязанную руку я узнал раньше, чем его треснувшее лицо, на котором застыли брызги крови и мозга. В повисшей руке он держал пистолет, дуло которого касалось кафельного пола.

18. Призраки в опере

Действие наркотика улетучивалось медленно и болезненно.

В два часа ночи я перестал следить за тем, что происходило вокруг. Кажется,всей компанией – Ван Гог, Роден, Миро и я – побывали в еще одном клубе, а потом опять сели в машины и подъехали к красивому зданию. Увидев это строение, я с трудом, но все же заставил себя осмысливать происходящее, потому что это был не очередной клуб, а Национальная Опера, и было четыре двадцать утра.

Мы заняли места в одной из лож, положив ноги на впереди стоящие кресла. В ложе напротив сидел парень с двумя девушками, они помахали нам, а мы – им. Других зрителей не было.

Опера началась, как только все расселись – «Риголетто», на итальянском языке.

– Почему мы здесь? – поинтересовался я у Ван Гога.

– Слушаем оперу, – ответил он. – Нужно попуститься после диско. Катарсис.