Мелисса Круз - Голубая кровь

• Название: Голубая кровь
• Автор: Мелисса Круз
• Издательство: Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: ISBN: 978-5-699-38377-1

Оригинальное название: Melissa de la Cruz. Blue Bloods. 2006.

Нью-Йорк, наши дни, закрытая школа Дачезне. Ученики, в ней обучающиеся, не простые девчонки и парни. Все они из рода Голубой крови, рода, представителей которого люди называют вампирами.

Но и у бессмертных возникают проблемы. Начинается необъявленная охота на вампиров — они лишаются бессмертия и гибнут один за другим.

Чтобы не допустить истребления бессмертных, юная Шайлер ван Ален, ученица школы Дачезне. отправляется на поиски своего деда, могущественного вампира Тедди Неумирающего, единственного, кто может защитить весь вампирский род.

След деда приводит ее в Венецию…

---

Глаза Дилана блестели в темноте. Он со щелчком захлопнул крышечку зажигалки, и Блисс заметила на его лице робкую улыбку. Что-то было в нем такое — печальное, надломленное, трогательное… Его внешний вид в точности соответствовал самочувствию Блисс. Дилан подошел к девушке.

— Привет! — произнес он.

— Меня зовут Блисс, — сказала она.

— Конечно, ты Блисс, — кивнул Дилан.

ГЛАВА 4

Школа Дачезне располагалась в бывшем особняке Флудов на пересечении Мэдисон-авеню и Девяносто девятой улицы, в районе частных школ, напротив Далтона и по соседству со школой Пресвятого Сердца. Некогда этот особняк служил домом Розе Элизабет Флуд, вдове капитана Армстронга Флуда, основателя компании «Флуд ойл». Трех дочерей Розы воспитывала и обучала бельгийская гувернантка, Маргарита Дачезне, и когда все три дочери погибли во время злосчастного затопления «Эндевора», убитая горем Роза вернулась на Средний Запад, а дом завещала мадемуазель Дачезне, дабы та могла исполнить свою мечту и основать школу.

Чтобы преобразовать дом в школу, сделать пришлось не так уж много: согласно условиям завещания, всю мебель и отделку помещений надлежало тщательно сохранять, а потому всякий, входя в здание, словно бы переносился в прошлое. Над мраморной лестницей по-прежнему висел портрет трех наследниц состояния Флудов кисти Джона Сингера Сарджента: они словно приветствовали гостей на великолепной лестничной площадке. В бальном зале, окна которого выходили на Центральный парк, висела хрустальная люстра в стиле барокко, а в фойе до сих пор стояли диваны «Честерфилд» и антикварные пюпитры. Начищенные до блеска латунные подсвечники были теперь приспособлены под электрические лампочки, а скрипучий пульмановский лифт по-прежнему работал (хотя пользоваться им дозволялось только преподавателям). Очаровательная мансарда была преобразована в центр искусств, с печатным прессом и литографской машиной, а расположенные на нижнем этаже гостиные приютили у себя полностью оборудованные театр, гимнастический зал и столовую. Вдоль коридоров, оклеенных обоями с изображениями геральдических лилий, выстроились теперь металлические шкафчики, а в спальнях на втором этаже разместились кабинеты для занятий по гуманитарным предметам. Учащиеся из поколения в поколение клялись, что третью лестничную площадку навещает призрак миссис Дачезне.

В коридоре перед библиотекой висели общие фотографии всех выпущенных классов. Поскольку поначалу школа была строго женской, первый выпускной класс 1869 года состоял из шести чопорных девиц в белых бальных платьях, под фотографией были каллиграфическим почерком выгравированы их имена. С течением лет дагерротипы с изображениями светских девиц девятнадцатого века сменились черно-белыми фотографиями девушек с пышными прическами пятидесятых годов, затем в шестидесятые добавились веселые длинноволосые джентльмены, когда в Дачезне наконец-то перешли на совместное обучение, и завершалось это все цветными фотографиями обворожительных юных женщин и красивых молодых мужчин из нынешнего поколения. Но на самом деле изменилось не так уж много. Девушки по-прежнему являлись на выпускной в белых чайных платьях из «Сакса» и белых перчатках из «Бергдорфа», в венках из плюща, а вместе с дипломами им вручали букеты красных роз. Юноши же приходили в приличествующих случаю костюмах, с жемчужными зажимами на широких серых галстуках.

Серая клетчатая форма давно ушла в прошлое, но в Дачезне плохие новости по-прежнему являлись в виде прерывающего урок объявления по шипящей, древней радиосвязи: «Срочное собрание в часовне. Просьба всем ученикам немедленно явиться в часовню».

Шайлер встретилась с Оливером в коридоре у музыкального зала. Они не виделись с вечера пятницы. Никто из них не упоминал о встрече с Джеком Форсом у «Банка», что было весьма необычно, поскольку они привыкли препарировать все пережитые ими ситуации поминутно. Утром, при встрече, Оливер заговорил с Шайлер с преднамеренной холодностью. Но Шайлер не обратила на это никакого внимания: она тут же подбежала к Оливеру и ухватилась за его руку.

— Что происходит? — спросила она, склонившись головой к его плечу.

Оливер пожал плечами.

