Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвёртого)

• Название: Момент истины (В августе сорок четвёртого)
• Автор: Владимир Богомолов
• Жанр: Классическая проза

«Момент истины» – самый знаменитый в истории отечественной литературы роман о работе контрразведки во время Великой Отечественной войны. Этой книгой зачитывались поколения, она пользовалась – и продолжает пользоваться бешеной популярностью. Она заслуженно выдержала девяносто пять изданий и в наши дни читается так же легко и увлекательно, как и много лет назад.

---

Поезд резко затормозил.

В вагоне что-то упало, послышались тревожные возгласы, неистово закричал ребёнок. Но Андрей ничего не слышал; спрыгнув на землю, он бежал к девятому вагону.

Пока Никитин объяснялся с подоспевшим начальником поезда, Андрей заглянул в вагон. Железнодорожник сидел в том же купе; теперь он был без плаща и без фуражки. Андрей решил на всякий случай не лезть ему на глаза и, договорившись с Никитиным, начал проверку с другого конца вагона.

Пассажиры в основном были гражданские. Все были разбужены резкой остановкой поезда и судачили по этому поводу; высказывались самые различные предположения. Сержант светил фонарём; Андрей машинально просматривал документы и так же машинально задавал положенные в таких случаях стереотипные вопросы: «Откуда едете?.. Куда?.. Кем выдан пропуск?..» и так далее. Мысленно же он находился в другом конце вагона.

Мандата на право проверки никто не требовал. Андрей проверял уже третье купе, когда поезд снова тронулся.

– Лейтенант, – крикнул Никитин, – сходим!

Андрей, поняв, что всё уже сделано, поспешил вслед за патрулём покинуть вагон.

* * *

– …пропуск, броня – всё в порядке, – докладывал коменданту Никитин, когда Андрей вошёл в кабинет. – Командирован со станции Котельнич, следует в Гродно к месту постоянной службы. С женой и двумя детьми…

– Откуда д-дети? К-какая жена? – перебил Андрей изумлённо и растерянно. – Не может быть!

– Тот самый, что вы указали. Во втором купе. Невысокий, толстый. Железнодорожник. Других там не было!

– Он п-поляк?

– Поляк? – Никитин от души расхохотался. – Вятский!.. Его же видно – наш брат, Ванька!

– Перестаньте, – строго остановил комендант – Вас спрашивают серьёзно. Фамилию вы установили?

– А как же?.. Шишков Федор Алексеевич, девяносто шестого года, родом из Зуевки Вятской губернии… Они сели в Минске – проводница подтвердила… А здесь он вылезал за кипятком…

– Ты упустил его по дороге, – заключил Алёхин, выслушав Андрея.

Они снова лежали в холодной мокрой траве, наблюдая за домом. Ещё не светало.

– В поезде ты наткнулся на другого… наверно, похожего… – невесело продолжал капитан. – Всё остальное было впустую…

35. Всё же поставим точку…

Оставив Блинова наблюдать, Алёхин на полуторке – Хижняк с вечера спал в машине на соседней улице – помчал в предрассветной полутьме к аэродрому.

Мокрое обмундирование холодным компрессом липло к телу. За ночь он так продрог, его било как в лихорадке. Сейчас бы пробежаться для согрева, да не было времени.

Город ещё не проснулся. За всю дорогу к аэродрому он повстречал лишь четырёх одиночных военных – ни одного гражданского – да два грузовика с ночными пропусками на лобовых стёклах.

Поляков, как и у себя в Управлении, в гимнастёрке без ремня, с расстёгнутым воротником сидел за столом в зашторенном кабинете начальника отдела контрразведки авиакорпуса и колдовал над листом бумаги. На приветствие Алёхина он, подняв голову, рассеянно ответил: «Здравствуй… Садись…»

– Они в доме, – сообщил Алёхин.

– Застыл?

– Если бы не дрожал, то совсем бы замёрз, – отшутился Алёхин.

– На вот, погрейся. – Поляков подвинул к нему трофейный, с идиллическим баварским пейзажем розоватый термос, известный, наверно, всему Управлению. – И булочку бери…

Алёхин налил из термоса в стакан крепкого душистого чая, завариваемого подполковником самолично по какой-то своей особой методе, опустился на стул у приставного столика и, положив в рот кусочек сахара, с удовольствием сделал несколько глотков.

Перед Поляковым лежал лист бумаги с десятью, наверно, строчками, исчёрканными, со вставками, исправлениями и двумя вопросительными знаками синим карандашом. Алёхин взглянул мельком, подумал, что это, очевидно, текст для одной из точек радиоигры, дела столь конфиденциально-секретного, что и смотреть туда больше не стал.

Он знал, что каждая буковка в таких документах утверждается Москвой, согласовывается, если содержит дезинформацию, с Генеральным штабом, но продумать и составить текст должен Поляков, вся ответственность на нём, и Алёхин пожалел, что пришёл не вовремя.

