Виктор Куликов - Первый из первых или Дорога с Лысой горы

• Название: Первый из первых или Дорога с Лысой горы
• Автор: Виктор Куликов
• Издательство: ИПП «Прометей»
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1995
• ISBN: 5-87091-024-2

Мастер, Маргарита, Воланд — герои великого романа Булгакова становятся главными действующими лицами этого романа. «Благодаря им прошлое смешивается с настоящим, события приобретают характер непредсказуемый и драматичный, Любовь и ненависть сталкиваются в открытом поединке, а Добро торжествует, увы, не всегда…»

---

— Не много.

Назаретянин кивнул:

— Да, это так. Счастливых людей в Иудее не много… Но ты не спрашивал, почему? Как такое возможно? Ведь мы же народ, избранный Богом! Почему же мы так несчастливы? Почему же Всевышний нам не помогает?

Он отвернулся от нас в отместку за наши грехи, — решительно заявил Захарий.

Лицо Вар-Раввана сделалось грустным. Вздохнув обреченно, нахмурился:

— Он отвернулся от нас за наши грехи… Но что же такое есть грех? Что значит грешить?.. Не знаю, как ты, но я думаю, что грешить — это делать не то, для чего нас создал Господь, идти не тем путем, которым бы Он хотел, чтобы мы шли. То есть… отвернуться от Него. А это и значит верить неправильно! Так или нет?

Толпа отвечала смущенным молчанием. Не знал, что сказать, и Захарий.

Выдержав паузу, с по-прежнему грустным лицом Вар-Равван продолжил:

— Мы потому и несчастны, что грешим, а грешим оттого, что неправильно верим в Бога и неправильно понимаем жизнь… Ну скажите, что такое быть счастливым? Есть с золотого подноса, пить из серебряных кубков? Целыми днями предаваться безделью в прохладных покоях? Да, это, наверное, замечательно! Но разве любой из нас, не имеющий ни золотого подноса, ни серебряных кубков, не счастливее узника, изодня в день таскающего камни мостить дорогу? А он, этот узник, мостящий дорогу, разве не счастливее узника, приговоренного к смерти? Но узник, приговоренный к смерти и ждущий своего часа, он не счастливее своего собрата, казненного позавчера?.. И в то же время тот узник, казненный поза вчера, я думаю, счастливее камня, уложенного вместе с другими в дорогу. Потому что он жил, в нем горела искра, зажженная Господом!.. И правителям стран, и вельможам, и доблестным воинам, и разбойникам, и тру долюбивым крестьянам — всем суждено умереть. Но умереть суждено только тем, кто жил. И каждый из тех, кто жил, кто живет и кто только родится, должен быть счастлив, что ему дарована жизнь, что Всевышний создал его по образу своему и подобию и примет назад к себе… Надо понять, что вся наша жизнь есть всего лишь возвращение к Богу. И этого хватит для счастья вполне, если ты по-настоящему веришь в Господа!.. Мы же выдумали себе новых богов, мелких, сиюминутных, и поклоняемся им, а потому и несчастны.

Как его слушали! Как молчали собравшиеся на площади…

Никогда еще Анна не видела одновременно у стольких людей таких изумленных и подобревших глаз.

Она вглядывалась в лица жителей родной деревни, которых помнила с малолетства, и не узнавала их. Люди, внимавшие Вар-Раввану, словно размякли, словно посветлели.

Да и Анна сама еще никогда раньше не ощущала такой радости… да, да! то была радость от… слов. Мгновеньями на нее накатывало чувство, что слова эти не говорил бездомный бродяга, нищий и некрасивый Вар-Равван, а пел кто-то в ней самой. Кто-то, похоже, живший и слышавший эти слова еще до того, как она родилась.

И вот теперь, когда они слетали с обветренных губ Вар-Раввана, этот кто-то внутри нее их подхватывал и напевал как действительно песню.

Боже мой, объясни, что с ней творилось!..

С этого дня Вар-Равван приходил к обложенному белыми камнями колодцу каждый вечер. И не было случая, чтобы к нему не собирались жители Гинзы.

Чаще происходило наоборот, и когда Вар-Равван в сопровождении учеников и Андрея появлялся на площади, там с нетерпением уже ждали люди, которые часто шли целыми семьями, чтобы послушать его, о чем-то спросить, высказать собственные мысли.

А слушать их и понимать он умел! И способен был так объяснить самый вроде бы сложный вопрос, так на него ответить, что все становилось ясно и самому непонятливому.

Очень скоро такие беседы стали необходимы деревне как рассвет или дождь. Иногда, разговаривая между собой, жители Гинзы спрашивали друг друга, как они жили раньше без Вар-Раввана? Как это было возможно?

Анна… ну а что Анна? Пересилив свой страх и признавшись себе самой, что Вар-Раввана она полюбила, Анна мучилась теми сладкими надеждами, которые знакомы всем, кто любил когда-либо.

Ловила взгляд Вар-Раввана, прикосновенье руки, пыталась по голосу и лицу его распознать, выделяет ли он ее среди всех остальных.