— А я откуда знаю?

Но Шайлер не отставала.

— Ты всегда все знаешь.

— Ну ладно… только не говори никому, — смягчился Оливер, наслаждаясь ощущением прикосновения ее волос к шее.

Сегодня Шайлер была особенно красива. Она в кои-то веки распустила длинные волосы и в своем слишком большом для нее темно-синем бушлате, выцветших джинсах и стоптанных черных «казаках» походила на пикси.[6] Оливер беспокойно огляделся по сторонам.

— Думаю, это как-то связано с той компанией, которая на выходных собиралась в «Квартале сто двадцать два».

У Шайлер глаза полезли на лоб.

— С Мими и ее компашкой? Но почему? Их что, собираются гнать?

— Может быть, — отозвался Оливер, наслаждаясь этой идеей.

В прошлом году из Дачезне исключили целую гребную команду за противозаконное поведение на территории школы. Празднуя свою победу в регате, они вернулись в школу, разгромили кабинеты на втором этаже и разрисовали непечатными словами стены; следы их пребывания — битые пивные бутылки, груды окурков и несколько свернутых в трубочку долларовых купюр со следами кокаина — были обнаружены наутро уборщиками. Родители завалили администрацию петициями о пересмотре решения (некоторые считали исключение слишком суровой мерой наказания, в то время как другие вообще требовали возбуждения уголовного дела). То, что заводила, вздорный ученик выпускного класса, имевший виды на Гарвард, был племянником директрисы, лишь подливало масла в огонь. (Гарвард тут же аннулировал предварительное соглашение о приеме молодого человека, и исключенный старшина шлюпки теперь надрывал глотку в Университете Дюка.)

Но Шайлер не думала, что из-за чьего-то дурного поведения на выходных стали бы срывать все классы с занятий и собирать в часовне. Поскольку в каждом классе насчитывалось всего по сорок учеников, весь коллектив с удобством разместился в часовне, все занимали отведенные им места: первогодки и выпускники — в передней части, отделенной проходом, учащиеся второго и третьего года — в задней.

Декан Сесилия Моллоу стояла на возвышении у алтаря и терпеливо ждала. Шайлер с Оливером нашли Дилана позади, на их обычном месте. У парня под глазами залегли темные круги, как будто от сильного недосыпа, на рубашке красовалось уродливое красное пятно, а на черных джинсах — прореха. Вокруг шеи был обмотан белый шелковый шарф с рисунком на манер Джимми Хендрикса.

Прочие ученики постарались устроиться подальше от него. Дилан кивком подозвал Шайлер с Оливером.

— Чего случилось-то? — спросила Шайлер, устраиваясь на скамье.

Дилан приложил палец к губам и пожал плечами.

Декан постучала по микрофону. Хотя Сесилия и не была выпускницей Дачезне в отличие от директрисы, заведующей библиотекой и почти всей женской части преподавательского состава — и вообще поговаривали, будто она училась в бесплатной средней школе, — она быстро привыкла носить и бархатную головную повязку, и вельветовые юбки по колено, освоила округлые гласные — короче, приобрела все признаки настоящей сотрудницы Дачезне. В общем, декан Моллоу была очень адекватной персоной и потому пользовалась авторитетом в правлении школы.

— Прошу внимания! Садитесь, пожалуйста. Я должна поделиться с вами очень печальным известием. — Декан резко втянула воздух. — С большим прискорбием сообщаю, что одна из наших учениц, Эгги Карондоле, скончалась на этих выходных.

В зале воцарилось потрясенное молчание, сменившееся растерянным гулом. Декан кашлянула.

— Эгги училась в Дачезне еще с подготовительной группы детского сада. Завтра занятий в школе не будет. Вместо этого утром в часовне состоится заупокойная служба. Приглашаются все. Затем состоятся похороны на кладбище Форест-Хилл в Квинсе, учащимся, желающим присутствовать на похоронах, будет предоставлен автобус. Мы просим вас поддержать семью Эгги в такой тяжелый момент.

Декан кашлянула еще раз.

— Для тех, кто в этом будет нуждаться, мы приглашаем сотрудников психологической помощи. Занятия сегодня закончатся в полдень, ваших родителей уже предупредили об этом. После окончания собрания прошу всех вернуться на второй урок.

После короткого воззвания к Господу — в Дачезне ученики принимались вне зависимости от конфессиональной принадлежности, — молитвы из Книги общей молитвы, стиха из Корана и отрывка из Халиля Джебрана, зачитанных старостами, ученики, молчаливые, полные тревоги, покинули часовню; легкое возбуждение мешалось с тошнотой и с острым сочувствием к родственникам Эгги. Такого в Дачезне еще не бывало. Конечно, они слыхали о проблемах других школ — когда кто-то садился за руль нетрезвым и разбивался, или тренер по футболу домогался учеников, или старшеклассники насиловали девчонок классом помладше, или придурки в шинелях обзаводились автоматами и расстреливали половину класса, — но ведь это же происходило в других школах! По телевизору, в пригородах, в бесплатных государственных школах, с их металлодетекторами на входе и прозрачными виниловыми рюкзаками. В Дачезне ужасам происходить не полагалось. Это практически можно было считать правилом.