Николай Гацунаев - Не оброни яблока

• Название: Не оброни яблока
• Автор: Николай Гацунаев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Где-то далеко-далеко заиграла музыка. Угомонившиеся было такаллики опять поднялись над озером.

- Здесь тогда пехотный полк стоял. Он в сорок четвертом на фронт ушел. А тогда солдаты в медресе квартировали. Духовой оркестр у них был. Летом по вечерам на танцплощадке играл. Мы еще бегали смотреть, как взрослые танцуют. Девушек собиралось много, а парней не хватало, одни солдаты. И был среди них Адам...

Теперь Ева смотрела на него, не отрываясь, жадно ловила каждое слово. Когда он произнес имя Адама, Ева вздрогнула.

Он улыбнулся и мягко похлопал ладонью по ее запястью.

- Иногда ты тоже приходила на танцплощадку, но не танцевала, а, стоя возле ограды, смотрела, как кружатся пары. Однажды к тебе подошел молодой лейтенант. Это был Адам. Он пригласил тебя танцевать. Ты отказалась. Адам стал уговаривать. Мы стояли чуть поодаль и все слышали.

Ева низко опустила голову и отняла у него руку. Сквозь загар на ее щеках проступил румянец.

- Сначала он просил, потом стал настаивать. Схватил тебя за руку, хотел повести насильно. И тогда мы не выдержали. Мы были мальчишками, но нас было трое, и мы готовы были пойти за тебя в огонь и в воду.

Наверное, Адам это понял. Он расхохотался и оставил тебя в покое. "С такими мушкетерами не пропадешь! - весело сказал он: - Смотри, как бы всю жизнь из-за них в невестах не просидеть!"

И вернулся на круг, и через минуту уже танцевал танго с какой-то блондинкой. А ты смотрела ему вслед, и глаза у тебя были грустные-грустные...

- Неправда! - не поднимая головы возразила она, но он, казалось, не слышал ее. Глядя вдаль, где теперь отчетливо поблескивали изразцовой облицовкой похожие на опрокинутые вверх дном пиалы купола медресе и увенчанные золотистыми шпилями минареты, он стремительно шел по дорогам памяти, непостижимым образом ставшей вдруг осязаемой реальностью.

- Если бы не война, жизнь здесь стала бы для нас сказкой. Такого я не встречал больше нигде. Лабиринты извилистых переулков, мощенные плитами зеленоватого мрамора улицы вдоль дворца, разноцветные прямоугольники порталов мечетей и медресе, множество непохожих друг на друга минаретов, гулкая прохлада куполов Караван-Сарая, украшенные затейливой резьбой карагачевые створы ворот, цветная майолика, радуга стеклянной мозаики, слоновая кость, пожелтевший от времени резной ганч, многоголосая сумятица базара, отчаянные крики мальчишек водоносов: "инабуздин-балдин су-у-у!", торжественная тишина залов летней резиденции хана, хаузы в обрамлении тополей и гюджумов, радушие и доброта дочерна загорелых людей - все это и в самом деле казалось волшебной сказкой. Но шла война, и над древним городом гремел по утрам голос Левитана: "От Советского Информбюро...", и с кирпичных стен медресе кричали транспаранты и лозунги - "Наше дело правое победа будет за нами!", "Смерть фашистским оккупантам!"...

Он перевел дыхание и взглянул на Еву. Девушка сидела, ссутулившись и низко опустив голову. "О чем она думает? спросил он себя. - И вообще, зачем я ей все это рассказываю? Для меня это прошлое, для нее настоящее".

Он достал сигарету и стал разминать между большим и указательным пальцами. Ева исподлобья следила за ним.

- Американские? - неожиданно спросила она.

- Что "американские"? - не понял он.

- Папиросы.

- С чего ты взяла?

- Ну... может быть, от союзников.

Она все еще пыталась найти ему место в своей реальности. Он понял это и покачал головой.

- Сигареты наши.

И протянул ей пачку "Столичных".

Она взяла ее осторожно, двумя пальцами, и стала разглядывать. Вынула сигарету, повертела, вложила обратно.

- Значит, вы правда оттуда?

Их взгляды встретились, и она впервые не опустила глаза.

- Да, - твердо сказал он. - Не спрашивай, как это получилось. Я не знаю. Но я оттуда. Из начала восьмидесятых.

- Начало восьмидесятых, - задумчиво повторила она, продолжая машинально разглядывать пачку сигарет. - Сколько же вам лет?

- Пятьдесят два.

- А на вид и сорока не дашь.

Он усмехнулся и еле заметно пожал плечами.

- Все, что вы говорили, похоже на правду. Про ребят, про митинг, про Адама...

- Это правда, Ева. Поверь.

Она как-то странно посмотрела на него, и карие глаза ее загадочно блеснули.

- Расскажите, что было дальше.

- С кем?

- Ну хотя бы с Адамом.

Он почувствовал, как что-то кольнуло в сердце и тотчас отпустило.

- Хорошо, - сказал он. - Я расскажу. Слушай.

Однажды осенью ты встретилась с ним здесь, вот в этом саду. Солдаты пришли помочь убирать нам урожай. С ними был Адам. Вы стояли под деревом и говорили о чем-то. Я не слышал, о чем. Ты смеялась. А у него лицо было серьезное и даже расстроенное.