И разумеется, ей казалось, что выделяет. Всем влюбленным так кажется. В этом доброе сердце лжет беззастенчиво!

Но однажды Анна решилась…

Зная, что каждый день на рассвете Вар-Равван ходит за хворостом в недалекую рощу вокруг источника, в то утро Анна выждала, когда Bap-Равван отправился в путь, и заспешила следом.

В роще и она принялась собирать хворост, разговаривая с Вар-Равваном о пустяках, выжидая момент, чтобы открыться ему.

Так она протянула до тех пор, пока они не насобирали достаточно, и Вар-Равван справился с ее вязанкой, а затем и со своей, связав их. После чего они сели передохнуть перед возвращением. Сели на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

Анна спросила:

— Скажи, Вар-Равван, что ты думаешь о любви? Это правильно, когда мужчина и женщина любят друг друга?

Глядя пристально на нее, Вар-Равван помолчал, а когда он заговорил, голос его звучал глухо:

— Любая любовь правильна. Но без любви мужчины и женщины жизнь бессмысленна. Мужчина и женщина созданы как две половины целого, из которого рождается жизнь. Только такая любовь делает человека по-настоящему счастливым.

— А ты сам… любишь кого-нибудь? Какую-нибудь женщину? — Анна не выдержала его взгляда и отвернулась. Жар смущенья обжег ей лицо.

Вар-Равван помедлил с ответом:

— Анна! Ты необычайно красива. Полюбить тебя было б блаженством для каждого. Но я… я могу быть тебе только братом. И ты всегда будешь мне только сестрой… Не спрашивай, почему. Не надо… Пойдем.

Иначе люди могут подумать о нас неправильно.

Только… только… только сестрой.

Только?

Больше Анна не слышала ничего. Больше и слышать она ничего не хотела.

Сестрой… Только сестрой?

День разливался расплавленным золотом. И обещал убивающий зной, режущую глаза ясность. Ясность во всем.

Анна тащила вязанку, не замечая ни ее тяжести, ни встречного ветра. И конечно, не знала, что Станий-младший, человек, от которого она сбежала из Ершалаима, уже приближается к Гинзе. На взбешенном коне, в сопровождении десяти солдат.

Облако поднятой ими пыли еще не виднелось из-за далеких холмов…

И уж тем более облако пыли, гнавшееся за Станием-младшим и сопровождавшими его солдатами, было неразличимо с верхней палубы теплохода «Отчизна», где Анечка и открыла глаза, вытянувшись все так же в шезлонге.

Сколько времени она просидела зажмурившись, Анечка не понимала. Только чувствовала, как в кончики пальцев с особым усилием давит разгоряченная кровь. Да слышала сердце свое, которое билось взбешоннее, чем мчался конь Стания-младшего к изжаренной месяцем гарпеем Гинзе.

— Браво, брависсимо, бесподобная Анна Павловна! — зааплодировал из своего шезлонга Чигиз. — Вы сделали все просто великолепно! Я знал, что вы справитесь с этой ролью. И вы справились…

— Но позвольте… — начала было Анечка неуверенно, однако продюсер не дал ей сказать.

Он вскочил и показался ей из шезлонга еще более высоким и могучим в плечах. Прямо-таки великаном.

— Не надо! — воскликнул Чигиз. — Не надо сейчас никаких вопросов. Отдохните, придите в себя. Развлеки тесь, в конце-то концов! Вы же на фестивале. Так что, как говорят в идиотских американских фильмах, рилакс! — продюсер скорчил страшенную мину и загнусавил, будто нос его был зажат: — Иначе ты труп, приятель…

Анечка не выдержала и рассмеялась. И хорошо, что Чигиз не дал ей спросить. Она, собственно, и не знала, что спрашивать.

— Так-то лучше, — одобрил продюсер. — Значит, мы договорились? Вы отдыхаете, предаетесь радостям и веселью профессионального праздника, ну, а как только потребуется, то я и представлю вам сэра Девелиша Импа, да?

— Да.

— Отлично! С вами чертовски приятно иметь дело, — Чигиз одернул пиджак, изысканно склонил голову: — Тогда позвольте мне исчезнуть.

И он тут же исчез! Его просто не стало. Как в цирке: ап — и нету.

Анечка повертела головой, зажмурилась, открыла глаза, но Чигиз от этого не появился.

Тогда Анечка вознамерилась встать из шезлонга и уже было встала, но ее осенила гениальная мысль, что если продюсер исчез, то так, значит, и надо. И что, даже поднявшись, она ничего не поправит и не вернет.

Анечка вставать передумала.

И правильно сделала: в шезлонге удобно, солнце ласкает, ластится ветер… Но тоскливо, о Боже мой, как тоскливо! Ведь она сможет быть ему только сестрой, это так, так, он своего решения не изменит. Она чувствует это сердцем.

Он? Не изменит.

Тоскливо…

ГЛАВА 7 ФИРМА ВЕНИКОВ НЕ ВЯЖЕТ

В наш мир, в бесшабашное бабье лето сознание Дикообразцева вернулось от завораживающего баса, пророкотавшего: