Торн Стюарт - Влюблённые из Хоарезма

• Название: Влюблённые из Хоарезма
• Автор: Торн Стюарт
• Издательство: Северо-запад
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1996
• ISBN: 5-87365-031-4

...и снова Конан-Варвар отправляется в странствия, снова он принимает бой и снова выходит победителем.

Санкт-Петербург, «Северо-Запад», 1996, том 21 «Конан и Сердце Аримана»

Торн Сейшел Стюарт. Влюблённые из Хоарезма (роман), стр. 221-376

---

— Правда,— после некоторого раздумья кивнул Харра.— Но он колдун. И не хотел бы я иметь такого отца.

— А я бы, может, и не отказался. И никакой он не колдун. Он просто очень много знает.

— А по мне, тот и есть колдун, кто слишком много знает,— отрезал Харра.— Но вот скажи мне, Конан, получишь ты этой силы столько, что будет плавиться, земля у тебя под ногами, когда ты будешь просто ходить по ней — на что ты ее денешь? Будешь двигать горы? Возводить за ночь города? Вызывать ураганы? На что тебе все это?

— Есть на что,— сказал Конан, и глаза его стали жесткими, как два сапфира. — Я бы выжег по земле всю нечисть — всех прихвостней Сета, почитателей Нергала! Колдунов, Черных жрецов, ночных оборотней и вампиров. Все зло…

— Тебе на это не хватит жизни,— прервал его Харра. И добавил, уже ухмыляясь: — Брось ты это, мечты — они и есть мечты. Знаешь, что говорят наши мудрецы: если ты хочешь большего, чем у тебя уже есть, значит, ты не заслуживаешь и того, что имеешь. А теперь пойду-ка я спать.— Харра сладко потянулся и снова зевнул.— Время-то позднее. Разбуди меня, когда устанешь.

Конан кивнул, и Харра, прихватив свое одеяло, скрылся в лазе, шепотом браня неустойчивые лестницы.

Послышался скрип топчана, а затем все стихло. Дом и сад стояли темными силуэтами на фоне звездного неба, только луна отражалась в бассейне внутреннего двора да горела лампада у статуи Пророка. Перед статуей, на маленьком шестиногом столике возлежал ларец резной слоновой кости, со своей крыши Конан видел, как он белеет в темноте. В этом ларце хранился свиток, главная забота ун-баши. Каждое утро светлейший Уртан вынимал его и передавал гадальщикам, а те записывали в нем то, что Эрлик пожелал открыть им в этот день.

Никто, кроме них, не читал свитка, но Конан знал — от Великого визиря — что содержимое пергамента изначально составляло священную тайну, ибо он еще при выезде из Аграпура был исписан на треть. Великий визирь сам помогал повелителю составить и записать те вопросы, на которые государь хотел знать точный ответ.

И Конан не сомневался, что первым в списке стоит вопрос о младенце.

Огонек лампады указующе мерцал в темноте, словно приглашая любознательных прочитать предсказание. Увидев этот маяк в первую же ночь, Конан попытался воспротивиться такому легкомыслию. Но ему с величайшей серьезностью ответили, что Эрлик сам охранит сокровище. Что, мол, так заведено, и до сей поры никто не осмеливался испробовать на себе гнев божества. У ларца даже не было замка.

Утешало лишь то, что на обратный путь был припасен другой ларец, серебряный, с надежным замком — тот, в котором свиток прибыл из столицы. Не очень надеясь на бдительность бога, Конан и Харра попеременно восседали на своем посту всю ночь, время от времени слезая размяться — и заодно обойти темный сад.

Но вот к огню лампады прибавился второй огонек — зажглось узкое окно в башне. Это означало, что Магриб ибн Рудаз поднялся по витой лестнице и сейчас настраивает свои диковинные приборы. Скоро он разложит все так, как ему удобно и затенит огонь прозрачным зеленым колпаком аргосского стекла, чтобы свет не мешал наблюдать звезды. Конан следил за этой сменой огней уже четвертую ночь — с той, в которую они приехали. Поистине в свои пятьдесят лет придворный звездочет был неутомим!

Башня поднималась над домом, как минарет над храмом. Едва прибыв на место, ун-баши немедленно обошел всю усадьбу и большой сад.

Уменьшенная копия Черной Башни Хоарезма, Башня Бахрама поднималась выше самых высоких деревьев и имела единственный вход из внутренних комнат. Лестница, ведущая наверх, и маленькая каморка под смотровой площадкой освещались узкими оконцами, и через башню в дом могли проникнуть разве что птицы и летучие мыши. Но Конан из любопытства заглянул и туда.

Луна ушла. В траве трещали сверчки да фыркали порой во сне лошади в конюшне.

Конан сидел и смотрел, как перемигиваются желтый огонек во дворе и зеленый — на башне. Из головы у него не шел вечерний разговор. Действительно ли можно достичь всего, если желание сильно и владеет всем твоим существом? И должно ли это быть лишь одно желание, или их все же дозволено иметь несколько?