И конце концом он резко отвернулся и пошел прочь. Тогда ты сорвала с ветки яблоко и бросила вдогонку. Яблоко угодило ему в затылок, сбило фуражку. Он нагнулся, чтобы ее подобрать, и тут ты подбежала к нему м положила ладони на его плечи.

- Нe надо, - скаал он, и лицо у него было красное и злое. - Зачем это, раз тебе все равно?"

- "Глупый, - ответила ты. - У нас, если девушка кидает яблоко в джигита, значит, она его любит"...

- "Странный обычай", - сказал он и пощупал затылок. Видно, здорово ты его трахнула. А потом ты приподнялась на цыпочки и поцеловала его. И вы ушли, а я остался в саду.

Он улыбнулся жалкой, вымученной улыбкой и только теперь закурил сигарету.

- Мне было пятнадцать лет тогда, я не понимал, что со мной происходит. Понял позднее. Через год, когда полк на фронт ушел, а ты поступила на курсы медсестер. Понял, что люблю тебя.

- Ты... - Ева смешалась. - Вы...

- Да. - Он старался не смотреть на нее. - Такая вот история. Я не раз пытался сказать тебе все, но так и не смог. Я ведь продолжал оставаться для тебя мальчишкой, хотя мне уже исполнилось шестнадцать и я окончил девятый. И потом... ты ведь любила Адама.

Он помолчал, и грустная улыбка смягчила черты его лица. Ева смотрела на него с жалостью.

- Я пошел в военкомат. Сказал, что мне восемнадцать лет и что я хочу записаться добровольцем. Парень я был рослый, хотя и худой - все мы тогда были худые, - но мне все равно не поверили. Велели принести документы. Я соврал, что метрика потерялась во время бомбежки. Тогда меня направили на медкомиссию.

Наверное, я и в самом деле выглядел старше своих лет. А может быть, врачи просто сжалились надо мною: я их чуть ли не со слезами на глазах умолял. В общем, взяли меня в армию.

До последнего я об этом никому не говорил. Даже одноклассникам. А накануне отправки отыскал тебя в саду и попросил:

"Кинь в меня яблоко".

Ты рассмеялась, сорвала красное хазараспское, даже руку подняла, чтобы кинуть, и вдруг почувствовала: что-то неладно. Я по глазам увидел. "Зачем?" - спросила. "Просто так. Уезжаю завтра". - "Как уезжаешь? Куда?" - "На фронт". Ты побледнела и выронила яблоко. До сих пор вижу, как оно катится: по дорожке, наискосок, к арычку. Задержалось на мгновение и в воду. И медленно так по течению поплыло.

Ты меня больше ни о чем не спросила. Подошла, положила руки на плечи и поцеловала. И глаза у тебя были мокрые от слез... А я...

Он взглянул на нее и растерянно замолчал: Ева плакала.

Где-то неподалеку послышался, приближаясь, слитный топот многих десятков ног. Четкий, размеренный, он напомнил ему что-то мучительно знакомое, и прежде, чем сверкнула догадка, звонкий молодой голос взмыл в голубое небо.

На марше равняются взводы.

Гудит под ногами земля...

Вступил еще один голос, и песня зазвучала мужественнее, громче:

...За нами родные заводы

И алые звезды Кремля!

Секунда, другая, и десятки крепких мужских голосов грянули припев:

Мы не дрогнем в бою

За столицу свою,

Нам родная Москва дорога!

Нерушимой стеной

Обороны стальной

Разгромим, уничтожим врага!

Сомнений не оставалось: шли с песней солдаты. Отряд показался из-за поворота дороги, и, четко чеканя шаг, прошел мимо, в открытые ворота сада.

- Рота-а-а, стой! - скомандовал командир. - Сбор через десять минут. На перекур разойдись!

Ева вытерла слезы: прерывисто вздохнула и поднялась со скамейки.

- Мне надо идти. - Глаза у нее припухли и покраснели. Прощайте.

Он бережно провел ладонью по ее волосам, и было в этой ласке что-то отеческое. Ева уткнулась лицом ему в грудь, и плечи ее задрожали от беззвучных рыданий.

- Ну что ты... - Он прикоснулся губами к ее лбу. - Не надо плакать.

- Мне страшно.

- Чего ты испугалась?

- Не знаю. - Голос Евы дрожал и прерывался. - Лучше бы вы не приходили.

Она выпрямилась и вытерла слезы, по-мальчишески, кулаками.

- До вас все было просто и ясно. А теперь... Ну как мне теперь быть с Адамом?

"Адам, - повторил он про себя. - При чем здесь Адам?" И вдруг почувствовал, как холодеет в груди. "Паспорт выдан в 1977 году, - прозвучал в сознании ее голос. - А сейчас сентябрь сорок третьего..."

- Так... - Он достал из кармана носовой платок и промокнул им мгновенно повлажневший лоб. Сознание работало лихорадочными толчками. "Сентябрь сорок третьего... Разговор с Адамом, мой отъезд в армию - все это еще только будет... Бог ты мой, да ведь это сегодня, быть может, через несколько минут она кинет в него яблоко... Теперь, после всего, что узнала?"