Эмиль Ажар - Голубчик

• Название: Голубчик
• Автор: Эмиль Ажар
• Издательство: Издательство Симпозиум
• Жанр: Современная проза

Первый из романов, подписанных «Эмиль Ажар», притягивает своей необычностью. Искренняя, отмеченная взаимностью дружба с удавом как гражданская позиция — таков удел, сознательно избранный героем книги Кузеном. Но, как выясняется, современное общество пока не готово к подобному повороту событий. У Кузена возникает одна проблема за другой… Роман о плате за непохожесть, в котором комические эпизоды вместе образуют высокую трагедию.

---

Я был готов к приходу мадемуазель Дрейфус уже в два часа дня. Правда, она обещала к пяти, но при парижских уличных пробках!

Голубчика я расположил на самом виду, в кресле у окна. Выгодно освещенный, он весь сиял, словно аттракцион в луна-парке (от англ, to attract — приманивать), — это как приманка и задумано, чтобы понравиться мадемуазель Дрейфус.

Сам же нарядился в светлый костюм с зеленым галстуком. Одеваться следует внушительно, тогда не так опасно переходить улицу — вас считают персоной и потому обращают на вас внимание. Волосы у меня белесые и жидковатые, но, к счастью, это незаметно, потому что на мою внешность никто не смотрит. И ничего страшного, даже наоборот — тем явственней видны достоинства внутренние, лучшим выразителем которых является Голубчик в силу моей к нему привязанности. Прошу прощения за узловатость — это нервное.

В половине пятого раздался звонок. Меня охватил страх: вдруг опять ошиблись номером. Но я паял себя в руки и пошел открывать, стараясь держаться как можно раскованнее: когда девушка первый раз приходит в гости к удаву, она поневоле робеет, и надо поскорее поместить ее в свою тарелку.

На пороге стояла мадемуазель Дрейфус в рыжей мини и таких же сапогах выше колена, но это еще не все.

С ней были трое наших общих сослуживцев.

При виде их кровь отхлынула у меня от лица, так что мадемуазель Дрейфус обеспокоилась.

— Вот и мы, — сказала она, выпевая слова по туземному обычаю. — А что с вами, вы какой-то странный или забыли наш уговор?

Удушил бы наглецов! Вообще-то, вопреки укоренившемуся предрассудку, я совершенно безобиден, но этих троих сжал бы железной хваткой и удавил на месте. Вместо этого я осклабился, приветствуя гостей:

— Заходите.

И широко распахнул дверь — так подставляют грудь врагу.

Они вошли. Замначальника управления Лотар и двое молодых из сектора проверки, Бран-кадье и Ламбержак.

— Рад вас видеть, — сказал я им.

На самом деле я был бы рад провалиться сквозь землю. В моей двухкомнатушке прихожей практически нет, шаг — и сразу попадаешь в гостиную. Они без колебаний сделали этот шаг… Мадемуазель Дрейфус обернулась и посмотрела на меня с мягкой улыбкой. Зато другие…

На Голубчика они и не взглянули.

Они пожирали глазами стол.

Букетик ландышей.

Пару чайных чашек.

И пару салфеток сердечком, будь они неладны.

Всего по паре, все накрыто для пары сердец.

Их насмешливые взгляды сразили меня наповал, но, соблюдая приличия, я не дал себе воли и остался полуживым.

Какое коварство! Какая сокрушительная жестокость!

Я стоял словно голый, а все вокруг сотрясалось беззвучным смехом. Самоубийство не для меня, я человек маленький, у смерти найдутся клиенты покрупнее. На сенсацию я не тяну ни качеством, ни количеством.

Конечно, я не имел на все это права. На ландыши, скамейку под каштанами в Люксембургском саду, подворотни, чайный сервиз на две персоны и пару салфеточных сердечек.

Никакого права, ведь мне ничего не обещали. Просто что-то как будто проклюнулось в кабине лифта.

Надежда — это ошибка, свойственная человеческой натуре.

— Очень мило, — сказала мадемуазель Дрейфус, глядя на сердечки.

Те трое тоже не сводили с них глаз. Так и впились, вцепились мертвой хваткой.

— Такое может вкрасться даже в работу IBM, — промямлил я.

Ошибка, фактор ошибки может вмешаться даже в самые совершенные системы — вот что я хотел сказать, но не ради оправдания, я ведь только следовал природе.

— Стиль ретро, — произнес я далее с героическим усилием, чтобы выручить сердечные салфетки — я чувствовал себя настолько слабым, что мне было необходимо кому-нибудь помочь.

— По-моему, нас тут многовато, — заметил догадливый Ламбержак. — Мы, пожалуй, вас оставим.

Оба приятеля поддержали его. Издевательство чистой воды, хотя они не подавали виду. Но я-то понял.

Я приготовился защищать Голубчика. Как бы между прочим опустил руку в карман пиджака. Тревожные сирены взвыли на пороге сердца, я напружинился и занял круговую оборону. Мой подпольный шеф Жан Мулен когда-то тоже попал в ловушку и был схвачен гестапо в Калюире. Голубчик безмятежным клубком лежал в кресле, вполглаза поглядывал на всех с величавым презрением. Ни дать ни взять особь другого вида. Безупречная маскировка, и бумаги в полном порядке. Жан Мулен умер, но не выдал себя.

