Феликс Кривин - Хвост павлина

• Название: Хвост павлина
• Автор: Феликс Кривин
• Издательство: Карпаты
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1988
• ISBN: 5-7757-0024-4

Книга «Хвост павлина» поражает жанровым богатством и разнообразием. Здесь и объемистые повести, и рассказы, и притчи, и легенды, и миниатюры, и анекдоты. Феликс Кривин соединяет в своем повествовании реальность и сон, правду и вымысел, сказание и иносказание. Здесь действуют непривычно-странные персонажи. Они научились отрываться от земного притяжения, время для них — как пространство, по которому они свободно путешествуют. Они способны вообразить, придумать, «приснить» себе любую реальность.

Фантазия и смех в этой книге неразлучны. Писатель связывает воедино фантастику, парадокс и иронию, создает совершенно небывалый, неправдоподобный, «невозможный» сюжет и сам же улыбается ему. «Фейерверк юмора напоминает павлиний хвост. Человек острит, вызывая восхищение окружающих. Когда этим хвостом начинают хлестать налево и направо, юмор становится сатирой…».

---

Такого количества пыли вообще не видел никто. Как будто вся земля стряхнула ее с себя — вроде собаки, которая отряхивается, выходя из воды на берег.

Туча приближалась быстрей, чем бывает в подобных случаях. Она, эта туча, небесная или земная, пожирала все небесные и земные цвета, не оставляя ничего, кроме серости.

— Знаешь сказочку про серого волка? — спросил Сократ. — Ну-ка, скажи, что в сером волке самое страшное?

— Зубы?

— Нет, не зубы.

— Когти?

— Нет, не когти. Самое страшное в волке — это его серый цвет. Потому что он объединяет волка со всеми серыми. А серых на земле знаешь сколько? Как пылинок в этой туче пыли. Вот они и объединяются. Кровожадность волка с трусостью зайца и глупостью осла.

— А зачем волку трусость зайца и глупость осла?

— Они все друг другу нужны, потому что все они серые. Они утверждают торжество серости на земле. И при этом, конечно, каждый отстаивает свои интересы.

— Такой сказки я не слыхал, — сказал Миша.

— А это не сказка. В каких я страшных снах ни бывал, и всюду самое страшное — это серость. Она не терпит ничего яркого, все яркое норовит сожрать, потому что на фоне яркого особенно видна ее серость. Однажды, помню, мне снился Моцарт, великий человек. И что ты думаешь? Его съели… Нет, не съели… — Сократ задумался. — Как же это? Вроде съели… Нет, как-то иначе… Съели? Нет, не съели… Сальери! Вот! Сальери, представляешь? И нет Моцарта. Ну, и в других снах не лучше… В одном сне перед самой войной всех великих полководцев съели… Нет, что это я? Не съели, а так, как этого Моцарта. Ну да, Сальери, именно Сальери… Перед самой войной…

Туча приближалась, и теперь уже можно было ее рассмотреть.

— Это не туча, — сказал Миша Коркин. — Это татаро-монголы идут на древний Новгород. Сейчас они его сожгут, разорят. Эх, жаль, мы у фашистов не прихватили оружия.

— У серости свое оружие, — продолжал прежнюю мысль Сократ. — Ее оружие — подозрительность. Взять под сомнение древний Новгород — и тогда делай с ним, что хочешь. Можно даже внушить, что под именем древнего Новгорода скрывается какая-нибудь Аддис-Абеба. Помню, как-то я видел сон…

— Опять вы со своими снами! Ну прямо как Обломов какой-нибудь!

— Это какой Обломов?

— Из литературы. Мы в школе учили «Сон Обломова».

— Сон Обломова? Не бывал. В этом сне я не бывал… Вернее, он во мне не бывал… То есть, мне не снился.

— Как же он мог сниться вам, когда он снился Обломову?

— А ты-то как о нем знаешь? Сидишь в моем сне и знаешь?.. — Сократ вздохнул. — Ну и дети пошли. Заткнут за пояс любого взрослого.

Татаро-монгольская туча приближалась.

— Примем бой или пропустим и ударим с тыла?

— Какой бой? С какого тыла? Сейчас я возьму тебя за руку и ка-ак проснусь! И тогда — не завидую я этим татаро-монголам.

— С тыла бы ударить, — вздохнул Миша. — Только нечем. Нам бы один пулемет, и мы бы спасли древний Новгород.

— Держись за меня крепче, — сказал Сократ. — Раз, два… Три!

Их хорошенько тряхнуло на стыке двух снов, и опять они на опушке леса. Только другого. И город перед ними. Только другой. И туча — только с другой стороны — несется на город.

— Сколько всюду пыли, — сказал Сократ. — Нет нигде спасенья от серости.

— Далась вам эта серость!

— А что ты думаешь? Она же отовсюду наступает на человека! И разве только на человека? Надвинется туча — и сразу серым становится день, закроет посредственность белый свет — и сразу мир поглупеет.

— Это вандалы, — сказал Миша. — Это они несутся на Древний Рим. Сейчас от него останутся только развалины.

— Ну что ты скажешь? Не дают человеку поспать. Такое делают в этих снах, почище, чем в действительности.

— Был бы у нас пулемет, мы бы им показали. С этими вандалами без пулемета нельзя.

