Илья Бражнин - Недавние были

• Название: Недавние были
• Автор: Илья Бражнин
• Издательство: Северо-западное книжное издательство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

Илья Яковлевич Бражнин, автор широко известных книг «Моё поколение», «Друзья встречаются», «Сумка волшебника» и ряда других, своим творчеством прочно связан с Севером, с Архангельском, где прошли его детские и юношеские годы.

В своей книге И. Бражнин с теплотой и лиричностью рисует картины старого Архангельска, рассказывает о проводах архангелогородцами экспедиции Георгия Седова к Северному полюсу, о выставке картин ненецкого художника Тыко Вылко, о встречах со Степаном Писаховым и Борисом Шергиным, о жизни литературного Архангельска той поры и многих других «недавних былях», не утративших своего интереса и в наши дни.

---

«Напротив царского дома учрежденье было - Земной удел. И тут заседает меницинской персонал». Туда приходят «извошшичьн деликаты» жаловаться, что просмолённые Капитоном чёрные фигуры цариц и царевны пугают лошадей. Когда на площади против царского дома начинает скопляться народ и издеваться над просмеянной царской фамилией, а «главный начальник» Земного удела предлагает отправиться к царю с докладом о создавшемся положении, «чиновники говорят: «Ура, мы тебе ераплан либо там дерижаб даим».

Примчавшись на дирижабле, которым правят извозчичьи делегаты, к находящемуся в отъезде царю, «начальник почал делать доклад: «Ваше высоко… Вот какие преднамеренны поступки фамилия ваша обнаружила… Личики свои в тёмном виде обнародовали. Зрителей полна плошшадь, фотографы снимают, несознательны элементы всякие слова говорят…»

Все эти забавные словечки, неожиданные сочетания их, вся эта весёлая словесная кутерьма - вовсе не авторский произвол и не пустое баловство забавы ради. Это вполне точно направленное острие сатиры, осмеивающей и оставшегося в дураках царя, и его семью («у царя семья така глупа была: и жена, и дочка, и маменька»), и бюрократически-чиновничий стиль речи, и всё окружение двора.

Есть в языковой ткани и строе «Золоченых лбов» ещё одна линия - это линия сближения старой сказки с сегодняшним днём. Этой цели служат и «ероплан», и «дерижаб», и «несознательные элементы». Говорятся в этой старой сказке даже совершенно злободневные слова о событиях самого что ни на есть сегодняшнего дня. К примеру, когда высмоленные Капитонкой члены царской фамилии уселись перед окнами, выходящими на площадь, «народ это увидел, и сначала подумали, что статуи, негритянска скульптура с выставки куплена».

Я слышал эту фразу, сказанную Борисом Шергиным в те дни, когда выставка негритянской скульптуры в Москве ещё была открыта для посетителей. Современность и даже, случается, злободневность в языке стародавней сказки у Шергина не случайны, а, напротив, обдуманны и принципиальны. В интервью, данном корреспонденту «Литературной газеты» в дни своего семидесятилетия, Борис Шергин говорит: «Языку у народа надо учиться. Литературную речь нельзя выдумать. Классики питались живым словом. А по радио что порой проповедуют? «Учитесь языку у классиков!» Но ведь на месте никогда ничего не стоит. Никогда не переучить молодёжь говорить так, как говорили в девятнадцатом веке».

Вот в чём корень вопроса о языке вообще и языке таких шергинских сказок, как «Золочёные лбы» или «Волшебное кольцо». «На месте никогда ничего не стоит», а если «никогда» и «ничего», то и язык также. Фольклор не мёртвый, закостенелый панцирь некогда жившей в нём черепахи, не надгробье прошлого, а живой процесс, продолжающийся и по сей день с участием носителей его - сказителей и писателей.

Смещение различных социальных и временных категорий в словаре таких шергинских сказок, как «Золочёные лбы» или «Волшебное кольцо», укрепляет связь времён, усиливает сатирический и юмористический элементы и придаёт им неповторимо своеобразный колорит. Борис Шергин в этих своих сказках весь традиционен и весь сегодняшний. Свободный и подчас даже прихотливый вымысел настолько органично слился здесь с фольклорной народной основой сказки, что отделить одно от другого уже невозможно. Одно без другого не живёт и жить не может. Это я, пожалуй, понял, а если не в полной мере понял, то почувствовал в первую же встречу с Шергиным, слушал его сказки и старины на том памятном гимназическом вечере, когда я забрёл в отдалённую от танцевального зала комнату и увидел Шергина в окружении плотного кольца слушателей, поражённых и покорённых нежданным в этом румяном кудрявом юноше даром сказителя.

Юный сказитель был не только самобытно талантлив, но и необыкновенно щедр. Он сказывал одну сказку за другой и едва замолкал, как со всех сторон слышалось нетерпеливое:

- Ещё. Ещё. Пожалуйста…

Так я познакомился со сказителем Шергиным. С писателем Шергиным я познакомился много позже. Он хорош, самобытен, увлекателен, но всё же мне кажется, что первородный талант Шергина и истинная его стихия - сказ, устная речь.

