Владимир Кашин - Тени над Латорицей

• Название: Тени над Латорицей
• Автор: Владимир Кашин
• Издательство: "Советский писатель"
• Жанр: Детектив
• Год: 1987

Украинский писатель Владимир Кашин хорошо известен широкому кругу читателей. В 1982 году в издательстве «Советский писатель» вышла первая его книга «Справедливость — мое ремесло», рассказывающая о работе сотрудников уголовного розыска. Во второй книге также повествуется о мужественных работниках милиции и прокуратуры, стоящих на страже социалистической собственности, об их нелегком, опасном труде. Центральным героем всех романов является инспектор уголовного розыска Дмитрий Коваль.

---

Водитель умолк, прикурил, затянулся, и Коваль снова погрузился в свои мысли.

Люди, думал он, и одни, и другие, и пятые, и десятые, — все, даже те, которые не видят дальше собственного носа, своими личными проблемами не ограждены, не изолированы от проблем общественных. Разбросанные по необозримым пространствам, они так или иначе связаны единой для всех сегодняшней жизнью. Приходят и уходят поколения, и тех, кто живут в одно и то же время, неспроста называют современниками. И если случается что-то в темном или светлом углу этой жизни, каждый в известной мере к этому причастен и за это ответствен. Потяни простыню за угол — все ее точки и морщинки, пусть незаметно для глаза, а сдвинутся, отзовутся.

«Ну, поехал! Расфилософствовался на ночь глядя!» — оборвал себя Коваль, пытаясь иронией заглушить неотступное, почти болезненное ощущение ответственности за все, что происходит на земле.

Переведенный с беспокойной, но живой интересной оперативной работы в министерство, где угнетали его ворохи бумаг, Коваль изнемогал, как птица в клетке.

«Хотя, честно говоря, какая уж там из меня птица! — рассердился на себя подполковник. — Просто хорошая ищейка, и все. Зачем мне это повышение по службе, я ведь практик, черт побери! Честное слово, лучше трястись в старом газике, чем разъезжать в этой убаюкивающей «Волге».

Машина остановилась. На старой улице было совсем темно. Частные домики, зажатые железобетонными челюстями новых массивов, доживали здесь свой век.

— Спасибо, Петр Васильевич, — сказал подполковник, тяжело выбираясь из машины. — До свиданья.

Мягко захлопнулась дверца, «Волга» развернулась и скрылась в темноте, а Дмитрий Иванович вошел в свой сад и по хрустящему гравию дорожки пошел к дому.

Из одного окна падал свет, и на его фоне покачивались тяжелые гроздья сирени, которую когда-то давно посадил он вместе с маленькой Наташкой.

Свет этот и обеспокоил Коваля (почему Наташка так поздно не спит?), и обрадовал (хоть несколько минут можно будет с ней поговорить: этим летом она не поехала, как обычно, в пионерский лагерь, а осталась после сессии в городе, но все равно пропадает целыми днями то на пляже, то у друзей в Дарнице).

Коваль не сердился, что она так редко бывает дома, только временами становилось ему одиноко и беспокойно, и тогда он слонялся из комнаты в комнату, включал и выключал телевизор, радиолу, разговаривал сам с собой.

Войдя в сени, он услышал Наташин голос, — взволнованный, неестественно напряженный.

«С кем так поздно? А-а, по телефону! — Подполковник посмотрел на часы. — Начало второго!»

— Не знаю, что ты подумал, — говорила Наташа. — Нет, на пляж не пойду. Да, обиделась. Надо быть скромнее и выбирать выражения. Конечно, твой язык! Можешь наказать его — оставить без сладкого! — Наташа рассмеялась. Как показалось Ковалю, слишком громко. — Ну, ладно, не прибедняйся! Целуешь трубку? Вот чудак! Ты, ты… — Только теперь Наташа заметила вошедшего отца. Она умолкла на полуслове, потом прыснула в трубку и закончила разговор сугубо официально: — Всего хорошего! Звоните! Всегда вам рады!

Не дождавшись ответа, бросила трубку на рычаг, подбежала к отцу и спрятала свой хитрый носик в мягких отворотах его штатского пиджака.

— Застукали на месте преступления, гражданин начальник! Как я рада тебя видеть, Дик! Я так соскучилась по вас, дорогой Дмитрий Иванович Ко… Если бы ты знал! Сегодня я полдня звонила тебе, но все напрасно.

— Я тоже рад тебя видеть, щучка. Чем угощать будешь, полуночница?

— Могу предложить коктейль.

— Коктейль?!

— Да. Компоненты: чистый кипяток типа «белая роза» плюс чай «цейлонский» из первых рук, по первому требованию и специально для вас!

— И сахар-рафинад, наверно? Или песок?

— Боже, какой же вы догадливый! К чаю, — пирожки с мясом под кодовым наименованием «ухо-горло-нос». И вишни. Но на ночь наедаться вредно.

Коваль взял домашние туфли и направился в гостиную, к старому зеркальному шкафу. Переодевшись, сел на диван и стал смотреть, как Наташа быстро и ловко ставит на стол стаканы, разливает заварку, кладет на тарелку пирожки, которые, судя по их виду, только что шипели в масле.

