Валерий Казаков - Холопы

• Название: Холопы
• Автор: Валерий Казаков
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-060972-7, 978-5-271-24657-9, 978-5-226-01484-0

В Сибруссии, одном из трех оставшихся в мире государств, правит Президент-Император, Преемник Шестой. В этом государстве нравы царят узнаваемые, порядки – крепостнические: прошло уже немало лет с тех пор, как народ прикрепили к земле. В лесах свирепствуют лихие люди, в городах – не менее лихие чиновники...

---

Девушка заплакала.

Маша отбросила салфетку и, выскочив из-за стола, обняла ее:

– Перестань сейчас же! Дашенька, это я вчера попросила тетушку позволить мне почаще с тобой бывать, учиться у тебя рукоделию, стряпне, ну и всему такому, ты же знаешь – я полная неумеха. Прости, если обидела. Ей-богу не хотела...

– Вы ничего такого не подумайте! – продолжая шмыгать носом, сквозь слезы отвечала Даша. – Мне это радостно, да и интересно с вами, вы вон ученая, не то что я – пятилетку бесплатную окончила и все, а далее у родителей только на брата достатка хватило. Вы же знаете, он полную школу окончил и сейчас в губернском городе в академии учится. Не с того я плачу, что велено при вас состоять, а с того, что вы погостите и подадитесь обратно в заграницы, и мне тогда с вами ехать придется. А мне нельзя... – девушка опять заплакала.

– Да не собираюсь я уезжать! Год точно побуду, поживу по-нашему, по-русски, работам сельским поучусь, присмотрюсь, как хозяйство вести, – продолжая поглаживать вздрагивающие плечи, ласково говорила Маша. – Да и чего ты, глупая, заграницы испугалась, там ведь тоже интересно...

– Мария Захаровна, вы такая добрая, я с вами хоть куда, только не могу сейчас уехать из дома, сердце не выдержит! – Украдкой глянув на дверь, ведущую в кухню, она страстно зашептала: – Я в Юньку влюбилась. Мы, почитай, уже полгода женихаемся...

– Как женихаетесь и кто этот Юнька? – тоже перейдя на шепот, с нескрываемым интересом перебила ее Маша.

– Да по-разному, – хихикнула сквозь слезы девушка. – Я совсем голову потеряла, а по-другому не могу: как представлю, что он с кем-то другим на сеновал полезет, аж искры из меня летят. Не обижайтесь на меня, нельзя мне сейчас уезжать.

– Да кто такой этот Юнька? Откройся, не томи!

– Да знаете вы его, Юань это, сын Агафия, конюха барского!

– О господи! Он же конопатый! Не ты ли пуще всех его дразнила?

– Дурочкой малолетней была... Вы не подумайте чего, – как бы спохватившись, с гордостью прибавила Даша, утирая зареванное личико, – у нас все серьезно. Он тоже меня любит, и поженимся мы, Бог даст.

– Ну вот и хорошо, – мечтательно протянула Маша. – Любит! Прекрасно! Петь, кричать надо от радости, а ты в слезы... И сеновал тут при чем?

– У нас, у простых людей о любви лучше молчать и даже вообще о ней не поминать. А сеновал что будка для кобеля. Походит он кругами – да и приволочет кого, или какая сука сама затянет.

– Что это вы там воркуете? – перебила их на самом трепетном месте теткина домоуправительница Глафира Ибрагимовна. – Дашка, ты что вытворяешь? Скоро обед, а стол не прибран! Ты, Марья, извини, опосля поговорите, народу работать надо.

– А где тетя?

– Как где? В поле. Спозаранку укатила. Скоро приедет. Ты бы, баринька, пошла к обеду прибралась-приоделась, а то, чай, третий час уже.

Полина Захаровна въехала во двор на видавшем виды американском армейском джипе, их в начале крепостного права поставляли по новому ленд-лизу из Афроюсии. За эти стареющие на армейских складах машинки афроюсам пришлось отписать, почитай, половину Чукотки. Когда сделка века состоялась, выяснилось, что другую чукотскую половину тем же юсикам уже лет сорок как заложила семья Ромовичей, чей дед когда-то там губернаторствовал и за бесценок приватизировал эти бросовые земли. Юсики тут же разбили еще три штата, за полтора месяца отыскали в Чукотских недрах уйму золота, нефти и других полезных, а главное, пользовательных ископаемых и огородили свою местность высоченной Прозрачной стеной. Наши туда, к стенке этой, на выходные ездят на оленях, поглазеть на невзаправдошнюю жизнь.

Отряхиваясь от пыли, Полина Захаровна костерила кого-то на чем свет стоит. Только внимательно прислушавшись, можно было понять, что все эти виртуозные завихрения недостаточно нормативной лексики относятся к Генерал-Наместнику Воробейчикову.

– Ну, остолоп египетского разлива! Ну, вражина! И где их Царь только отыскивает, в каком дерьмоотстойнике?! Ведь захочешь пугало огородное найти, так черта с два! А эти как лепехи после коров, куда ни встань – сплошная дрянь! И чего эта генеральская рожа учудила! Нет, вы только послушайте, люди добрые! – При этом барыня почему-то воздела руки свои к небу, будто только там и остались еще порядочные сограждане, а рядом, на земле – сплошь воробейчиковские выкормыши. – Этот остолоп издал намедни указ, запрещающий местным курам нести более трех яиц в неделю. Ну не дурелом?! И главное, ответственность за соблюдение возложил на владельцев петухов, птичник в лампасах!

