Виктор Куликов - Первый из первых или Дорога с Лысой горы

• Название: Первый из первых или Дорога с Лысой горы
• Автор: Виктор Куликов
• Издательство: ИПП «Прометей»
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1995
• ISBN: 5-87091-024-2

Мастер, Маргарита, Воланд — герои великого романа Булгакова становятся главными действующими лицами этого романа. «Благодаря им прошлое смешивается с настоящим, события приобретают характер непредсказуемый и драматичный, Любовь и ненависть сталкиваются в открытом поединке, а Добро торжествует, увы, не всегда…»

---

Знакомый всем голос зазвучал с раздражением:

— Более чем…

— Хорошо, драгоценный Макар Электросилович, будь по-вашему! — Поцелуев отпрыгнул в сторону, развернувшись при этом к залу спиной, и выбросил обе руки вверх, как иллюзионист ва время коронного номера.

Из мрака сцены незамедлительно послышались металлический лязг, гул и рев, и со сцены в зал вылетел на полных парах несущийся паровоз, тянувший за собою допотопные вагоны.

В зале поднялся визг, заметались перепутанные зрители.

Но поезд, не причинив никому никакого вреда, никого не подмяв под колеса и даже вскользь не задев, промчался сквозь зал и исчез. Как будто его и не было.

Правда в воздухе после него плавали клоки отдававшего свежестью пара, пахло просмоленными шпалами, и кружили, оседая на пышные прически, парадные платья и плечи дорогих пиджаков, лоскутки сажи.

— Да, мои распрекрасные, это был тот самый поезд, — перекрывая ропот собравшихся, сообщил Поцелуев. — Именно тот, с которого все и началось!.. И право, мне как-то неловко, что в зале, где столько кинематографистов, многие приняли его за что-то другое. Ну да вечная сила искусства в ловком обмане и заключается. А чем талантливее люди, тем легче они на обман попадаются… — он развел руками и спросил: —Ну что, продолжим?

— Танки пускать будем или дирижабли? — отозвался из зала известный режиссер Распуздрач, но голос его звучал не так уверенно и саркастично, как ему самому хотелось бы.

Левая бровь распорядителя капризно изогнулась.

— Интересная мысль! Извольте…

И позади Поцелуева зарычали бульдогами моторы. На сцену выбрался один бронированный монстр, второй. Стволы их пушек опустились, прицеливаясь в середину зала.

А в это же время под потолком закружили штурмовики, то и дело пикируя и роняя вниз вой падающих бомб.

Залопались взрывы, послышались крики «Огонь, огонь, мать твою!.. Противотанковым заряжай!». Свистели осколки, долбили воздух пулеметные очереди.

Зрители в партере сползли с кресел и непонятно как попрятались под сиденьями.

Спас их все тот же знакомый голос из центральной ложи:

— Прекратите немедленно! Что за обострение конфликтности?!

Поцелуев послушно дважды хлопнул в ладоши.

Звуки битвы замолкли, зрители осторожно выбрались из-под кресел. Помятые, побледневшие, с испорченными прическами.

От прекрасных дам исходил аромат не французских духов, но гари.

С беззаботной улыбкой взиравший на все происходившее Поцелуев воскликнул, адресуясь к центральной ложе:

— Нет, вы воистину миротворец, драгоценный Макар Электросилыч! Что бы мы без вас делали?.. — тут он забегал глазами по партеру. — А как вам, господин Распуздрач, понравились танки?.. Вы ведь танки заказывали?.. Получили?.. Ну и как они?

Распуздрач промямлил нечто малопонятное.

— Ну и славно! А дирижаблей, простите великодуш но, не было. Не осталось на складе. Только летающие крепости нашлись. Но если вам дирижабли позарез нужны…

Поцелуев исполнил жест, который должен был заверить режиссера в том, что если дирижабли тому во как нужны, то распорядитель их для него раздобудет. Во что бы то ни стало.

— Вы подумайте. А надумаете, не стесняйтесь… — совсем уже миролюбиво произнес Поцелуев. — Должен сообщить вам, мои разлюбезные, — обратился распоря дитель ко всему залу, — что торжественную церемонию открытия нашего фестиваля, посвященного замечательному юбилею кинематографа, мы начали и с прошлого в виде поезда, на котором кино ворвалось в наш мир, и с эффектов, которые будут использоваться при съемках фильмов в недалеком будущем, если специалисты возьмут, как говорится, на вооружение самые последние достижения исследовательского центра сэра Девелиша Импа. Ну а теперь я хочу передать слово господам, просто жаждущим поздравить всех нас с предстоящим юбилеем. Итак…

Поцелуев снова отошел в сторону. На сцену обрушился свет, заставив зрителей зажмуриться. Зал наполнился волнующей всем известной мелодией, в звуках которой картонные фигуры известнейших кинематографистов всех времен и народов начали одна за другое оживать и подходить к рампе.

