Вик Тори - Аномалия

• Название: Аномалия
• Автор: Вик Тори
• Издательство: АСТ; Северо-Запад Пресс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-060502-6, 978-5-93698-322-1

«Мы идем, и я почти физически ощущаю, как движется время. Так много еще надо успеть, а я-то не вечная. Но уверена, что все успею. Раньше у меня была только моя жизнь, мое время — бесконечное и неприкаянное. А теперь жизнь хоть и очерчена границами, но она у меня не одна. Складываешь кусочки — и получается бессмертие. Бессмертие, нужное всем».

Авторская аннотация:

Светлое будущее наступило. Новое общество живет по новым законам, каждый гражданин защищен, сыт и обогрет. Обязательная процедура нановкрапления «LL-211» дает каждому шанс прожить долгую жизнь. Человечество привито «от постыдного старения». Прогресс науки и техники достиг расцвета, время войн и политических неурядиц осталось позади.

Казалось бы, живи да здравствуй. Но не все в Новом обществе так безоблачно и светло. Анна-Амалия Лемешева знает это на своем опыте: много лет она вынуждена скрывать в подвале дома собственную мать. Сокрытие представителей нулевого поколения (последних «смертных»), а также стариков и инвалидов строго карается законом. Такую «обузу общества» положено сдавать в специальные клиники и центры, но Анна-Амалия не может пойти против совести и поэтому идет на нарушение закона.

---

Вик Тори АНОМАЛИЯ

Бессмертие стоит нам жизни.

Рамон де Кампоамор

Каждый раз, спускаясь в подвал, чтобы накормить собственную мать, я чувствую себя преступницей. По закону так и есть: вот уже четырнадцать лет я скрываю в доме престарелую женщину, жить которой осталось считанные месяцы, а может быть, и дни.

По вечерам я плотно завешиваю окна, запираю двери, выключаю свет и прислушиваюсь к шепоту ночи. Тихо. Открыв шкаф в гостиной, нащупываю в полу холодную ручку люка. Рывок – и мягкий свет озаряет лицо. Я беру термос с едой и спускаюсь по лестнице в тайник.

Тесную комнатку освещает старая настольная лампа. Мама, завернувшись в плед, сидит в кресле и читает книгу. Свет лампы золотит ее седые волосы. Она бережно держит в руках книгу из библиотеки отца и, склонив голову на бок, еле заметно улыбается пожелтевшим страницам. Она – вся там, в вымышленном мире, но сейчас, увы, единственном доступном ей.

Услышав мои шаги, мама вся сжимается и как будто превращается в одни большие, сверкающие от страха глаза.

— Это я, не бойся, — поставив термос на стол, я ступаю на бледную дорожку света. – Ты обещала, что будешь беречь глаза. Почему нормальный свет не включаешь? Все равно наверху не видно.

— Уже привыкла, не могу при ярком свете.

— Когда ты так говоришь, чувствую себя каким-то мучителем. Вот, ужин принесла.

— Спасибо, Анечка.

— Сделала, как ты любишь, – я открываю термос, и аромат горячей еды заполняет комнату.

Для мамы я всегда готовлю отдельно, по старинке – на плите и в кастрюлях. Она не признает современную еду, называя ее «химией». Честно говоря, я не понимаю, почему она отказывается от легкой и вкусной пищи, пусть даже искусственной. Ее не нужно готовить, часами стоя у плиты, она содержит в себе все, что нужно организму. Сто раз убеждала в этом маму, но она отнекивается — уверена, что это вредно.

Чтобы достать деликатесы, такие как натуральные овощи, фрукты и мясо, мне приходится тратить большие деньги и каждую неделю ездить на другой конец города. Но я об этом молчу — не хочу, чтобы мама чувствовала себя обузой. К тому же, она так давно не выходила на улицу, что понятия не имеет, насколько изменился мир: что овощи теперь не обязательно растут на грядках, что нет очередей в магазинах, да и самих магазинов почти не стало. Нас всем обеспечивает государство. Каждую неделю правительственная продовольственная служба привозит все продукты. Заработанные деньги мы тратим на то, без чего вполне могли бы жить — в общем, на всякую ерунду, которой непременно позавидуют знакомые и соседи.

– Надо сказать Глебу, чтобы вентиляцию почистил и отопление проверил. Тебе здесь не холодно?

Мама отрицательно качает головой и виновато улыбается.

— Как он там?

— На работе. Сказал, что сегодня будет поздно. Может быть, вообще только к утру придет. Какая-то правительственная шишка башку себе прострелила – он репортаж готовит.

Мама берет термос двумя руками, подносит к лицу и с минуту наслаждается ароматом еды.

— Пахнет очень вкусно. Знаешь, я ужасно скучаю по запахам и звукам. Помнишь, как раньше пекли пирожки? Какой аромат на весь дом! Ты еще маленькая была, залезешь в тесто по самые локти и тоже лепишь пирожки… такие смешные, однобокие.

— Мам, пойдем наверх, — вдруг предлагаю я и пугаюсь своих слов.

— Нет, Анечка, не надо. Мало ли что.

Мама берет ложку и слабо, неуверенно ковыряет ею в термосе. Я заметила, что она стесняется кушать передо мной, прикрывает рот рукой и смущенно отводит глаза. Когда я на нее смотрю, начинаю понимать, почему все вокруг боятся стариков как прокаженных, почему правительство сгоняет «нулевое поколение» в специальные клиники, почему тех, кто чудом избежал этого, забрасывают камнями на улицах. Наверное, не из-за того, что надо беречь ресурсы и не тратить их на старых и немощных. Не из-за того, что работающим приходится содержать пенсионеров… Просто теперь старики – как плесневелое пятно на фоне процветающего Нового общества. Они напоминают о смерти и о том, какими мы все были бы, если бы не процедура «LL-211».