Его восхищало в Полякове умение при любых обстоятельствах сосредоточиться, отключиться от всего в данную минуту второстепенного, а главным сейчас для подполковника были, очевидно, эти исчёрканные строчки.

Помедлив, Алёхин взял сиротливо лежавшую на блюдце булочку, маленькую – из офицерской столовой. Он так зазяб и проголодался, что съел бы сейчас десяток таких крохотулек, а то и больше. Подобные по форме пышечки пекли и дома, только не на противне, а в печи, тоже из пшеничной муки, но деревенского, не машинного помола. Те, разумеется, были несравненно вкусней, особенно со сметаной.

Он вспомнил, как весной или осенью, продрогший, возвращался в сумерках с полей в тепло родной избы, и радостный крик дочки, и необыкновенные щи, и горячие блины, и солёные грузди, и квас… Всё это казалось теперь призрачным, совершенно нереальным…

– Вчера они опять выходили в эфир, – вдруг спокойно сообщил Поляков.

– Где?! – От неожиданности Алёхин поперхнулся куском булки.

– В тридцати – сорока километрах к востоку от Шиловичского леса. – Поляков поднял голову, и Алёхин увидел, что он переключился и думает теперь о разыскиваемой рации. – Передача велась с движения, очевидно с автомашины. Любопытно, что ни одного случая угона за последние трое суток не зафиксировано.

– Есть дешифровка? – быстро спросил Алёхин.

– Пока нет. Они каждый раз меняют ключ шифра. Ты пей. И наливай ещё.

– Спасибо. Во сколько они выходили в эфир?

– Между семнадцатью двадцатью и семнадцатью сорока пятью.

– Николаев и Сенцов в этот час были в городе, – констатировал Алёхин, – под нашим наблюдением.

– В данном случае у них железное алиби. Кстати, на них уже есть ответ. Как быстро исполнили, а?.. Сообщают сюда, в Лиду, но почему-то на имя генерала… Странно…

«Когда-нибудь он нарвётся!» – разумея Таманцева, со злостью подумал Алёхин и тут же про себя отметил, что если бы не «элементы авантюризма», ответ был бы не раньше чем ещё через сутки.

А Поляков уже достал из папки листок бумаги и прочёл:

– «Проверяемые вами капитан Николаев и лейтенант Сенцов действительно проходят службу в воинской части 31518. В настоящее время командированы в район города Лида с целью децентрализованной заготовки сельхозпродуктов для штабной столовой». Так что их появление на хуторах вполне объяснимо, – заметил Поляков. – «Никакими компрматериалами на проверяемых вами лиц не располагаем».

– Вот так, выходит, сутки впустую! – огорчённо сказал Алёхин.

– Я должен сейчас выехать в Гродно, – словно оправдываясь, сообщил Поляков, – ночью, очевидно, вернусь в Управление. Позвони обязательно… Очень жду дешифровку первого и вчерашнего перехватов. Загляни сюда днём, – посоветовал он, – возможно, что-нибудь будет.

– А может, они вовсе не те, за кого себя выдают? Может, в группе четверо и передачу с движения вчера вели двое других?.. Всё же поставим точку! Взгляну-ка я на них в упор и пощупаю документы, – предложил Алёхин; он смотрел на Полякова, ожидая одобрения, но тот, кажется, снова углубился в свои строчки. – Децентрализованная заготовка сельхозпродуктов в тылах другого фронта – это самодеятельность, причём незаконная. Интересно, что мне-то они скажут о цели командировки?.. Прихвачу кого-нибудь из комендатуры, – упорно продолжал Алёхин, – для вида зайдём и в соседние дома…

– Разумно, – подняв голову, согласился Поляков. – Но время лишне не трать!..

36. Алёхин

К хозяйке дома номер шесть по улице Вызволенья, пани Гролинской, я отправился с одним из офицеров городской комендатуры, немолодым, совершенно лысым и весьма толковым капитаном, понимавшим всё с полуслова. Он свободно говорил по-польски, очевидно, много раз выполнял подобные роли, и, если бы ещё относился ко мне без некоторого подобострастия, работать с ним было бы истинным удовольствием.

Чтобы не вызвать подозрения, мы побывали и во всех соседних домах, в десяти или в одиннадцати, хотя, по комендантским учётам, лишь в трёх из них размещались военнослужащие. Как и всегда, маскирование – инсценировка общей сплошной проверки – заняло большую часть времени.

Раннее солнце миллионами капелек сверкало на траве, на листьях и на крышах, но ещё нисколько не грело. Где-то там, в конце улочки, в мокрых холодных лопухах, за канавой, располагался Блинов. Лежал он хорошо: я раза четыре поглядывал в ту сторону, но определить, в каком месте он находится, так и не смог.

Как и ночью, мыслями я то и дело возвращался к Таманцеву. Мы здесь, по сути, ничем не рисковали, ему же в случае появления хотя бы одного Павловского предстояла ожесточённая схватка. Я не мог не думать о Таманцеве; впрочем, сомнение, правильно ли там выбран объект для засады – не пустышку ли тянем? – и по сей час не оставляло меня.