Джек Уайт - Рыцари света, рыцари тьмы

• Название: Рыцари света, рыцари тьмы
• Автор: Джек Уайт
• Издательство: Эскмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-27330-0

Орден Воскрешения, основанный потомками тайной секты ессеев, бежавших когда-то из разрушенного римлянами Иерусалима, преследует одну цель — поведать миру об истинном происхождении Иисуса Христа. Неопровержимые свидетельства их правоты уже тысячу лет хранятся в основании Храмовой горы в Иерусалиме, под развалинами храма Соломона. Чтобы до них добраться, магистр ордена Гуг де Пайен и славный рыцарь Стефан Сен-Клер вместе с отрядом единомышленников участвуют в Креповом походе и, преодолевая многочисленные преграды, открывают завесу тайны.

Роман Джека Уайта — первая книга трилогии о самом загадочном в мировой истории мистическом братстве — ордене тамплиеров.

---

Один Сен-Клер обратил внимание на стиль письма, написанного изящным красивым почерком, за которым угадывалась женская рука, и на саму обертку обвинительного послания — мягкую, прекрасно выделанную желтую лайку. В углу кожаного конверта был искусно вышит крошечный полумесяц, и Стефан окончательно решил приберечь свое мнение при себе.

ЭПИЛОГ

— Бог да хранит вас, братья, да будет Он направлять вас во всех ваших начинаниях.

Такими словами Годфрей Сент-Омер распрощался с тремя делегатами, которые менее чем через год должны были представлять орден бедных ратников воинства Христова перед лицом официальной Церкви во Франции и во всех землях христианских. Сам брат Годфрей на это время принимал наставничество в уменьшившейся на треть общине. Его подопечные держались в седлах немного позади, намеренно бесстрастными взглядами провожая товарищей и собратьев, махавших им в последний раз.

Наконец вся кавалькада — трое рыцарей и пять сопровождающих их сержантов — развернулась и направилась вниз по склону холма, к длинному каравану, уже выезжавшему за городские ворота. Все личные напутствия были сказаны заранее, и теперь делегация собиралась примкнуть к королевской свите молодоженов, чтобы вместе с ними проделать первый отрезок дороги — от Иерусалима на север, к Антиохийскому принципату и его порту Александрии. Там трое монахов собирались сесть на корабль до Кипра — перевалочного пункта на долгом пути домой, во Францию.

Глядя, как вся троица — де Пайен, де Монбар и Гондемар — скачут рядом, Сен-Клер поймал себя на том, что не может сдержать легкой улыбки. Только что ему случайно пришла в голову мысль, касающаяся принцессы Алисы и ее соблазнительных повадок. Теперь Стефан окончательно понял, что ему гораздо спокойнее оставаться здесь, в Иерусалиме, нежели проделать весь путь до Антиохии в одном с нею караване, в думах о ней. Какая разница, что принцесса, кажется, безумно счастлива и чуть ли не одержима своим бесспорно привлекательным молодым супругом: одно ее присутствие беспокоило и мучило бы его, разжигая воспоминания: сейчас Стефан уже не боялся себе в этом признаться. Он больше не чувствовал себя грешным или виновным за то, что произошло между ними, и его сны на протяжении нескольких месяцев не тревожил ее образ, но он был пока еще молодой мужчина и мог поддаться ее очарованию и обольщению. Пусть уж лучше добрый Гондемар едет с ней, весь неведение и невинность.

Едва отъезжающие собратья успели скрыться из вида, как Сент-Омер обернулся к Сен-Клеру и, вскинув руку, пожелал:

— Удачного дозора, брат Стефан.

Тот кивнул и тут же принялся отыскивать взглядом их старшего сержанта. Тот заметил нетерпение Сен-Клера и, пришпоривая коня, кинулся собирать остальной патруль, уже стоящий наготове поодаль.

— Снова, значит, обнажив клинки, плечом к плечу сражаться с неверными во славу Господа и ради спасения паломников, — проворчал напарник Сен-Клера, Пейн Мондидье, натягивая повод и пристраиваясь сбоку. — Признаюсь откровенно, Стефан, я бы сейчас с большей охотой скакал к Анжу, чем к Иерихону.

— Ага, а ты представь, что будет дней через десять! Ты преспокойно вернешься в конюшни и будешь переворачиваться с боку на бок на своей койке, от нечего делать выискивая у себя вшей, а эти бедовые посланники будут носиться по морским волнам, изнемогая от морской болезни и исторгая из себя все — вплоть до самых своих кишок. Здесь куда надежнее, дружище.

— Может, и так, — хмыкнул Мондидье, — но мы еще даже не выехали за ворота… Прежде, чем мы вернемся домой, нам, пожалуй, найдется, чем заняться. Если, конечно, мы вернемся… Вчера вечером за ужином Сент-Аньян переговаривался с де Пайеном об участившихся бандитских вылазках на иерихонской дороге. Он предупреждал о том, что разбойники беспрестанно сбиваются в шайки и бесчинствуют, хотя непонятно, откуда у него такие сведения. Похоже, что Арчибальд часто слышит звон, да не знает, где он.

Только Сен-Клер хотел поделиться с собеседником своими соображениями — он сам недавно получил наглядный урок, какой вред может нанести неверное восприятие, — как оказалось, что они уже достигли восточных ворот. Здесь ему сначала пришлось проследить, чтобы весь отряд благополучно миновал городскую стражу, а затем, уже за стенами Иерусалима, им с Мондидье еще на некоторое время хватило забот по организации патрульной деятельности.

