Анчи Мин - Императрица Орхидея

• Название: Императрица Орхидея
• Автор: Анчи Мин
• Издательство: Гелеос
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8189-0834-2

Еще в юности Цы Си ласково называли Орхидеей. Молодая китаянка была столь прекрасна лицом, сколько и черна душой.

Увидев юную прелестницу, император Сянь Фэн пожелал взять ее в наложницы. Этот день можно назвать началом краха императорской династии.

Жажда власти и поклонения, неудержимое стремление к славе и богатству, любви и сладострастию — все это жило в сердце «маленькой Орхидеи». И превратило ее в настоящий Цветок Зла.

Коварные убийства других наложниц — они могли родить императору сына раньше, чем Цы Си.

Похищение младенца и имитация беременности — император должен признать Цы Си избранной среди наложниц.

Загадочная смерть императора и отравленные пирожные для жены Сянь Фэна — а как еще стать Императрицей Поднебесной?!

Все это лишь малая доля преступлений последней хозяйки великой империи.

История роковой женщины в романе Анчи Мин «Императрица Орхидея».

---

В юном возрасте я наблюдала страдания и борения своего отца. Я родилась и выросла в Аньхое — беднейшей провинции Китая. Сами мы нужды не испытывали, однако про своих соседей точно знали, что они едят земляных червей и продают детей в рабство, чтобы расплатиться с долгами. Медленное скатывание отца вниз по социальной лестнице и судорожные попытки матери этому скатыванию воспрепятствовать занимали все наше внимание, когда я была маленькой. Как отчаянный длиннолапый сверчок, она храбро вставала на пути колесницы, готовой раздавить ее семью.

Летняя жара раскаляла тропинку под ногами. Гроб несли в наклонном положении, потому что все солдаты были разного роста. Мать беспокоилась о том, что отцу, должно быть, очень неудобно лежать. Мы не разговаривали друг с другом и только слушали, как шлепают по грязи наши разбитые башмаки. За гробом летели тучи мух. Каждый раз, когда солдаты останавливались на отдых, они набрасывались на гроб и покрывали его словно черным одеялом. Мать просила меня, мою сестру Ронг и брата Гуй Сяна этих мух отгонять. Но мы были слишком измучены, чтобы размахивать руками. Мы шли на север пешком вдоль Великого канала, потому что у нас не было денег, чтобы нанять лодку. Мои ноги сплошь были покрыты волдырями. По обеим сторонам дороги тянулся однообразный пейзаж. Мелкая река была коричневой от грязи. За рекой на многие мили тянулись голые холмы. Постоялые дворы попадались на нашем пути редко. А те, куда мы заходили, кишели вшами и клопами.

— Лучше бы ты нам заплатила, госпожа, — обратился начальник отряда к матери, когда услышал ее жалобы на то, что кошелек ее почти пуст. — Или тебе придется нести этот гроб самой.

Мать разразилась еще более горестными стенаниями и начала уверять солдат, что ее муж не заслужил такого отношения. Но они не проявили к ней ни малейшего сочувствия. На рассвете следующего дня они от нас сбежали.

Мать села на придорожный камень. Ее губы распухли и были покрыты запекшимися болячками. Ронг и Гуй Сян посовещались и решили похоронить отца прямо здесь. Мне не очень понравилась идея оставлять его в таком месте, где, сколько хватало глаз, не было ни одного деревца. Однако в любимчиках отца я не числилась: он долго не мог мне простить, что я, его первое дитя, родилась не мальчиком. В то же время он все сделал для моего воспитания и даже настоял на том, чтобы меня научили читать. Никакого систематического образования я не получила, однако все-таки освоила достаточный запас иероглифов, чтобы прочитать классиков времен династий Мин[4]и Цин.

В возрасте пяти лет я узнала, что родиться в год овцы — это плохое предзнаменование. По словам моих друзей, овца — знак несчастливой судьбы. В соединении с другими числами и знаками он предвещал, что я буду зарезана. Отец с этим не согласился.

— Овца — самое достойное животное, — сказал он. — Это символ скромности, гармонии и самоотверженности. — Из его объяснений следовало, что, наоборот, с моим знаком мне очень повезло. — В числах у тебя двойная десятка. Ты родилась в десятый день десятой луны, что соответствует двадцать девятому ноября 1835 года. Для человека ничего счастливее просто не может быть!

Мать тем не менее не оставляла сомнений по поводу моей овечьей сущности и повела меня к местному астрологу. Тот тоже подтвердил, что двойная десятка — это очень сильное сочетание.

— Даже чрезмерная полнота, — сказал он, что, судя по всему, означало, что эту полноту слишком легко расплескать. — Твоя дочь вырастет упрямой овцой, и это приведет ее к несчастливому концу. — Старый астролог пришел в такое возбуждение, что едва не плевался. — Даже императоры стараются избегать десятки из страха ее полноты!

В конце концов по совету астролога мои родители дали мне имя, которое обещало, что я «склонюсь». Вот таким образом я получила имя Орхидея.

Позже мать мне рассказывала, что орхидеи были любимым сюжетом отца, когда он рисовал тушью. Ему нравилось, что эти растения остаются зелеными в любое время года, а их цветы — очень нежных оттенков, элегантной формы и с тонким ароматом.

