Алекс Тарн - Квазимодо

• Название: Квазимодо
• Автор: Алекс Тарн
• Издательство: Издательства: «Гешарим - Мосты Культуры»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: ISBN: 5-93273-189-3

Новый роман израильского пишущего на русском языке писателя, автора бестселлера «Протоколы сионских мудрецов». Сегодняшний Израиль, новые репатрианты, любовь и трагедия, терроризм и борьба народа и государства за выживание, сохранение собственного достоинства и вера в будущее.

Когда дом горит, когда трещат балки и рушатся перекрытия, когда боль за дорогих сердцу кажется хуже смерти — то не лучше ли спрятаться в бездомности? Не лучше ли уйти, спрыгнуть с подножки, забыть, сократиться до крохотного кусочка бытия, лишь бы не жгло так, лишь бы не болело…

Лучше, конечно, лучше.

Да только вот — нет спасения и в бездомности; даже там догонит беда, прыгнет на плечи сумасшедшим оборотнем, вцепится в загривок кривыми когтями, рванет яремную вену ядовитым клыком…

Бездомный человек подбирает в яффском порту бездомного пса, и они вместе выходят навстречу неизбежности.

---

А попадаться Зияду сейчас никак нельзя. И не в том даже дело, что бока намнут, особенно, если пограничники… и не то беда, что продержат пару деньков на казенных харчах — в этом, если разобраться, был даже свой кайф… а то беда, что высадят потом все в той же Рамалле, а то и прямо сдадут в проворные руки людей Абу-Нацера. И все. Смерть, как известно, скачет на быстром верблюде. И если бы просто смерть, а то страшная, позорная, у всех на виду. Зияда передернуло. Он встал и начал искать съестное, чтобы отогнать едою мрачные мысли. В дощатом сарайчике приятно пахло кинзой и свежим укропом.

Вдоль стен стояли картонные ящики с овощами — то, что осталось от сегодняшней торговли. Что-то сгодится и на завтра; помидоры как раз дойдут, и даже вялые огурцы можно иногда всучить невнимательной хозяйке или какому другому случайному фраеру. Эту науку, как и другие тонкости овощного ремесла, Зияд постиг с раннего детства, с тех пор, как отец начал брать его с собою. Мальчик устраивался между ящиков и коробок в кузове дребезжащего «пежо», старшие братья Хусам и Ахмад залезали к отцу в кабину, и они ехали по разбитому проселку туда, где широкое асфальтовое шоссе делало резкий поворот, замедляя бег торопливых еврейских машин, так, что их хозяева могли хорошо рассмотреть приткнувшийся к обочине грузовичок с откинутым бортом, а в нем — горделиво краснеющие помидоры с зелеными усами, растрепанные охапки салата, лиловые капли баклажанов, пушистые щеки персиков и прочий замечательно свежий, росистый товар. Ну как тут было не остановиться?

И они останавливались, и мальчики, улыбаясь и наперебой подсовывая пакетики, — только накладывай — бежали навстречу, и отец, усатый пожилой зеленщик, заботливо кивая, вытаскивал из набитого уже пакета ненароком, по недосмотру попавший плод с небольшим изъяном — мол, нам чужого не надо, мол, для нас благо клиента — дело наипервейшее… а потом все мелкие пакеты складывались в один большой мешок или в ящик, и мальчишки в нетерпении переминались рядом, готовые тащить эту тяжеленную ношу в багажник или на заднее сиденье или еще куда, к черту на рога, потому что в конце, по окончании загрузки, в ладони всегда оставалась маленькая серебряная монетка, как пропуск в сладкий, недоступный мир удовольствий.

Монетка называлась «тип», и ее полагалась отдавать старшему, Хусаму, потому что в конце рабочего дня «типы» делились между всеми тремя братьями, но не поровну, а по справедливости, то есть, по старшинству. Зияду, как младшему, доставалось меньше всех, и однажды, по глупости, он попробовал утаить пару монеток, за что был жестоко избит прямо у дороги и после этого в течение недели не получал ничего. Хуже всего было то, что отец не пришел к нему на помощь, а спокойно наблюдал за избиением издали и только потом, когда братья, посмеиваясь и пересчитывая отнятые деньги, отошли, грубо поднял плачущего Зияда за шиворот, поставил перед собой и назидательно сказал в восьмилетнее, перемазанное кровью и соплями лицо: «Это тебе урок, сын. Никогда не садись на место того, кто может сказать тебе: Встань!»

Отец был мудрый человек. Он научил Зияда многому. Была еще и школа, но совсем немного — как-то так получалось, что все время было не до школы. Но все это не имело никакого значения: отец говорил, что знание хорошо, когда оно в голове, а не в книгах. И еще он говорил, что не тот умен, кто умеет отличать добро от зла, а тот, кто из двух зол умеет выбирать меньшее. А этому никакая школа не научит.

Зияд двигался наощупь, в темноте. Конечно, можно было бы включить свет — вон он, рубильник, там, слева от двери, только руку протянуть. Но Амнон велел света не зажигать — опасно. Мало ли кто по рынку ходит в ночное время; если местный полицейский Охана — еще куда ни шло, этот Зияда знает… а вот пограничники или уголовка… Сарай старый, щелястый, увидят — и все, Зияду конец, Амнону — неприятности. Времена нынче не те, чтобы незаконного араба-работника у себя прятать. Теперь за это, говорят, сажают, а уж штрафы дерут — это точно. Да и вообще удивительно, как это Амнон согласился ему помочь. Правда, пришлось наврать с три короба: мол, дети малые с голоду помирают, мать больна, отец калека, всех братьев поубивали… работа, мол, нужна хоть какая… возьми меня, Амнон, в лавку по старой памяти, сделай благое дело — Всевышний не забудет, все зачтет… Даже слезу пустил для убедительности. Ну и поверил Амнон, старый дурак. Еврея обмануть проще простого, это всякий знает.

