Владимир Даль - Избранные произведения

• Название: Избранные произведения
• Автор: Владимир Даль
• Жанр: Русская классическая проза

В издание входят избранные повести, рассказы, очерки и сказки известного лингвиста, фольклориста, этнографа и писателя В.И. Даля (1801-1872), написанные им в 1832-1857 гг. (`Бедовик`, `Денщик` и др., сказки: `О Иване Молодом Сержанте...`, О Шемякином суде...`, О Георгии Храбром...` и др.).

---

Ну, так о нашем-то деле; тут, в этом доме то есть, ничего то есть не далось, самая сущая безделица, истому, знаете, что это дом не такой: тут надо с осторожностью поступать и деликатно. Тут даже и поличного не приложили, то есть платка батистового, как девку при объявлении отправили в часть, а ведь уж это первое, чтоб поличное было налицо, хоть оно и не важное дело - - платочек, а все годится... Ну тут и этого не удалось: дом не такой, нельзя было и настаивать очень надо было осмотрительнее. А ину пору, вот и в прошлом году, только что также нам по усам текло, а в рот не попало - две серебряные ложки сряду выудил наш из дому после покражи серебра, для сравнения, а уж за третьей не посмел идти, так и бросил дело... А в другой раз шубку украли в доме; он меня и взял с собою для допроса, да и стал было приставать, чтоб все приметы записать, и все опять допрашивает... "Ну, - говорит хозяин, - уж извините, я вижу, чего вам хочется, да у меня другой такой шубы для сравнения нет..." Срезал злодей!

Ну, сударь мой, так-то я вижу, что толку нет, на подметки не выбегаешь, незачем и ходить к графу. Как быть, а три целковеньких задано, надо умудряться. Вот я вечером опять взялся за дело, за производство то есть, поглядел на него - с которого конца не приступись, и гроша не стоит, не только трех рублей. Если что-нибудь с девки сорвать - так безделица, едва ли в расходы воротишь, а уж тогда выпустить надо и перешить дело. Не хочется, убыточно. Ну, думаю, не поищешь, не постараешься, так и не найдешь. А потерять свое жаль. "Брось, - говорят товарищи, - ничего не доищешься, хоть и не перечитывай"; да и стали еще подсмеиваться, да и подшучивать надо мною, мигнув друг другу, да вполголоса: "Вот зашибет человек копейку, так зашибет!"

Ну, ладно. Перепустил я листы еще разок промеж пальцев - чего смотреть, явочная от управителя графского, да адресный билет Матрены этой, да два листка отобранных мною показаний - только и есть. Как ни верти, не вывертишь, а вывертеть надо. Гляжу - так вот глазами и напоролся тебе на аттестацию подсудимой по-прежнему местопребыванию, на адресном то есть билете; во-первых, подпись не засвидетельствована в квартале, а во-вторых, аттестация подписана твердою, скорописною мужскою рукою: Амалия Кейзер. "Врешь, - подумал я, Амалии Кейзеры так не пишут; и у меня почуяло что-то ретивое и будто бархатною рукою по сердцу провело. Поглядел еще и молчу; думаю, пусть посмеются, а последний смех будет лучше первого.

Вот, сударик ты мой, тотчас закинули мы то есть крючок туда, где жила прежде Матрена наша, да вытребовали управляющего дома. Пришел. Мы его адресный билет с аттестатом на стол: это, мол, что? Глядит. У вас-де в доме жила такая-то и перешла на другое место; там она прокралась и шибко попалась - дело уголовное; а тут вот и аттестат не засвидетельствован в квартале. "Виноват, говорит, как-нибудь недоглядели; дело прошлое, не вводите в беду..." - "Чего не вводить, ты видишь, чай, что и без нас сам влез, и с головою. Ныне время строгое, нашему брату за вас не отвечать; чай, законы знаешь не хуже нашего: штрафу причтется за передержательство по полтора целковых за сутки, и всего за девяносто семь дней".

Вот мой управляющий туда, сюда. "Поправьте как-нибудь, говорит, беду нашу; ведь тут худого умысла не было; просмотрели, а девка ушла; где искать ее станешь? Возьмите по-христиански, да и концы в воду". - "Что долго толковать, - сказал я, - дело видимое, на ладонке: либо по полтора целковых за девяносто семь дней, либо тридцать на стол - больше и говорить не стану". Почесался мой управляющий, однако ж принес денежки. Мы послали билет от себя засвидетельствовать в квартал - и концы в воду.

- Ну, это конечно, - сказал я. - Теперь примемся за другое. Кто такая у вас в доме Амалия Кейзер?

- Ну, - говорит, - уж про то сама она знает, кто она; она и всего-то с год, как приехала сюда не знать откуда, из Риги либо из Ревеля, из Гамбурга, и больно щеголяет. Доходы она, видно, получает знатные;

- А по-русски знает хорошо?

- Где хорошо, через пятое в десятое ломает. "Есть поживишка, - подумал я, - теперь есть, не уйдет". Вот принес черт на хвосте, так принес! Пишем опять в квартал: объявить Амалии Кейзер, чтоб соблаговолила пожаловать в такую-то часть. Заметьте, это так пишется у нас в первый раз: "Объявить, чтоб соблаговолила", потому что надо же не об одном себе подумать, а выручить при случае товарищей: по этому приглашению она еще не явится, а местный квартальный только что попользуется небольшим гостинцем. Сождали мы недельку да черкнули другое приглашение:

"Представить немедленно в часть для допроса". Вот тут-то уж она, голубушка моя, не отвертелась от нас, не тем голосом заговорила: отдав там целковенький, чтоб за великую милость позволили ей приехать в своем экипаже, а не водили с городовым - ведь тоже анбициантка есть, людей стыдится, - изволила прикатить в парной колясочке, в щегольской, сударь; а лошадки, хоть бы и не ей прокатиться, тысячные; сама в бархате, в шелку, в перьях... ну вот глядеть любо; этаких-то подай нам больше, тут хоть щипком урвешь, так на магарычи будет!

