Владимир Миронов - Народы и личности в истории. Том 3

• Название: Народы и личности в истории. Том 3
• Автор: Владимир Миронов
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-88524-039-6

Заключительный том трилогии В.Б. Миронова «Народы и личности в истории» посвящен событиям и людям большей части Земли (Скандинавия, Япония, Латинская Америка, Соединенные Штаты Америки, Россия, Китай). Автор остановился лишь на отдельных, наиважнейших страницах истории и героических личностях (великих ученых, инженерах, писателях, художниках, политиках и полководцах).

Книга рассчитана на широкий круг заинтересованных читателей, любящих историю, мудрость и Россию.

---

Параллельно росту населения происходят культурные перемены в сознании обитателей японских островов. Нетрудно вообразить, какой колоссальный сдвиг произошел в мировоззрении вчерашнего обитателя землянки-татэана, покрытой камышом и соломой, с появлением великолепных культовых сооружений – храмов, дворцов и т. д. Видимо, некогда подобное потрясение испытали варвары, увидев храмы и сооружения Древнего Рима. Столь же поражены были древние россы при виде храмов Царьграда. Естественно, что именно монахи (а в иных храмах их было по 200–300 человек) являлись основными носителями культуры и образования. В храмах взошли первые цветы японской словесности: мифологический эпос «Сказание о делах древности» («Кодзики», 712 г.), «Анналы Японии» («Нихонсеки», 720 г.), выдающийся памятник поэзии – «Собрание мириад листьев» («Манъесю»). Классический труд «Записки из кельи» Камоно Тмэй (1212 г.) напоминает лучшие образцы русской духовной литературы. Герой произведения жаждет гармонии с миром и жизнью: «Жизнь свою вручив Провидению, я не гонюсь за ней и от нее не отвращаюсь». В книгах японских мыслителей мы находим мимолетные думы, мудрые сентенции, звучащие отзвуками «голосов мудрецов или учителей буддизма».[55] Российский исследователь А. Н. Игнатович писал в книге «Буддизм в Японии»: «В начале главы отмечалось, что в центральных районах Японии проживало большое число переселенцев с континента. Будучи наиболее образованным слоем общества Ямато того времени, представители иммигрантских кругов сыграли исключительную роль в подготовке реформ Тайка, являлись учителями, духовными руководителями еще немногочисленной собственно японской аристократии. Наставником Сугоку-тайси был монах из Когуре; выходцы из корейских государств, как мы увидим, назначались так называемыми учителями страны, настоятелями буддийских храмов, т. е. занимали высокие посты в государственной и церковной иерархии. Корейские и китайские переселенцы привозили с собой новую или более совершенную технологию, поэтому царский род и другие крупные местные рода не только не могли обойтись без мастеров-корейцев или китайцев, но и специально выписывали их, о чем неоднократно упоминается в «Нихонги».[56] Надо признать: японцы всегда были и остаются по сей день прилежными учениками.

Будда Мироку (Тюгудзи, VII век)

Как отмечалось, японцы поклоняются одновременно буддизму и синтоизму. Буддийские сутры и стали для японцев первыми «учебниками письменности» (правитель Кореи впервые прислал изображения Будды в Японию в 552 г.). В. Овчиннников так описывал эту тягу японцев к красоте, мудрости и поэзии: «В японском жилище есть как бы алтарь красоты. Это – токонома, то есть ниша, подле которой садится глава семьи или гость. Самое почетное место в доме принято украшать свитком с каллиграфически написанным изречением, чаще всего стихотворным. Здесь, где каллиграфия смыкается с поэзией, мы видим второй пример упражнений в эстетизме – всеобщее занятие стихосложением. Поэзия всегда была в Японии одним из излюбленных видов народного искусства. Каждый образованный человек непременно должен владеть как мастерством каллиграфии, так и мастерством стихосложения. Излюбленными формами массового поэтического творчества служат танка или хайку, которые можно в какой-то мере сравнить с афоризмами или эпиграммами». Эти же обычаи существуют и в Китае, где бережно сохраняется знаменитое стихотворение древнего поэта Ду Фу, написанное с помарками и чернильными пятнами. В Японии поэтический чемпионат проводится ежегодно с XIV в. и по сей день весьма и весьма популярен.[57]

По воле разума – над странами, веками —
Подобно лентам белых облаков,
Подобно птицам, машущим крылами,
Плывут в бессмертие ладьи твоих стихов.[58]

Среди монахов было немало сторонников идей просветительства и воспитания, ибо они и представляли собой самую просвещенную часть элит. Этот слой общества готовил профессионалов, связанных с научным, переводческим, литературным трудом. Так что не случайно именно в нарских храмах, где столетиями шла кропотливая работа по переписке и изучению буддийских текстов, сложились ранние школы японского буддизма (Санрон, Дздзицу, Куся, Рицу, Хоссо, Кэгон). Храмы давали тогдашним молодым умам обильную духовную пищу.

