Дереник Демирчян - Вардананк

• Название: Вардананк
• Автор: Дереник Демирчян
• Жанр: Историческая проза

Исторический роман "Вардананк" повествует об освободительной войне армянского народа против персидского ига в 450 – 451 годах, известной в армянской истории как "война Варданидов".

---

Из крестьянскою ополчения только женщины согласились воиги Мужчины наотрез отказались нарушить покой Старшей госпожи.

Когда крестьянки, томленные и смущенные, вошли в хижину. Старшая госпожа обратились к ним:

– Войдите, войдите, дечц мои, не стесняйтесь!.. Нет больше ни князя, ни простолюдина! Все мы подвижники, все равны перед богом. В многолюдий – народ!..

Она сказала эти слева с горячим убеждением и верой, полузакрыв глаза. Затем ьня взглянула на своих посетительниц и горестно выговорила:

– Идем вместе, может быть, вашим праведным голосом доведу я мольбу мою до господа Крестьянки молчали. Им не совсем был понятен даже смысл слов старой княгини, но они чувствовали ее большое горе и одновременно ее большую душевную силу. Это внушало им уважение к Старшей госпоже, загогорить с которой они не осмеливались.

Опустившись на корточки, они с интересом глядели на Старшую госпожу, – им очень редко приходилось так близко сталкиваться с лицом княжеского происхождения. Одно только было им хорошо известно: что во время большого горя человек забывает и свею гордость и преимущество своего положения. Большие страдания, бывшие всю жизнь уделом простого народа, помогали крестьянам смутно осознать тяжелые душевные переживания старой княгини. Их собственному существованию также грозили большие перемены: стоявшая на краю бездны родина вот-вот могла быть утрачена безвозвратно…

– Не оставляй надежды, Великая госпожа-княгиня! – набравшись смелости, обратилась к ней Хандут. – Соизволением господа и для тебя откроется дверь радости…

Госпожа Дестрик вздрогнула. Перед ее мысленным взором предстал образ «святого Спарапета», причинившего матери своей то великое горе, в котором пыталась утешить ее эта женщина из народа.

Анаит опустила голову. Она все время думала об Артаке, и грусть ее как бы временно утихла. Но когда вслух заговорили о чужом горе, ее рана как будто снова раскрылась. Слезы навернулись ей на глаза. Астхик заметила это и также приуныла.

Старшая госпожа задумалась и произнесла, словно разговаривая сама с собой:

– Страна потонет в крови… Кто ответит за кровь?..

– Ничего, Великая госпожа-княгиня! – отозвалась Хандут. – Стране гибели нет! Э-э, мы ведь все равно что земля, которую топчут ногами. Топчут нас и топчут, а мы все живы! Выживем, ничего!..

В грубоватом голосе крестьянки звучал голос страны, веками переносившей боль и страх. Это внушало слушателям надежду.

– Да услышит господь слова твои! – крестясь, пробормотала Старшая госпожа.

– Услышит, Великая госпожа-княгиня, услышит! – откликнулась молчавшая до этого старая мать хозяина. – Если что и совершил Спарапет, то, наверно, для того и совершил, чтоб мы жили… Земля-то родная должна жить или нет?!

В глубине ее потухших глаз блеснула затаенная искорка, когда она добавила:

– Чему бьть, того не миновать, Великая госпожа-княгиня! Будем мы – будете и вы! Не будет нас – не будет и вас! Что же делать?

Из ердика, с высокого потолка, падали тонкие иголочки дождя, но жар очага и тепло, шедшее из соседнего хлева, защищали от холода. Сладостен был этот дождь своей грустью и одновременно – обещанием жизни. Сидевшие в хижине испытывали радость от сознания, что они защищены от холода. В другое время им, вероятно, показалась бы невыносимой эта темная хижина с прилегающим к ней коровником. Но сегодня вечером этот жалкий потолок, едва защищавший их от дождя, мирное посвистывание сверчка в запечье, дыхание животных, безмятежно пережевывавших жвачку, запах сена – все это придавало особую значительность тому, что в этот вечер происходило в хижине.

Астхик подошла к молодым крестьянкам и разговорилась с ними. А Анаит, прислушиваясь к вою ветра, летела мыслью вдаль, пытаясь силой воображения представить себе Артака, прочесть в его глазах – верно ли, что он отрекся?.. И хотя от Старшей госпожи Анаит слышала, что даже притворное отречение является грехом, но в этой мысли для нее таилчсь надежда, как таилась она в этом холодном дожде, который навевал грусть, но помогал молодым росткам наливаться жизнью. Анаит старалась не глядеть на Егишэ, на Старшую госпожу, на госпожу Дестрик и княгиню Шушаник, доспехи которых напоминали о надвигающейся буре, о крови.

Хандут внимательно всех разглядывала, затем она толкнула локтем свою землячку и негромко рассмеялась:

– Туго им приходится! Грехи теснят, вот они и тянутся к крестьянину… До чего дело дошло, а?..

Она задумчиво взглянула на Старшую госпожу – то ли сочувствуя, то ли злорадствуя, вспоминая ли о чем, или, быть может, забывая…

– Сестрица Хандут! – подала голос сидевшая в углу пожилая крестьянка со сверкающими глазами. – Порадуй Великую госпожу, спой что-нибудь!

– Спою, отчего не спеть!.. – с готовностью согласилась Хандут, вышла на середину и села лицом к Старшей госпоже.

Она поскребла черным ногтем земляной пол, прикрыла глаза и хрипловатым, но приятным голосом завела сложенный таронскими сказителями плач о Васаке Мамиконяне – том славном армянском Спарапете, который и после смерти продолжал внушать ужас врагам и вдохновлять родной народ, не веривший в смерть своего героя.

Хандут пела о том, как издевался персидский царь Шапух над плененным Васаком:

«Это ты, лиса, истреблял мои армии? Вот прикажу я убить тебя, как убивают лисиц. Что будешь ты делать теперь?..» – «До сего дня я был львом для тебя, теперь ты меня лисой называешь? Но пока я был Васаком, меня считали гсполином: одной ногой опирался я на одну гору, другой – на вторую, И когда переносил я всю тяжесть тела на правую ногу – опускалась правая гора; когда же переносил всю тяжесть на левую ногу – опускалась левая гора!..» – «Но скажи, что это были за горы? Скажи!..» – «Одной горой был ты, другою – кесарь Византийский!..» И велел Шапух кожу содрать с храбреца и повесить велел се перед Аршаком, царем армянским, в темнице заика Ачхуш.

Ах, льва назвала лисой лиса,

Ах, со льва кожу содрать велела лиса!..

Слушатели сидели насупившись. Хандут, воодушевившись, пела дальше чуть хрипловатым своим голосом:

Горе, горе льву мы поем,

Что попал в темницу наш лев

Громко об отчизне споем

Чтоб встал наш лев живым;

Чтоб встал наш лев живым, -

Чтоб встал и тяжко вздохнул:

«Горг, дым мой, дым родной!..

Позабыт я. Но если вспомнит обо мне

Сладостный мой, дым мой родной -

Не в темнице Анхуша буду я, Васак,

Не с ободранной кожей буду я, Васак:

Лишь вдохну запах душистого дыма -

Достигну края коего родного!..»

Горе, горе льву мы поем,

Что попал в темницу наш лев.

Громко об отчизне споем, -

Чтоб встал наш лев живым!

Приди, дым мой, дым дымохода родного,

Приди, дым мой, дым мой родимый…

Послышались заглушенные рыдания. Потом наступило молчание; было слышно только, как дышат люди и как жуют свою жвачку животные… Из ердика вился дым, – а сказание говорило, что одного лишь запаха родного дыма достаточно, чтоб ожил доблестный Спарапет Васак, предательски умерщвленный врагами…

Старшая госпожа покачала головой и задумалась.

Неподвижно застывший на своем месте Егишэ встрепенулся и стал рассказывать о деяниях армянского царя Аршака Второго и Спарапета Васака Мамиконяна.

– Они любили жизнь и за нее отдали свои жизни. Победили они смерть, и вот – живы вечно! Лучше умереть и жить в памяти людей, как живое воспоминание, чем бродить живым мертвецом…

С ужином, который по желанию Старшей госпожи состоял из одного лишь кислого молока и лаваша, покончили быстро. Старшая госпожа усталым голосом благословила хозяев и улеглась на приготовленной для нее постели. Немного погодя легли и все остальные.

Атом, который вместе с Хореном, Зохраком и Гедеоном обходил посты, вызвал к себе младших командиров и наистрожайшим образом приказал укрыть коней и всадников в ущелье, весь день провести в укрытии и, оцепив село, никого не выпускать. Он распорядился расставить вокруг села дозорных, а самый полк подготовить к выступлению следующей же ночью. Затем он выслал лазутчиков на дорогу и к тем местам, куда, как предполагалось, мог двинуться рштунийский отряд Одновременно он распорядился послать сведения своим лазутчикам в Багреванд о новом местопребывании своего полка.

Однако выступлеиие рштунийцев и опасения за участь хорхорунийского полка не давали Атому покоя. Он поделился своими мыслями с Гедеоном.

– Я верну полк обратно! – уверенно заявил тот.

– Сможешь ли? – выразил сомнение Атом.

– Смогу! – подтвердил Гедеон и с удивлением спросил:- Как же это я да не смогу?!

Атом недоверчиво оглядел его.

– Смогу, и выеду, и верну! – повторил Гедеон.

Атом заглянул упрямому сепуху в глаза и почувствовал, что в этом странном человеке действительно таится своеобразная сила. Он дал согласие на отъезд Гедеона в Рштуник и Хорхоруник.