— Интересно, каково живется удаву? — спросил Бранкадье, подчиненный Ламбержака.

— Ничего, привык, — ответил я.

— Привычка — вторая натура, — глубокомысленно изрек Ламбержак.

Я сухо подтвердил:

— Именно. Кем быть — распоряжается случай, а там уж выкручивайся как знаешь.

— Приспособление к среде, — сказал Ламбержак.

— Приспособление — это и есть среда, — поправил я.

— А что они едят? — спросил Бранкадье.

Тут я заметил, что Лотар и мадемуазель Дрейфус пошли на кухню. Смотрят в холодильнике, что я ем!

Я застыл в немом негодовании.

Удавы не нападают на человека. Это все клевета, и Голубчик мирно дремал в своем животном состоянии.

Все же я не выдержал и ринулся на кухню.

Юнцы в гостиной у меня за спиной так и прыснули. Мадемуазель Дрейфус искала в шкафу чашки. Я встал рядом, сложив руки на груди и улыбаясь с видом презрительного превосходства.

— Я спущусь и буду ждать вас в машине, — сказал Лотар. — А то она ненадежно припар кована. Пока. Ваш удав очень мил. Я с удовольствием на него посмотрел. До понедельника, месье…

Я ясно расслышал непроизнесенное «месье Голубчик».

— … месье Кузен. И спасибо. Удав в домашних условиях — это так интересно.

Мадемуазель Дрейфус закрыла шкафчик. Естественно, больше чашек у меня не было — дома я считаю не больше чем до двух. И я не понимал, почему она на меня так смотрит.

— Мне, право, очень неприятно, — сказала она. — Поверьте. Так получилось. Они тоже захотели посмотреть на удава…

Мадемуазель Дрейфус опустила густо поросшие ресницами глаза. Она едва не плакала. Описан случай, когда потерпевший кораблекрушение матрос трое суток погибал в открытом море и все-таки был спасен. Главное — не захлебнуться. И я жадно глотал воздух. А мадемуазель Дрейфус все стояла, опустив глаза, на грани моих слез. И тогда…

Тогда я горько усмехнулся и распахнул холодильник.

— Пожалуйста. Смотрите, если хотите.

Яйца, молоко, масло, ветчина. Все как у людей и с равным правом. Масло, яйца, ветчина — среднестатистический рацион. Правда, живых мышей я не ем, не привык, еще не настолько приспособился. Если я и ошибка, недоразумение, которое подлые негодяи хотят устранить, то чисто человеческого свойства.

Дверца закрылась, и я снова сложил руки на груди.

— Где же ваш удав? — тихонько спросила мадемуазель Дрейфус.

Она хотела сказать, что мне не надо ничего доказывать и нечего оправдываться, моя человеческая природа для нее не подлежит сомнению, и она понимает, что я не удав.

Мы вернулись в гостиную.

По дороге случилось невероятное.

Она пожала мне руку.

Я понял это не сразу, поначалу списав на несчастный случай, каприз праздной конечности, вне всякой связи с системой священного права.

Порог гостиной мы переступили в мире и согласии.

Ламбержак и Бранкадье, склонившись над креслом, разглядывали Голубчика.

— Он прекрасно ухожен, — сказал Ламбержак. — Это ваша заслуга.

— И давно у вас эта страсть к природе? — спросил Бранкадье.

— Не знаю, — уклончиво ответил я, не опуская скрещенных на груди рук. — А что? Мечтать ведь, кажется, никому не возбраняется.

И, поднимая голову все выше, а руки стискивая все крепче, прибавил:

— С природой все не так просто.

— Конечно, проблемы среды, — подхватил Ламбержак. — Виды на грани истребления нуждаются в защите.

— Вся надежда на фактор ошибки, — вымолвил я, но объяснять не стал — все равно они бессильны.

— Многие обезьяны, киты и тюлени тоже под угрозой, — сказал Бранкадье.

— Да уж, забот невпроворот, — подтвердил я с самым серьезным видом.

— А некоторые уже почти не существуют, — сказал Ламбержак.

Я проглотил намек не моргнув глазом.

— В общем, есть над чем потрудиться. — Ламбержак потер руки, будто собираясь закусить, и, сверкнув пробором, выпрямился.

— Похвально, очень похвально, — сказал он, глядя мне в лицо. — Видно, что вы-то не сидите сложа руки.

А я как раз изо всех сил сжимал сложенные на груди руки, пока не стало жарко. Руки — ведущий орган для поддержания душевного комфорта.

Я безмолвно овладевал высотой положения. Если бы не разбитые сердца несчастных салфеток, вышел бы вообще без потерь. Но они мучительно краснели вместе с беззащитными ландышами, и я никак не мог прикрыть их.

Мадемуазель Дрейфус, отойдя к окну, где посветлее, наводила красоту. Она ждала, чтобы лишние ушли, но те и в ус не дули. Ничего не поделаешь: среда всегда окружает, осаждает и досаждает.