— Ну, хотя бы в день рождения ты сделаешь мне такой подарок? – я протягиваю маме руку, чтобы помочь подняться.

— Анечка, доченька, прости, я и забыла. Забыла про день рождения дочки! Я даже не знаю, какое сегодня число.

— Мама, ну ты что! Подумаешь – забыла! Ерунда все это. Сейчас почти никто не празднует дни рождения. Ни один торт не выдержит такое количество свечей.

Но сейчас нам обеим не до шуток. Мы находимся в ужасной ситуации. И даже не потому, что моя родная мать уже который год живет в подвале, а я не сплю ночами, боясь, что кто-нибудь об этом узнает. Самое страшное то, что мы ничего не можем изменить. По крайней мере, в лучшую сторону. И помощи ждать неоткуда.

Я усаживаюсь на пол, на маленький прикроватный коврик, обнимаю мамины ноги и кладу голову на ее колени… как в детстве, когда она по вечерам читала мне сказки. И, как в детстве, теплые руки ложатся мне на голову и нежно гладят волосы.

— Мам, пойдем наверх.

— Нет, лучше не надо. Ты же знаешь, чем это может закончиться.

Но мне уже все равно. Это – моя мать. Женщина, подарившая мне жизнь, не должна сидеть в темном подвале… и если уж на то пошло, то хотя бы не в день моего рождения.

— Все, идем, — я беру ее под руку, помогаю подняться.

— Анечка, не надо…

— Пойдем, пожалуйста. Никто не узнает.

Мама с трудом встает, неуверенно, как будто только учится ходить, переставляет ноги.

Через несколько минут мы наверху. Мама почти сразу садится на диван, я укутываю ее одеялом. В последнее время она часто мерзнет.

В доме темно и тихо. Осторожно отодвинув штору, выглядываю во двор. Никого нет.

Я включаю светильник, расставляю на столе чашки и наливаю чай. Мама рассматривает комнату.

— Как все изменилось. Этой штуковины не было. И стол новый.

— А, ерунда, — отзываюсь я. – Глебу не нравится. Он хочет что-то более современное. Говорит, наш интерьер безнадежно устарел. А мне нравятся старинные вещи.

— Разве это старинные? — удивляется мама.

Да, наверное, представление о раритетах и новинках у нас очень разное…

Мама берет чашку чая и греет ладони. Золотое обручальное кольцо сверкает на правой руке. Она никогда его не снимает, несмотря на то, что отец давно умер. Я иногда думаю, неужели она до сих пор любит? Неужели в мире вообще существует такая живучая любовь? Я тоже люблю Глеба, все-таки прожили вместе шестнадцать лет. Но, наверное, со временем любовь стала другой. Вернее, не со временем, а со «временами»: теперь не принято говорить о чувствах открыто и признаваться в «любви до гроба». Хотя бы потому, что любить до конца будет очень тяжело. Почти невозможно. Особенно, если тебе уже полвека и прожить предстоит еще лет двести-триста… если сможешь.

— Анечка, а сколько тебе сегодня исполняется? Тридцать шесть? Я не путаю?

— Да, целых тридцать шесть.

— Ой, ну ты как скажешь! Целых тридцать шесть! Совсем еще молодая. Я в твои годы уже седеть начала.

Я невольно всматриваюсь в свое отражение в зеркале напротив. Да, молодая. Издалека и не скажешь, что мне хотя бы тридцать: в темных, почти черных волосах, нет и намека на седину, тело стройное, есть чем гордиться… Но, если подойти поближе и приглядеться, досадные морщинки возле уголков глаз и губ намекнут: «Э-э-э, а женщина-то «не первой молодости». Сколько раз к косметологу хожено, а морщинки все равно есть. Видимо, нановкрапление – не панацея. Или процедура была проведена некачественно.

— Красивая ты, Анна-Амалия, только глаза уставшие, — говорит мама.

Да, глаза не ахти. А с чего им сиять? Когда нет проблеска счастья в жизни, то и нет блеска в глазах. Это факт.

— Мам, можно задать тебе вопрос?

— Конечно.

— Почему ты решилась на эксперимент?

— А кто ж меня спрашивал? Когда отправили на процедуру, мне было всего тринадцать. Папа хотел, чтобы я жила долго… и лучше, чем он. Кто ж из родителей этого не хочет? Представляешь, какое счастье было: у людей вдруг появилась возможность не стареть! Любыми способами старались попасть в число счастливчиков. Тогда процедура не бесплатная была, как сейчас, и не обязательная. Только для элиты, для богачей. Твой дед постарался, сделали мне по блату. Только, как видишь, не вышло ничего.

— Почему?

— Потому что так было задумано. Что бы там сейчас ни говорили, а наше поколение – просто подопытные кролики. Они знали, что не выйдет на нас бессмертия, только конец отодвинется немножко. На детях наших выйдет. А мы, как нам объяснили, всего лишь «промежуточное звено», «нулевое поколение». Вот уже обозвали-то! Нулями!

— Получается, обманули?

— Да нет. Мы сами с радостью обманулись. Никто не знал, что будет потом, после процедуры этой. Когда узнали, поздно было.