На полке моей стоят многие книги Бориса Шергина, но в душе моей и в памяти звучит прежде всего характерный его говорок, негромкий и незвучный его голос, сказывающий неповторимо прекрасные, сказки и старины.

Северная сказка, стародавняя архангельская побывальщина, песня, былина - это атмосфера его души и наследственная его вотчина. Сказки и старины сказывал и дед, и отец Бориса Шергина. Он родился со сказкой и жил в ней всю жизнь.

Образы русской сказки питали его творческое воображение с младых лет. Они были у него на памяти, на губах, а кроме того, на кончике карандаша и кисти. Он прекрасно рисовал, и рисовал точно так же, как сказывал сказки.

Помню, примерно году в шестнадцатом забрёл я как-то к нему. Комната, в которой он жил, была невелика. Самым примечательным в этой комнатке была круглая печь - жарко натопленная и… расписанная от полу до потолка. Роспись походила на сказку: причудливые растения, невиданные цветы, люди с удлинёнными фигурами и с узкими лицами, напоминающие иконы древнерусского письма. Одеты эти люди в старинные сказочные одежды. Блёклые и удивительно гармоничные цвета одежд были богаты нежнейшими и тончайшими оттенками. Убранство, комнаты: деревянные игрушки, туеса, картинки на стенах - всё было того же стиля, того же толка, что и сказываемые Шергиным сказки. Это было жилище Сказки и прибежище Прекрасного.

Много лет спустя мне довелось увидеть книжку Бориса Шергина (сейчас она стоит вместе с другими его книгами на моей книжной полке) «У города Архангельского» с иллюстрациями автора и в его оформлении. Это прекрасный образчик органического слияния и единства формы и содержания. В книжке этой был весь Шергин - с его природными пристрастиями, редким даром живого ощущения прекрасного и своеобразного чувствования и видения русской северной старины.

Другого Шергина, в сущности говоря, никогда и не было. Наблюдая его в быту, читая его книги, слушая его сказы, я всегда видел всё того же Шергина, с которым однажды, будучи семнадцатилетним юношей, встретился в отдаленном уголке одной из классных комнат Архангельской гимназии, где он сказывал печальную повесть жизни и страданий бедного Кирика.

Забыть прочитанное в книгах Бориса Шергина, как забыть прочитанное в любой даже самой прекрасной книге, возможно. Но забыть, как Шергин сказывал сказки, - я не в силах. И сейчас, более полувека спустя, я слышу характерный архангельский говорок Шергина и могу воспроизвести его на память в совершенной точности.

Случается, что в добрый и легкий час я сказываю в узком дружеском кругу сказки Шергина «Золочёные лбы» или «Волшебное кольцо», сказываю так, как слышал эти сказки от самого Шергина. В том, что я сказываю точно так, как сказывал их сам Шергин, я совершенно уверен. Его говор, его манера, его интонации, врезались в мою память, вошли в меня накрепко и навсегда.

Когда я говорю, что сказываю сказки Шергина точно так, как сказывает он сам, я, понятно, не ставлю себя на одну доску с этим великолепным художником устного слова. Его талант неповторим, его дар сказителя уникален. Я просто копирую его сказ, его наговор, потому что не могу отделить его сказок от него самого, потому что эта особая манера сказывать так врезалась в мою память, в моё сердце, что стала уже навечно моим личным, достоянием.

Я даже записал как-то на магнитофонною плёнку «Золочёные лбы». Интересно бы однажды заявиться к Шергину и прокрутить перед Борисом Викторовичем эту плёнку. Но для того нужно прежде собраться в Москву, разыскать Шергина на Рождественском бульваре, где он живёт зимами, или в подмосковном местечке Хотьково, где он обычно проводит лето. После того надо напроситься к Борису Шергину в гости и спустя полстолетие наново познакомиться с ним.

Говоря о Шергине, я до сих пор не касался одной важной и, как мне кажется, чрезвычайной черты его творчества, особенно ярко проявившейся в последние годы, в поздних вещах Шергина.

Что же это за черта? И чем она чрезвычайна? Давайте разберёмся. Вот открываю я вышедшую несколько лет назад книгу Шергина «Запечатленная слава» и неотрывно впиваюсь в неё. Вот первый раздел её: «Отцово знание». Вот первая глава раздела: «Рождение корабля» Вот начальные её строки: «Знаменитые скандинавские кораблестроители прошлого века - Хейнц Шифмейстер и Оле Альвик, рассмотрев и сравнив кораблестроение разных морей, много дивились искусству архангельских мастеров:

- Виват, Ершов, Загуляев енд Курочкин, мастере оф Соломбуль. Равных негде взять и не сыскать, и во всей России нет».