– Так может, матушка, для него, кобеля, что девка, что курица – одна масть, – отозвалась с крыльца Глафира Ибрагимовна.

– И не говори, Глафирушка! Где только сыскать грамотея, чтобы петухам всю эту дурь растолковать? Придется Юаньку в Москву за толмачами посылать. И смех и грех. Но вы главного еще не слышали! – С этими словами она извлекла из-за пояса сложенный гармошкой лист бумаги, развернула и, стоя на автомобиле, как заправский глашатай, начала читать: – «А кто станет противиться этому повелению, приказываю: хозяина петуха, невзираючи на половую принадлежность, вероисповедание и возраст, сечь батогами, исчисляючи количественность наказания в простой прогрессии за каждое незаконнорожденное яйцо...» Да погодьте вы ржать! – еле сдерживая себя, прицыкнула Полина Захаровна на девок и продолжила: – ...Петуха-ослушника, – барыня набрала полную грудь воздуха, – после публичного избиения ивовым прутом малого калибру, подвергнуть принудительной кастрации, кою надлежит производить под наблюдением соответсвующего медицинского работника по животно-птичьей части!

Дворня, лишившись дара речи, какое-то время молчала, только слышно было, как кудахчет за домом курица, оповещая окружающих о снесенном яйце, потом разразилась хохотом. Вместе со всеми задорно, до слез, смеялась и Маша. Полина Захаровна стояла монументально, как статуя, со злосчастной бумагой в руке. Она не смеялась, только озорные искры, словно короткие синие молнии, сыпались из глаз, да ходуном ходили желваки на скулах. Победно осматривая свою рать, она задержалась на смеющейся племяннице.

– И как тебе, Маша? Привыкай, дочка, это Родина, здесь не живут, здесь выживают и все равно поют песни, влюбляются, рожают детишек и от пуза ржут над собой и начальством. Господи, сколько же нам еще мучиться? Хоть детей пощади, они уже в заграницах учены, поразбегутся все, и так уже одни дурачки да алкаши пооставались!.. Что, Глафира, обед-то готов?

– Готов, барыня! Остыл уже, чай!

Обедалось весело. Здесь за столом и выяснилось, что грозная реляция была вызвана опасениями Генерал-Наместника «...усилившейся в последнее время тенденцией роста куро-петушиного поголовья в окуеме, что может неизбежно привести к нанесению невосполнимого урону дружеской нам Афроюсии. И урон сей может приключиться в области производства основного вида их экспорта – куриных ножек имени отца, и сына, и внука Буша. А сия недальновидность чревата новой волной гонки вооружений и возможностью военного конфликта, крайне нежелательного для нашей идущей на подъем державы».

Все дружно смеялись и порешили вечером собраться в птичнике, дабы от имени петухов и примкнувших к ним из солидарности иных особей мужского пола написать протест на бесчинства генерала Воробейчикова в Международный комитет по правам и свободам всех видов земной жизни.

Еще не встали из-за стола, как пошел емкий такой дождик. Проворные тучки, сновавшие по насупившемуся небу, сбирались в серые туманности, набрякали небесной влагой и доились теплыми струйками, сквозь которые откуда-то сбоку светило солнце. Сразу три радуги выгнули над миром свои разноцветные древние подковы, о чем-то возвещая заблудившимся в самих себе людям.

После обеда все разбрелись по своим заугольям и, притулившись кто куда, сладко и безмятежно предались тихой послеобеденной дреме, – так своевременно возвратившейся нашей древней традиции. Оказалось, что днем подремать полезно не только детям, но и их затюканным поденщиной родителям. Во все времена и во всем мире народ посреди дня расслаблялся кто как мог, и только мы, наскоро заправившись половиной батона с кефиром или осклизлой котлетой с мутью жидкого супчика, торопливо обтерев липкие от моргусалина губы и ухватив ими воняющую горелой тряпкой «примину», летели вприпрыжку на свое рабочее место, чтобы в полусонном состоянии гнать послеобеденный брак. Хорошо было в НИИ, там все равно урывали украдкой за кульманом, размазывая по ватману сладкие слюни. У всей Европы сиеста, а у нас брак, травматизм и недород по части демографии. Но и это, слава богу, в прошлом. А иные талдычат о пагубности крепостного права! Балаболы, гнилые либералишки! Какие пагубности? Сплошь положительные моменты на пути воскрешения величия нации.

Маша задремала, едва коснулась головой подушки, даже не сняв с себя модного платья, в котором вышла к обеду, чем весьма порадовала тетку. И приснился ей сон. Будто она сидит посреди залитой лунным светом поляны, почти голая, в прозрачной накидке, и медленно расчесывает волосы большим серебряным гребнем. Где-то далеко тихо и красиво воет собака, свистят невидимые ночные птахи, сноровисто и гибко, словно танцуя, снует Даша и другие дворовые девушки. Все покойно и блаженно. Вдруг Маша видит мужчину. Сначала ей показалось, что это Юнька, зовущий ее на сеновал. Она поднимается и, пряча глаза от Даши, идет на этот беззвучный, лишающий воли зов. Но почти приблизившись к ведущей в небеса лестнице, взявшись руками за прохладные, отполированные временем и миллионами предшественниц перекладины, в ужасе видит, что там, наверху, ее манит руками не Юнька, а совсем незнакомый человек в заграничном платье и с загадочной улыбкой на устах. От неожиданности она вскрикнула и проснулась. У двери с охапкой вещей, собранных для стирки, замерла испуганная Даша.