"Служила у вас такая-то?" - "Слюшил". - А, слюшил - понимаем. Вы ее отпустили тогда-то?" - "Да, пустил". - "Пустил, хорошо и это. А кто ей за вас аттестат подписал на адресном билете, извольте-ка посмотреть, коли эту грамоту знаете. Вы по-русски знаете читать и писать?" - "Нет, я не знай". - "Не знай, так кто же это подписался: Амалия Кейзер?" Позамялась было моя красавица, хотела прикинуться немогузнайкой да грехи слезами смыть; да у нас на этой масти не выезжают; мы ее к ногтю; коли-де не угодно честью покаяться, так у нас про вашу милость есть такое местечко, что там на досуге подумать можно... не угодно ли - и растворили ей двери в каморку. Вот, сударик ты мой, полились слезы ручьем по шелку да по бархату, а легче нет. Вынула она бумажник да кошелечек, все высыпала - и всего-то целковых с двадцать. "Нет, говорит, больше ни гроша", - только просится все: "Пусти, пусти". - "Ну, мол, сударыня, пустить мы пустим и тревожить тебя больше не станем, мы найдем такого, что и сам за себя постоит, только изволь говорить правду, не то насидишься. Кто это писал?" - "Это писал один мой знаком. Я девушка бедная, иностранка, порядков ваших не знаю, я его и попросила написать что надо". - "Да это все хорошо, с вами-то уж мы разделались, да он-то кто таков? Как зовут, где живет, чем занимается?"

Сколько ни жалась голубушка, а назвала виноватого, этого знакомого, то есть франтика, щеголя, мотишку; да как раскланялись мы с нею, так она тебе принялась приседать во все стороны, и сторожам-то всем по низенькому поклону, да чуть в пляс не пошла от радости до самой коляски своей! Ступай, бог с тобой; наша пуля виноватого сыщет.

- Что, - сказал я, глядя на товарищей, - кто кому посмеялся? Да кто же думал, дескать, там искать, где ты нашел; дело о воровстве, а он приплел подпись адресного билета прежнего места жительства! В том-то. сударики мои, и штука; не мудрено из готового выкроить; а ты сам потрудись кудельку вычесать, да выпрясть, да основу высновать, да уток проложить - да что тогда выкроишь, так уж это твоя работа, и никто тебя не смеет попрекнуть. Вот что!

Ну, на другой день навели мы справочку: оказалось, у этого Амалия Кейзера мать тут же в городе налицо; да что мать, у кого ее нет, как то есть кормить придется, а это такая, что сама кормит, а он-то только обирает! Богатая и знатная барыня, а в сыне души не слышит, и разъезжает с ним все в карете по самой знати, невест выбирает. Разузнав обо всем обстоятельно, отправляюсь к ней. Сказать по правде, что нашему брату без привычки даже трудно в дом такой войти: робеешь и сам не знаешь отчего, на стены глядя робеешь. Ну, а мне уж не впервые, ошмыгался, не стучит сердце, знаешь, зачем идешь.

- Что надо?

- Доложите барыне, что от следственного чиновник пришел.

- Барыня приказала сказать, что некогда ей, занята, а что нужно - скажите буфетчику, вот он доложит.

- Нет, - говорю, - нельзя; доложите-ка барыне, что сама жалеть будет, коли не переговорит со мной", да после поздно будет; уж пусть лучше не побрезгает, как быть; речь поведем о сыне ее по важному делу.

И тотчас, братец ты мой, изволишь видеть, растворяются Двери, и просят в гостиную, и сажают на кресла! Вот оно каково? Что же ты думаешь, не сел? Сел, ей-богу. А обои кругом все шелковые, и картины в золотых рамах, и Под ногами такие ковры расстилаются, что хоть бы тебе на праздничную жилетку? Ну, выходит моя барыня, маленько перепуганная, спрашивает, что такое сталось? "Да вот, сударыня, хоть и очень жаль вас, а несчастьице с сыном вашим приключилось". "Боже мой, что такое?" - "Под чужую руку изволили подписаться. Сами изволите знать, это подлог и фальша такого рода - хоть оно и по неведению, может статься, по молодости, но ведь закон этого не разбирает.." Заломила руки старушка, просит объяснить все. "Есть, говорю, у них одна знакомая девица, должно быть, что девица, так то есть она себя показывает, родом из... из... из приезжих, заграничных мест; вот сынок ваш, конечно, из угождения только к ней, не чая в том худого, изволил за нее подписаться - вот, изволите видеть, чай знаете ручку своего сына, вот: Амалия Кейзер. Об этом завелось у нас дельце; девица эта оказалась прикосновенною к значительным, и даже, можно сказать, государственным, преступлениям; дело и выходит самое уголовное. Вы, сударыня, простите меня, неуча, потому что мы ведь законов не пишем, а только исполняем их, и что за это очень строго с нас взыскивается; а по закону таковая подпись именуется подделкой акта, и по суду приговаривается виновный к лишению прав состояния... Вот извольте видеть, я и томик этот со статьею захватил и нарочно для вас заложил закладкой..."