Адель Паркс - Мужей много не бывает

• Название: Мужей много не бывает
• Автор: Адель Паркс
• Издательство: ЗАО Центрполиграф
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2009

Белла, Адель и Лаура — подруги. Они всегда делили меж собой радости и печали, а еще — дамские секреты. Но однажды их уютный дружеский мирок оказался на грани распада. Лаура по уши влюбилась в красавчика Стиви, который очаровал Адель и насторожил Беллу. Белла сразу поняла — прежние испытания ничто по сравнению с тем, что готовит им милашка Стиви…

---

Генрику лет пятьдесят с чем-то. У него усы и висящий через ремень живот. Я говорю об этом сразу не потому, что я очень уж поверхностна и привыкла судить о людях по внешности, а потому, что это в привычке у Беллы. Я была так многословна в восхвалениях Генрика, так воодушевлена тем, что у меня наконец есть кто-то, кто починит мой протекающий душ и вечно забивающийся унитаз, что Белла решила, будто я влюбилась в него. Она еще больше укрепилась в своем убеждении, когда я начала называть Генрика Большой Эйч. Она сказала, что то, что я дала ему кличку, на сто процентов доказывает, что я в него влюбилась. Это меня очень расстроило. Не хочу никого обидеть, в этом смысле Генрик мне не нравится — но психологически он близок мне, так как напоминает отца. А моя лучшая подруга считает меня изголодавшейся разведенкой, которая набрасывается на своих подрядчиков. Не очень здорово с ее стороны.

Генрик умен. У него, наверное, не меньше дюжины дипломов — как, похоже, у всех, кто приезжает в Англию из Восточной Европы. За три месяца разговоров я успела уяснить, что он неплохо разбирается в литературе, искусстве, истории и мог бы перещеголять своими знаниями спецов из «Сотбис». У него веселый нрав и тик, от которого дергается глаз. Ладно, я признаю, что в прошлом или позапрошлом веке он казался бы интересным, даже привлекательным — но я в него не влюбилась, не влюбилась.

Ясно?

Я делаю ему и его бригаде чай и смиряюсь с неизбежностью того, что опоздаю с Эдди в детский сад. Генрик жалуется на глупость какой-то домохозяйки, которая три раза передумывала, какую плитку она хочет постелить на пол в ванной. Я немедленно начинаю ненавидеть эту женщину, предполагая, что она выбирает между исключительно дорогим текстурированным сланцем, стильным мрамором и преступно роскошной мозаикой. Сама я остановилась на заурядной белой кафельной плитке с голубым рисунком. Спору нет, выглядит она неплохо, но я бы предпочла мозаику — как в туалетах очень хороших пабов. По правде говоря, не исключено, что сейчас вы уже не увидите там мозаику. Мои впечатления могли устареть — я уже очень давно не была в хороших пабах. Может быть, там опять в моде дубовые панели.

Большой Эйч вдруг меняет пластинку:

— Тебя устраивает эта дверь?

Мы оба смотрим на входную дверь.

— Да-да, устраивает, — нерешительно бормочу я, зная, что такой ответ обнаруживает мое ужасающее невежество или, в лучшем случае, пугающее отсутствие хорошего вкуса.

— Эта дверь неправильно повешена. Руки бы оторвать тому, кто это делал. Посмотри на пол.

Пол весь в царапинах. Я их и раньше видела, но старалась не замечать, подобно тому как не замечаю и множество других вещей, лишающих мою жизнь совершенства. Я не чищу зубы шелковой нитью каждый день. Ни Эдди, ни я не едим овощи и фрукты пять раз в день — обходимся четырьмя, и то не каждый день. Я всего лишь человек.

Я вздыхаю и спрашиваю Генрика, может ли он это починить. Он говорит, что может и что починит. Ему достало здравого смысла на то, чтобы не пугать меня и не говорить, сколько это будет стоить. Я также понятия не имею, во сколько встала мне починка грохочущей батареи отопления или моргающего верхнего света в комнате Эдди. Я задумываюсь, что мне делать, когда он предъявит счет…

Я отделываюсь от Генрика и лечу с Эдди в детский сад. По понедельникам он ходит туда на полдня, а во вторник, среду и пятницу — на целый день. Таким образом, три дня в неделю я могу работать секретарем в приемной частного врача, а утром в понедельник — чувствовать себя нормальным, независимым человеческим существом. Это утро я трачу на то, чтобы встретиться с Беллой за чашечкой кофе. Наши с ней вылазки позволяют мне начать неделю с самого приятного момента, а ей предоставляют цель, ради которой стоит вылезти из постели, — если бы не я, она, возможно, провалялась бы там до самой пятницы.

Трепотня Большого Эйча не оставила мне времени на то, чтобы расчесать волосы или накрасить губы. Может, это и хорошо, что я хожу на свидания исключительно с подругами. Растрепанные волосы и изнуренное лицо вряд ли являются последним писком моды в нынешнем сезоне.