— Послушай, товарищ Коваль, у тебя притупилась бдительность. Деградация профессионала? — трещала Наташа, вертясь вокруг стола.

— Боюсь, ты права. Чувствую, скоро притупится. А что, опять чего-то не заметил? У тебя новое платье?

— Не угадал. Ты дома, наверно, расслабляешься. Это платье я ношу второй год.

— Так что же? — Дмитрий Иванович сел за стол, с наслаждением отхлебнул горячего чая. — Признавайся.

— Новые портьеры! Эх ты, Мегрэ! Сегодня купила. Здорово?

Она села напротив него, веселая, светлоглазая, так похожая на мать. Только четкие очертания губ и цвет коротко подстриженных волос унаследовала от него.

Подполковник думал о том, как все-таки трудно воспитывать девушку, у которой нет матери. Он нередко попадал в сложное положение, не зная, может ли он спрашивать о том, о чем должна была бы спросить мать, в данном случае — с кем она так любезно разговаривала по телефону в начале второго часа ночи и какие у нее отношения с этим человеком.

По беспокойному взгляду отца Наташа догадалась, что его волнует, и сама пришла на выручку:

— Это мой хороший приятель. Заслужил нахлобучку, но я сегодня добренькая. Не переживай. Это не очень серьезно.

— А Валентин Суббота? — решился спросить Коваль, раз уж она сама разговорилась. — Вы поссорились?

— А что Суббота, — схитрила Наташа, — после субботы, как известно, бывает воскресенье… и так далее… А если по правде, то твой Суббота слишком прямолинейный человек. И сухой. Не просто следователь, а крючкотвор. Мне даже кажется, что он карьерист. Впрочем, не знаю, тебе виднее, конечно. Но я в нем разочаровалась. Да в конце концов, чего ты волнуешься, Дик? Замуж я пока не собираюсь. И «коктейлем» по вечерам долго еще буду тебя обеспечивать. Хотя, честно говоря, не знаю, сколько еще времени он тебе самому будет нужен. — И она лукаво взглянула на отца.

— Что? — только и смог вымолвить Коваль.

— А ничего! Вот звонила тебе тут некая особа. Голосок такой ласковый и очень милый. Пропела: «Дмитрий Иванович дома?» И дальше: «Простите, не знаю его нового служебного телефона, не можете ли вы мне его дать?» Я дала. Она тебе дозвонилась?

— Нет.

— А кто это?

— Пока еще не знаю, — уклонился от ответа Коваль, хотя сразу догадался, о ком речь.

Ружена долго была в геологической экспедиции, поэтому и не знала его нового телефона. Он никогда не приглашал ее домой, никогда не говорил о ней Наташе, боясь оскорбить память Зины.

Познакомился он с Руженой в прошлом году, когда ее муж, тоже геолог, попал в автомобильную катастрофу и погиб. Дознание проводил следователь из автоинспекции, а Коваль только помог несчастной женщине в трудную минуту. С мужем Ружена жила плохо. Он изменял ей, пил. И теперь, неожиданно почувствовав дружескую поддержку незнакомого подполковника милиции, она откровенно рассказала ему о своей жизни, о детском доме, в котором выросла.

Виделись они редко, сначала просто как хорошие знакомые. Потом эти встречи стали более частыми и необходимыми обоим. Но во что это выльется, не знали ни он, ни она.

— Ты изменился, отец, — сказала Наташа. — Неужели и на новой работе тоже какие-то неприятности?

— Нет, на работе — все в порядке. Правда, твой папаша понемногу превращается в канцелярскую крысу. Наверно, именно это и бросается в глаза?

— Конечно. Что-то мышиное уже вырисовывается, — засмеялась Наташа. — Неужели тебе не нравится новая служба? Такие широкие возможности открываются — целая республика. Или слишком много работы?

— Я привык делать дело своими руками. Предвидеть и упреждать события, влиять на них. А здесь… Здесь я чиновник, и это мне, щучка, не по нутру. Мне действовать хочется — оперативно принимать неотложные решения, зная, что от этого зависят не только судьбы людей, но иногда и их жизни. А здесь людей я не вижу — ни их лиц, ни чувств, не слышу их слов — одни только бумаги и запах копирки. Сижу, что называется, на теплом месте. И кое-кто, ты понимаешь, щучка, даже завидует. И трудно другой раз объяснить, чем меня это теплое место тяготит.

— А почему бы тебе в таком случае не вернуться на старое. Ну хотя бы обыкновенным инспектором? — она вздохнула. — Я-то думала, что здесь тебе легче, спокойнее. Как ни крути, а ворошить бумаги — это не за убийцами гоняться. — Наташа сморщила нос, чтобы смешной гримасой смягчить некоторую бестактность своих слов. Она ведь довольно прозрачно напомнила отцу о годах, которые, хочет он того или нет, ограничивают его возможности. В самом деле, не может же он теперь резвиться, как молодой сыщик.

— Налей мне, пожалуйста, еще, — попросил он. — Я и сам над этим задумываюсь. Хотя, боюсь, из управления — прямая дорога на пенсию. Правда, сотрудники нашего отдела тоже ездят в командировки. Но редко. Да хватит об этом, не пора ли на боковую? Завтра с девяти у меня такой же, как сегодня, бумажный денек.