— Интересно ты рассуждаешь! Туда пулемет, сюда пулемет… Всех сначала перекосить, а потом жить в мире и согласии?

— Я же не всех, я только вандалов…

— А он разбирается? Он же глупый, он сам не знает, куда палит. Поверни его туда — он туда палит, поверни сюда — он сюда… Нет, брат Миша, с ними нужно не так. С ними нужно по-моему: раз — и…

Их опять тряхнуло — и исчезло войско вандальское. А город остался. Только уже в другом веке. За четыре века до исторического нашествия.

Хорошо, что Миша так здорово знал историю. Иначе ни Риму, ни Новгороду несдобровать.

Но Сократ, конечно, думал, что это все из-за его снов. Перескочил из сна в сон — и конец вандальскому нашествию.

— А ты говоришь — пулемет. Разве под пулемет поспишь? Помню я, в одном сне… Человек плывет по реке, а по нему палят из пулеметов. Раненый он, еле плывет… Хорошо, что я подоспел, подхватил его…

— Чапаева?

— Ну да. Чапаева. Проснулся с ним в другой сон. Отдохни, говорю, подлечись. Так что ты думаешь? Он сразу собрал народ, вышел с ним на Сенатскую площадь…

— Это Чапаев?

— А кто ж еще? Я еле подоспел, а то б его там повесили. Ну, думаю, от греха подальше — проснулся с ним сюда, в Древний Рим. Так он — что бы ты думал? Поднял восстание рабов…

— Чапаев?

— Ясно, что не Деникин. Деникин на такое дело не пойдет.

Ну и каша была в голове у него по истории… Все исторические события перепутались, не поймешь, что, где, когда…

— А что же дальше было с Чапаевым?

— Проснулся я с ним в какие-то далекие будущие времена. Пусть там посидит, подождет. Чем в прошлых временах погибать, лучше спокойно дождаться будущего.

— Ну и философия у вас, — сказал Миша.

— Философия. Если хочешь знать, философия всегда спасала человека. Политика его губила, а философия выносила из огня. Вот как сюда, например. Слышишь, как тихо? Можно какое-то время спокойно поспать.

Разговорился Сократ. Пришлось Мише внести предложение: может, посмотреть город? Все же как-никак Древний Рим…

Небо было ясное, нигде не было видно туч. Ни вандалов, ни татаро-монголов. Старый философ из древних времен шел по дороге с мальчиком из новейшего времени, и кто-то кому-то явно снился. Только вот кто? И кому?

У входа в город им повстречался человек, тоже в белом балахоне, но сшитом несколько на другой манер.

— Сенека!

— Сократ!

Два великих философа обнялись, как родные.

— Это Миша, — представил Сократ мальчика. — Из другого моего сна.

— А ты все такой же, — засмеялся Сенека. — И по-прежнему говоришь загадками. Что значит — из сна? И что значит — Миша?

Настроение у Сенеки было хорошее, хотя сегодня ему предстояло умереть. Его собственный ученик приговорил его к смерти.

— Разве бывают такие ученики? — удивился Миша. Он и сам был ученик, но никогда не поступил бы так с учителем. Конечно, и учителя бывают разные, но приговорить к смерти — это уже слишком.

— А какая смерть? — спросил Сократ. Он знал в этом деле толк, поскольку сам был приговорен к смерти.

— Надо вскрыть вены, но никто не хочет брать это дело на себя. Я приговорен стать жертвой и убийцей одновременно.

— У меня тот же случай. Только я должен принять яд.

Они говорили об этом спокойно, и оба были в хорошем настроении. Истинные философы не меняют настроения. У них одно настроение на всю жизнь.

Заговорили о том, что никак не удается искоренить в жизни плохое, потому что многие научились из плохого делать хорошее. Из плохого для общества — хорошее для себя лично. И если не останется в жизни плохого, то им просто не из чего будет делать хорошее. И им уже не будет так хорошо, как прежде. Какой-нибудь бездельник, занимавший крупный пост и получавший кучу благ от своей подлости, — что он будет делать, если подлость упадет в цене? Поднимется в цене порядочность, а у него ее нет, что же ему — идти по миру? Вот положение!

Все это взрослые разговоры. Не только для Миши взрослые, но даже для многих взрослых людей. Когда сойдутся два философа, у них такие разговоры, что только в учебниках можно читать, а просто так и слушать не хочется. У себя дома, когда такое начинали говорить, Миша просто старался выйти из комнаты, а здесь, в Древнем Риме, не знаешь, куда выйти, куда войти. Вместо того, чтобы город смотреть, только теряешь драгоценное древнеримское время.

Ну, партизаны! Каждый из них партизан в своем времени, проводит диверсии в пользу будущих времен.

Заговорили об учениках. Сократ был доволен своими учениками, а Сенека недоволен, хотя у него был всего один ученик. Может, все дело в том, что он был императором? Хочешь испытать ученика, дай ему власть.

— Представляешь: поджег Рим, чтоб полюбоваться пожаром. А замечания делать не смей. Больше всего он не любит замечаний.

— Кто ж их любит? — улыбнулся Сократ.

— Вот сейчас приду домой и вскрою себе вены. Хватит с меня этой педагогической деятельности.

Мише стало неловко. Он тоже был ученик, а значит, был частично повинен в том, что некоторые учителя вынуждены вскрывать себе вены.