5. ОТНОШЕНИЕ МИРА К ТЕБЕ

Белла

Лаура опаздывает, но всего на сорок пять минут — а в ее случае это не так уж плохо. Да и уж кому-кому об этом беспокоиться, но только не тебе. Беговая дорожка в спортзале не обидится, если ты вдруг не появишься.

Она врывается в «Старбакс» с воодушевлением, которого это заведение не заслуживает. Я знаю несколько хороших «Старбаксов», отличающихся внимательным, хотя и несколько стандартным подходом к оформлению помещения, но эта кофейня не из их числа. Здесь раньше располагалась мясная лавка, и лично мне кажется, что тут до сих пор пахнет кровью. К тому же помещение здесь слишком узкое, и из-за этого рядом с длинной барной стойкой не остается достаточно места для того, чтобы столы и стулья образовывали отдельные островки, — а это необходимо для непринужденного общения и сплетен. Стулья выстраиваются в неловкую шеренгу, и их постоянно приходится двигать.

— Привет, — говорит Лаура. Она наклоняется и целует меня в щеку. Один раз, а не два — потому что мы не из Франции и не работаем в шоу-бизнесе.

— Замечательно выглядишь, — говорю я.

— Я выгляжу ужасно, — заявляет она без всякой жалости к себе.

Никто из нас не прав. Она выглядит нормально. Если бы она приложила чуть-чуть усилий, то смотрелась бы просто сногсшибательно, как настоящая красотка, — но чаще всего ее вид ясно говорит вам, что она молодая мама, которая много работает. Когда она выпрямляется, то сразу резко приближается к красоточному уровню. Она высокая, около пяти футов десяти дюймов. Я едва дотягиваю до пяти футов двух дюймов. Очевидно, Бог отдал ей те четыре лишних дюйма, которые должны были достаться мне. Без сомнения, ошибка в небесной канцелярии. Она и понятия не имеет, как хорошо быть высокой. Ей никогда не приходилось подпрыгивать, чтобы разглядеть, как пройти к барной стойке в заполненном народом клубе, или укорачивать на добрых четыре дюйма каждую пару новых брюк.

Я была бы очень рада, если бы ей как-нибудь удалось вернуть свое былое великолепие. На фотографиях, сделанных, когда Лауре было двадцать с небольшим, изображена роскошная женщина с пышной грудью и красивыми, крепкими плечами и бедрами. Мне кажется, что Лаура начала съеживаться после рождения Эдди. В возрасте двух лет он весил девятнадцать килограммов. Лаура потеряла столько же. С нее улетучился каждый лишний грамм плоти и жира. Когда ушел Оскар, она, казалось, потеряла и в росте. Сейчас она сутулится так сильно, что ее плечи почти сходятся на груди.

У Лауры отличные волосы, от природы светлые и вьющиеся. Обычно она собирает их в практичный конский хвост. В тех редких случаях, когда она распускает их, они превращаются в копну игривых локонов, отражающих каждое ее движение и оживляющих ее веснушки. Ее кудри начисто отрицают суровую правду жизни и утверждают, что все на свете — это веселье и радость, непосредственный и бесшабашный смех. Сегодня на ней футболка, которую я раньше не видела. Я считаю уместным оценить ее.

— Красивая футболка.

Лаура улыбается:

— Правда? Спасибо. Купила в «Топшопе». Сама ведь знаешь, какие у них там шикарные вещи.

Я знаю. Было время, мы любили бывать там и по субботам тратили целое утро на блуждание по рядам доступной простым смертным моды. Мы подбрасывали монетку, решая, кому достанется последняя пара супермодных обтягивающих фиолетовых штанов, которые не шли ни мне, ни ей. Мы по очереди сторожили коляску Эдди и примеряли блузки из тонкой мерцающей ткани и прелестные, украшенные вышивкой юбки.

— Почему мы ходим именно сюда? — спрашивает Лаура. — В Уимблдоне и Шепардс-Буше столько других приятных кафе. В «Старбаксе» все так безлико.

— Потому что нам обеим удобно сюда добираться, а в частных кафе подают чуть теплый растворимый кофе, — напоминаю я.

— Ах да. Ну почему мир не такой, каким я его себе представляю? — Она улыбается.

— Тяжелое утро? — сочувственно спрашиваю я. Новая футболка и широкая улыбка не вводят меня в заблуждение: жизнь у нее далеко не беззаботна. Было бы невежливо, если бы я приняла внешнюю сторону Лауры — смеющуюся маску — за всю Лауру.

— Не особенно. Только когда я оставляла Эдди в детском саду, он вцепился в меня и заплакал.

— Я думала, он там освоился. — Я похлопываю ее по руке.

— Сегодня утром он выглядел таким расстроенным, что я всерьез подумывала о том, чтобы не оставлять его.

— Но оставила?

— Да. Линда, его воспитательница, забрала его у меня и прижала к своей громадной груди.

— Он оценил? — спросила я.

— Нет. Для этого должно пройти еще лет двенадцать. Он просто грустно посмотрел на меня своими синими глазами. Линда твердо и вполне обоснованно заявила, что «расстраиваться из-за такой мелочи — глупо».