Моего отца звали Хой Чжэн Ехонала. Когда я закрываю глаза, то вижу его неизменно в сером хлопковом халате — такого худого пожилого человека с конфуцианским лицом. Глядя на него, невозможно себе представить, что его предки принадлежали к знамени Маньчжу и проводили жизнь, фактически не слезая с седла. Отец рассказывал, что они происходили от народа Ну Ченг в Маньчжурии, которая находится на севере Китая, между Монголией и Кореей. Имя Ехонала означало, что наши корни могут быть прослежены вплоть до XVI века: мы принадлежим к роду Ехо из округа Нала. Эти люди воевали плечом к плечу под знаменем Нурачи, который завоевал Китай в 1644 году и стал первым императором династии Цин. Теперь эта династия насчитывает семь поколений. Мой отец унаследовал титул знамени маньчжу синего ранга, хотя этот титул не давал ему ничего, кроме чести.

Когда мне исполнилось десять лет, отец стал таотаем, или правителем, маленького городка под названием Уху в провинции Аньхой. У меня об этом городке остались хорошие воспоминания, хотя многие его считают ужасным местом. В летние месяцы здесь днем и ночью стояла ужасная жара Все мало-мальски зажиточные чиновники нанимали специальных слуг, кули, для того, чтобы те обмахивали их детей, но мои родители не могли себе этого позволить. Каждое утро я просыпалась в мокрой от пота постели. «Ты снова наделала в кровать!» — дразнился мой брат.

Но я все равно любила в детстве Уху. Рядом были озеро и великая река Янцзы, воды которой вымывали в мягком известняке туннели и извилистые пещеры. Берега были покрыты пышными папоротниками и другими травами. Местность, постепенно снижаясь, переходила здесь в роскошную, широкую и хорошо орошаемую долину, где прекрасно росли овощи, рис и обитали полчища комаров. Эта долина тянулась до самого Восточно-Китайского моря, на берегу которого стоял город Шанхай. Слово «Уху» означает «заросшее озеро».

Крыша нашего дома, чиновничей усадьбы, была из серой керамической плитки, и по ее четырем углам стояли фигуры богов. Каждое утро я отправлялась на озеро умываться и причесываться. Ровная гладь воды служила мне зеркалом. Вместе со своими сверстниками, братом и сестрой, я плавала в озере, пила из него воду, лакомилась сердцевиной сладких водяных растений чао-пай. На берегах, заросших густыми кустами, мы любили играть в прятки, катались на спинах круторогих буйволов, с которых легко совершали лягушачьи прыжки прямо в воду.

Днем, когда жара становилась невыносимой, все дети под моим руководством занимались охлаждением дома Младшие наполняли водой ведра, а я поднимала их на крышу и выливала на керамические скаты. Потом мы снова шли к воде. Мимо нас по реке проплывали бамбуковые плоты, один за другим, как бусины распавшегося ожерелья какого-то великана. Мы часто доплывали до этих плотов и садились на них верхом Вместе с плотовщиками мы распевали их протяжные песни Мой любимый мотив с тех пор — «Уху — чудесный край». На закате мать звала нас домой. Стол к ужину накрывался в саду под сенью беседки, увитой розовой глицинией.

Мать была воспитана в китайских традициях, несмотря на то что по крови принадлежала к маньчжурам. По ее словам, когда маньчжуры завоевали Китай, они увидели, что китайская система правления гораздо лучше их собственной, и поэтому полностью ее приняли. Маньчжурские императоры научились разговаривать по-китайски (на мандаринском наречии). Император Дао Гуан ел китайскими палочками, стал поклонником пекинской оперы и для своих детей нанимал китайских учителей. Маньчжуры переняли все, даже китайскую манеру одеваться, и из собственных обычаев сохранили только один — прически. Императоры брили себе череп и оставляли на темени тонкую косичку, которая спускалась на спину. Императрицы зачесывали волосы наверх и прикрепляли к специальной широкой дощечке, украшенной орнаментами.

Родители моей матери исповедовали религию Чань, или Дзен, эту смесь буддизма и даосизма. Матери также было близко чаньское представление о счастье, которое заключалось в том, чтобы находить удовлетворение в самых малых вещах. Меня научили по утрам восхищаться свежим воздухом, осенью — цветом листвы, в любое время года — прохладой воды, для чего стоило только опустить в нее ладони.

Мать не считала себя образованным человеком, однако ее приводил в восхищение Ли Бо[5] — поэт династии Тан.[6] Каждый раз, читая его стихи, она находила в них новый смысл и красоту. Тогда она откладывала книгу и долго смотрела в окно. Ее яйцевидное лицо становилось при этом необыкновенно, сказочно красивым

В детстве я тоже говорила на мандаринском наречии китайского языка. Раз в месяц к нам приходил учитель маньчжурского, но из его уроков я запомнила только то, что они были очень скучными. Я бы вообще не стала бы терпеть этих уроков, если бы не родители, которые считали, что тем самым они выполняют свой долг. В глубине души я точно знала, что они сами относятся к маньчжурскому языку несерьезно и не собираются делать из нас знатоков маньчжурской культуры. Все делалось только ради видимости, чтобы мать перед гостями могла сказать: «О, мои дети разговаривают по-маньчжурски». Потому что маньчжурский язык уже умер, он превратился в пересохшую реку, из которой уже никто не может напиться.