Он добрался до стола, прислушался, чиркнул спичкой. Ага, вот и питы, и масло… видать, и впрямь пожалел его Амнон… глупец — он и есть глупец. Боковым зрением Зияд заметил легкое движение в дальнем углу. Он поднял спичку повыше, и сердце у него екнуло. Два пристальных блестящих глаза выцеливали его из-за батареи коробок. Догоревшая спичка обожгла пальцы, и он, паникуя и чертыхаясь, поспешно зажег новую. А!.. Нашел чего пугаться! Это была всего-навсего крыса. Небось, тоже подбиралась к моим питам, а, усатая? Хрен тебе в глаз, а сестре твоей хромой — в задницу! На-ка, получи! Зияд отломил кусок огурца и запустил в угол. Мимо. Крыса даже не шелохнулась. Ну и сиди там, мне-то какое дело. Все равно все питы — мои. Он вытащил из-под цветочного горшка небольшое фаянсовое блюдце, обтер его рукавом, налил масла и начал есть, обмакивая туда питу, с удовольствием чавкая, причмокивая и вытирая все тем же рукавом толстогубый масляный рот.

Было как-то непривычно без бороды и усов, которые пришлось сбрить, чтобы привлекать меньше внимания. Есть в темноте было неудобно, Зияд весь перемазался, и его лицо с крутым низким лбом и сильными челюстями отчетливо лоснилось в слабом лунном отсвете, робко проникающем сквозь крохотную отдушину под потолком. Крыса завистливо смотрела из своего угла, как он доедает последнюю питу. Она была не настолько голодна, чтобы попытаться отвоевать кусок-другой, да и соперник выглядел слишком сильным. Никогда не садись на место того, кто может сказать тебе: встань!

Зиял убежал из дому тринадцати лет — надоело горбатиться на других. Отец говорил: если нет чего желаешь, желай того, что есть. И еще: ушел из дома — потерял уважение. Легко ему было так говорить! Он, отец, был главным в доме, как капитан на судне. А Зияду тоже хотелось стать капитаном. Не ждать же, пока отец помрет… да если и помрет — старших-то братьев — эвон сколько!.. жди, пока до него, до Зияда, очередь дойдет! Нет уж… Вот, к примеру, Марван Хусейни — всего на год старше Зияда, а уже работает в Тель-Авиве, ходит с немалыми деньгами, что твой султан. У Марвана были свои поговорки.

«Ну что, — говорил он, закуривая «Марлборо» и презрительно сплевывая. — Все еще сидите в дерьме? Навоз, как его ни меси, не станет карамелью.»

Что же делать, Марван, подскажи? «Думай сам, — смеялся Марван. — Когда нет лошади, седлают собаку!»

Вечерами, расстилая на крыше свое одеяло, Зияд завороженно всматривался в запад, туда, где рядом с черным провалом моря сияли бесчисленные огни огромного города, туда, где есть столько маленьких серебряных монет, что людям даже лень нагибаться за ними, туда, где, по рассказам Марвана, можно купить себе женщину — не насовсем, а на время и трахать ее хоть всю ночь, и за это не убьют, потому что она ничья.

Так он оказался в овощной лавке Амнона, на тель-авивском рынке. Тогда еще войны не было, никаких облав и блокпостов, полиция смотрела на таких, как Зияд, сквозь пальцы — работай себе сколько хочешь, главное, не делай проблем. А он и не делал. Ремесло, слава Аллаху, привычное, торговое ремесло. Подешевле купить, подороже продать. Здесь недовесить, там недодать. Еврея обмануть легче легкого. Глупый народ, доверчивый. Иной раз обман замечают, а все равно молчат… неудобно им вроде становится… фраера, одним словом. Амнон, хозяин, уж на что тертый калач, а туда же. Я, говорит, тебе верю, Зияд, потому как сразу видно, что работник ты хороший и человек честный. Ну не дурак ли? Отец говорил: «Доверять людям — все равно что доверять воде в решете.» Вот так-то.

Пошла у Зияда жизнь легкая, красивая. Раненько утром, еще затемно, едет вместе с хозяином на оптовый базар, в центр города. Там красиво, шумно. Грузовиков сотни, отовсюду; шоферюги кричат, ругаются, честят друг друга так, что в ушах звенит. Торг идет веселый, быстрый, все всех знают; по рукам ударили и сели кофе пить, пряный, сладкий. А над городом уже заря трепыхается… пора, значит, на рынок, к прилавку.

Раз-два, все разложили, хороший товар — лицом, поближе к покупателю, лежалый — с тылу, поближе к себе… вот и готово дело… а ну подходи, кило-за-шекель! Теперь главное — кричать погромче да руками шевелить побыстрее… раз-два, раз-два… это — туда, это — сюда… глянь, — вот и день кончается, эй, Зиядка!.. сворачивай басту! Это мы быстро, хозяин, это мы — чик-чак… убрал, подмел, запер… все! Довольный Амнон пересчитывает выручку, садится в свой «Мерс» и — домой, к семье. А Зияду и здесь хорошо, в овощном сарайчике, что позади лавки лепится. Матрац есть — прилечь, одеяло — укрыться, кран со шлангом — умыться… что еще надо человеку?