— Сравняться с богами,— прошептал Конан.— Клянусь Кромом! Хотел бы я знать, что было у тебя на уме, о высокомудрый и ученый визирь, когда ты говорил мне это!

Глава 3. Ночной гость. Юлдуз

Конан, невыспавшийся и потому злой, стоял навытяжку у ореховых дверей в высокой стене, верхом которой шла галерея, соединяющая мужскую и женскую половины дома. Киммериец зевал и со скуки разглядывал кхитайский ковер. Птицы, изображенные на нем, рябили у него в глазах живой пестрой стаей.

Все птицы на ковре были изображены парами — он и она. Казалось, еще мгновение, — и все эти малиновки, жаворонки, пеночки, голуби и черноголовки вспорхнут в воздух влюбленными парочками… Конан едва заметно тряхнул головой, стараясь разлепить тяжелые веки. Позабыв, что накануне сам назначил в первую стражу Фархуда и себя, он замечтался и просидел на крыше всю ночь, пока не вылез встрепанный со сна Харра и не погнал его спать — те два или три часа, что оставались до рассвета. Теперь он мечтал только об одном: чтобы его стража, тягостная и скучная, как все остальные, поскорее кончилась, а тогда можно было бы немного поспать до новых ночных забот.

Из дома вышел светлейший Уртан и, поклонившись восходящему солнцу, благоговейно вынул свиток из ларца и протянул Хамиру, ибо этот, по счету четвертый, день Гадания почти целиком был по его части.

Сегодня предстояло выяснить, каковы будут урожаи, когда ждать засухи, а когда — ливней, не случится ли мора на скотину или нашествия прожорливой саранчи с берегов Стикса. Все это узнавалось при помощи раскинутых зерен пшеницы, бобов и риса, и бархатные мешочки с освященными в столичном храме Эрлика зернышками от лучшего урожая прошлых четырех лет уже лежали на больших, во все три стола, листах прокаленной меди.

Уртан с важностью уселся на коврах, сплошь застилавших двор до самой калитки, и кивнул.

Это был знак одновременно и почтенным мудрецам, и мухобою из его свиты, который немедленно взялся за роскошное опахало из павлиньих радужных перьев, дабы мухи и пчелы не помешали благочестивому созерцанию обряда. В гадании Великий визирь не понимал ровным счетом ничего, и его присутствие на церемонии было еще менее обязательно, чем Конана и Фархуда, стоявших у резной калитки, скрестив обнаженные серебряные сабли. От стражей была хоть какая-то польза: ни один злой дух, как известно, не посмеет войти в дверь, охраняемую серебряным оружием. Сабли эти, с рукоятями чистого золота, изукрашенные огромными рубинами, лалами и посвященным Эрлику солнечным камнем, а также другими камнями удачи и счастья, в первый день очень занимали Конана. По окончании церемонии он незамедлительно опробовал свою саблю на кустах ежевики в саду, но, убедившись, что этим клинком нельзя зарубить даже цыпленка, потерял к церемониальному оружию всякий интерес. И визирь, и стражи изнывали со скуки. Но визирь уйти не мог, а солдат можно было менять, чем Конан вовсю и пользовался. Каждая церемония гадания — а они были расписаны на все десять дней заранее — продолжалась примерно с восхода до полудня, и за это время у калитки сменялось по три пары стражей.

Зерна с веселым дробным стуком тонкими струйками посыпались из ладоней Хамира на медь, раскатились по коврам. Некоторые, отскочив, попали в бассейн.

Хамир принялся обходить столы, разглядывая получившиеся россыпи с одной и с другой стороны, что-то бормоча себе под нос. Остальные ждали его выводов, изредка вставляя в его бормотание непонятные Конану фразы:

«Планета войны во втором доме, следовательно, этот рисунок надо рассматривать со стороны заката…»

«В этот год гадание на урожай выпало на пятый день ущерба, значит, все упавшие зерна надо толковать в обратном смысле…»

«В воду упало десять, пятнадцать и тринадцать, это скверный знак для пшеницы, но лишь на третий год и то, при внезапной новой женитьбе повелителя…»

Одно бобовое зернышко подкатилось прямо под ноги Конану, остановившись у самого его сапога. Оно легло точно в раскрытый клюв ласточки, вытканной на ковре, и Конан улыбнулся. «Как бы ты истолковал это, почтенный Хамир?»— пробормотал он. Как ни тихи были его слова, их услышал Магриб, стоявший в пяти шагах от киммерийца.

— О чем ты говоришь, мой ун-баши? Твои глаза орла увидели что-то, что пропустили мы?— живо обернулся он к Конану.

Тот двинул подбородком, указывая на зерно.

— Подойди-ка сюда, Хамир,— позвал Магриб.— Что ты на это скажешь?

— Скажу, что ты был прав, говоря о птицах по второму году. Следует беречь весенние посевы.

Он двумя пальцами поднял зерно к подслеповатым глазам.

— Да, да, оно еще и с трещиной!— Он обернулся к хозяину дома и весело сказал:— Твой ковер тоже стремится принять участие в гадании, почтенный Бахрам. Может, он волшебный? А это зернышко надо посадить и посмотреть, прорастет ли оно…