Наконец, раздав указания разведчикам, разъехавшимся в разные стороны впереди основного корпуса, и установив в отряде распорядок, обычный для десятидневного патрулирования, Стефан вернулся к разговору, начатому с Пейном накануне. Он вначале колебался, стоит ли рассказывать собрату о том, что так огорчило его самого, однако в конце концов желание поделиться новостью пересилило.

— Вчера вечером у нас с братом Гугом состоялась прелюбопытная беседа.

— То бишь, с де Пайеном? Странно, что он нашел время на разговоры. Перед отъездом всегда столько приготовлений… О чем же была беседа? И что в ней такого любопытного?

— О нашем деле… о сокровищах, манускриптах, об его поездке во Францию и о последствиях его сообщений, которые отразятся на всей Церкви. Ты когда-нибудь думал об этом?

Мондидье нехотя обернулся к Сен-Клеру, и его губы растянулись в ленивой улыбке.

— Ты спрашиваешь, думал ли я… о Церкви? Я? Друг мой, умоляю тебя — у меня полно других дел, и мне недосуг ломать голову над тем, что наши почтенные и набожные собратья — я сейчас говорю не о нас — вытворяют в их собственных орденах. Лучше уж я буду почаще точить меч и разить им приспешников Аллаха, чем забивать свой разум словопрениями с невеждами-святошами. В общем, нет — я ни о чем таком не думал.

— И я не думал, — ничуть не удивился Сен-Клер, — пока не поинтересовался вскользь у де Пайена.

— И что? — с любопытством покосился на него Мондидье.

— И получил более чем исчерпывающий ответ. В мгновение ока наш глубокоуважаемый брат Гуг предоставил мне возможность разок заглянуть в бездну моего неведения. Вот с тех пор я и задумался.

Мондидье перестал улыбаться. Что-то в поведении Сен-Клера подсказало ему, что разговор куда серьезнее, чем он мог ожидать. Пейн выпрямился в седле и вздернул подбородок:

— Ну, дружище, выкладывай, что там за дело.

Стефан невозмутимо обогнал его, но потом обернулся к напарнику:

— Я спрашивал де Пайена, скоро ли, по его мнению, проявятся последствия нашего открытия… ну, скоро ли ждать перемен. Сначала он молчал и как-то дурашливо на меня поглядывал. Впрочем, потом брат Гуг попросил меня выразиться яснее — о каких последствиях я хочу знать и о каких переменах. И вот, уличенный в невразумительности, я пошевелил мозгами и задал такой вопрос: скоро ли, по его мнению, будут видны изменения, которые проистекут из нашего открытия, и когда они станут заметны.

— Ну? И что же он ответил? Признаюсь, мне и самому время от времени приходят подобные мысли.

Сен-Клер закашлялся и выплюнул залетевшую ему в рот песчаную муху.

— Он… как-то странно скривился, словно не знал, что сказать… а потом ухватил меня за руку — вот так — и потащил за собой… Сказал, что там нас точно никто не подслушает. Потом мы долго беседовали: он рассказывал, а я только слушал. И я… был потрясен его откровениями, хотя это недостаточно сильное слово для моего впечатления.

— Стефан, не томи. Что он сказал тебе?

Тот фыркнул и пожал плечами:

— Что ничего не изменится. И ничего больше не случится.

Мондидье вцепился пальцами в бороду. Глаза его сощурились в две узкие щелки.

— Но ведь это явная чушь. Теперь все само собой поменяется. Мы же нашли доказательство того, что изменения неизбежны, что самые устои Церкви подлежат пересмотру — то есть что она зиждется на лжи. Как же тогда де Пайен может утверждать, что ничего не изменится?

— Именно этот вопрос я и задал ему, а в ответ он разговорился на целые два часа. Я не могу дословно припомнить все его доводы, но они были столь разительными, что мне даже стало не по себе. Самое главное, что я вынес из его увещеваний — и, надо сказать, поверил им — что официальная Церковь ни за что не пойдет к нам на поклон ради наших открытий. Если получится, духовенство притворится, что ничего подобного не существует; если же не получится совсем закрыть глаза на наши находки, то оно станет их в открытую отрицать, пустив в ход все свое мировое могущество и привлекая для этой цели исторические свидетельства. Она найдет средства еще более упрочить свои позиции, а того, кто будет слишком сильно противодействовать замалчиванию, возьмут в оборот…

— Как это понимать? В какой еще оборот?

— Не валяй дурака, Пейн! Ты что же, считаешь, что я выбирал подходящий момент, чтоб снова водить тебя за нос? Подумай-ка сам: нынешняя Церковь претендует на мировое господство. Вот уже — сколько? восемьсот лет? — то есть со времен Константина Великого, она прочно обосновалась в Риме. Ее высшая власть ест от пуза и погрязла в суете мирской. Она пребывает в блаженном неведении о своих истоках, так скоро позабытых ею — при содействии магической, пленительной силы имперских денежек… А истоки меж тем зиждились на бедности, некогда возвеличенной высказыванием, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в Царствие Небесное. Де Пайен недвусмысленно дал понять, что наше открытие — стоит лишь его обнародовать — должно будет заставить иерархов мировой Церкви признать ошибочность их образа жизни, отказаться от богатств, привилегий и роскоши, к которым они привыкли… И это далеко не все: доступная всем истина разрушит и саму Церковь.