Образ просветителя описан в романе Иноуэ Ясуси «Черепичные крыши Тэмпе» (Тэмпе – время расцвета Нара, с 729 по 767 год). Проведя в Китае 30 лет, монах Гко переписал за это время громадное количество сутр. И хотя титанический труд состарил героя, лишив его не только возможных карьер и наград, но сил и здоровья, тот все же был счастлив. Он считал себя избранником небес, поскольку сумел собрать для отечества бесценные знания. «Только бы добраться до Японии! Как только я ступлю на ее землю, – говорит он, – сутры сами собой разойдутся по стране. Множество монахов будет их читать, переписывать, изучать. И учение Будды широко разнесется по земле». К сожалению, Гко не смог увидеть плодов своего труда – он погиб во время шторма на море. Удивительно яркими художественными мазками передана эта картина. Бесценные свитки, «словно дрожащие всем телом живые существа, падали в воду и исчезали на дне». В этом образе предстает как бы сама Япония – драгоценный свиток знаний, ощущающий извечную опасность быть поглощенным свирепым морем.[59]

Однако далеко не все источники информации ожидала такая печальная участь. Письменные средства коммуникации были распространены в Японии очень широко. В России мы говорим о нахождении берестяных грамот (XI–XIII вв.), число коих исчисляется в лучшем случае сотнями, как об уникальном и замечательном явлении. Это так… Но в Японии использование для нужд письменности деревянных табличек (моккан), имевших хождение с VII в., приобрело огромный размах. На небольших островах за последние годы найдено 250 мест, где обнаружено 160 тысяч табличек, содержащих различную информацию (переписка между ведомствами, сведения о назначениях, поступлении налогов, хранении товаров). Были обнаружены и таблички с цитатами из произведений китайской классической литературы, японские стихи, календари, обеспечивавшие создание единого общегосударственного времени. Венцом этой информационной пирамиды должна была стать система образования в Японии. В такой системе прежде всего нуждалось само японское государство. Поэтому школы чиновников создаются в Японии очень рано. Историк отмечает, что первая столичная школа чиновников, в которой обучалось 450 учеников, возникла уже в 670 г., а вскоре организуется 60 провинциальных школ с числом учеников от 24 до 60 каждая (к 701 г.). Кроме этих школ функционировали школы медицины и астрологии, где проходили подготовку порядка 110 учеников. Весь же образовательный «контингент» насчитывал примерно 3 тысячи человек. Хотя с X в. государственное образование приходит в упадок и большее значение приобретает домашнее образование, заполняя нишу. В этот период здесь уже складываются некоторые черты, присущие и нынешней системе обучения (система экзаменов, усиленный тренинг и т. д.). Экзамены в школах носили регулярный характер и проводились с интервалом в 10 дней. Так что к получению знаний тут издавна привыкли относиться серьезно, хотя ученая и учительская премудрость вначале и в этой стране вознаграждалась достаточно скудно… В отношении большинства мудрецов и учителей тех времен можно было бы сказать словами одного древнего японского автора: «Ученость его обширна, однако бедность безмерна».[60]

Одним из корифеев эпохи просвещения в Японии был знаменитый Кукай (774–835)… Считается, что его матушка происходила из семейства Ато (предположительно семейство относится к потомкам легендарного корейца Вани). Первыми познаниями в литературе, философии, поэзии ребенок обязан дяде, который стал его домашним учителем. В 18 лет он поступил в Школу чиновников (дайгаку), в которой обучалось 430 юношей. Упор в школе делался на заучивание выдержек из философских трудов китайских мыслителей. Видно, эти порядки не нравились пытливому и свободолюбивому юноше. Его биограф Синдзэй писал, что хотя тот усердно и занимался, но неустанно повторял, что «он все же изучает лишь следы людей прошлого». И далее: «Даже теперь занятия дают ему мало. Что же будет, когда он умрет и от тела ничего не останется?» В результате, так и не закончив обучения, оставил школу и устремился в горы. Он размышлял подобно неизвестному японскому поэту:

В неверном мире я страдать устал, —
В непрочном мире лишь печаль да стоны.
Уйду в теснины гор…
Пусть жизнь растает там,
Где тает снег на листьях горных кленов.[61]

Практика путешествий и паломничества была общепринятой для Запада и Востока. Кукай примкнул к паломникам, которые, стремясь достичь путем аскетизма, молитв, медитации совершенства, именовали себя «природная мудрость» («дзи-нэнти сю»). В культах синтоизма горы занимали почетное место. Они просветляли разум, закаляли сердца и укрепляли волю. За время путешествий он и в самом деле научился многим полезным вещам. И вскоре попал в посольство, отправленное японскими правителями в Китай (804 г.). То, что он не закончил Школы, компенсировалось его знанием китайского. В Китае он поступил в ученики к Хуэй-го (Кэйка), седьмому патриарху школы Сингон. В течение нескольких месяцев китаец обучал нового ученика буддизму (как говорили тогда, бережно «переливал воду из одного сосуда в другой»). Огромное значение имело и знакомство Кукая с богатейшими культурами Китая и Индии. Он выучил санскрит, совершенствовался в каллиграфии и стихосложении, запасся грудами книг. Позже состоялась и первая попытка японцев проникнуть в Индию (861 г.).