Точнее, они не подходили, а подплывали к ней. Подплывали на волнах мелодии, сочинил которую один из них. Вон тот, щупленький, невысокенький, в котелке и дурашливых ботинках, с трогательными усиками…

От рампы они улыбались сидевшим в зале. И глаза их были туманны. Наверное, от слез, от растроганных чувств. Кое-кто из них покачивал поднятой рукой. То ли приветствуя, то ли прощаясь. Кое-кто кланялся.

И ни один из сидевших в зале не заметил, что вышедшие к рампе не роняли на пол теней.

Несколько секунд постояв перед зрителями, гении растворились в воздухе, а вдоль заднего занавеса сцены уже выстроились их картонные фигуры. В полный рост.

— Да-а-а, — кашлянув, начал Поцелуев, вернувшись к центральному микрофону, — хорошо быть мертвым гением. Тебя обожают все. А оживи кто-нибудь из них сейчас… Эхе-хе-хе… Господин Заваркин первый бы его и не поставил на очередь в круиз по Средиземному морю. — Правду я говорю, Яков Степанович?

Заваркину захотелось раствориться в воздухе вместе с корифеями… Не получилось.

— Будьте добры, многоуважаемый председатель братства, — не отставал от него распорядитель, — пройдите на сцену. Ваш выход!

Прожектор выловил Заваркина среди всех остальных, и председатель почувствовал, как его приподнимают из кресла.

Что оставалось бедному Якову Степановичу? Ничего ему не оставалось, как только добровольно подняться и зашагать по проходу к сцене, а потом и встать рядом с Поцелуевым, встретившим его самой дружелюбной улыбкой.

— Что у нас по программе дальше? — спросил пред седателя Поцелуев.

И надувшийся Заваркин ляпнул такое, чего от себя не ожидал никак:

— Не скажу. Зал зашикал.

— Как это? — развел руками Поцелуев.

— Очень просто, — гнул свое председатель, все больше и больше теряясь от собственных слов. — Не скажу и все тут!

— Даже под пытками?

— Хоть четвертуйте!

Поцелуеву эта мысль понравилась.

— Четвертовать?.. — переспросил он, смакуя это жуткое слово. — Великолепное предложение! Что скажет многоуважаемое собрание? — он повернулся к за лу. — Четвертовать господина Заваркина, или какую другую казнь ему учинить?

Вопрос его расколол зал на несколько групп. Самая многочисленная из них требовала председателя четвертовать и незамедлительно, чтобы церемонию открытия не затягивать. Другая шумно настаивала на том, что четвертовать его слишком много чести, что председателя будет достаточно просто вздернуть, и дело с концом. И только третья группа, вернее, группка, пыталась убедить, что временно Заваркина нужно помиловать, что с него с лихвой хватит и заурядной порки. Можно брючным ремнем, который в наличие имеется. Вот возьмите и приступайте.

— Знаете что, — послышался из центральной ложи всем хорошо знакомый голос, привыкший повелевать.

— Я весь внимание, — мгновенно ответил Поцелуев. — Чего изволите, Макар Электросилович?

— Вы эти свои лже-демократические штучки бросьте! — с похохатыванием предложил Макар Электросилович. — Поезда, понимаешь, пускаете, бомбардировщики с танками…

Бомбардировщиков у нас не было. Штурмовики, признаюсь, запускал! — кающимся голосом загнанной в угол сарая лисицы оправдывался Поцелуев. — А бомбардировщики у нас были только с водородными бомбами. Поэтому я их сюда запускать не решился… Но прошу прощения за то, что перебил, Макар Электросилович. Вы какое-то пожелание имеете?

В центральной ложе откашлялись, потом сказали:

— Я думаю, надо бы сначала от правительства поздравление участникам и гостям фестиваля зачитать.

А уж потом кого угодно четвертуйте, вешайте и порите.

Не возражаете?

Поцелуев подобострастно замахал руками:

— Что вы, что вы?! Давайте сюда! Прошу вас! — распорядитель крикнул за кулисы: — Девочки! — потом в оркестровую яму; — Маэстро!

Музыканты вдарили туш.

Из-за кулис, пересекая сцену, в зал, к ложе направились две красотки из танцевавших канкан в самом начале. И все в тех же изумительно прозрачных рубашонках.

Когда девицы вернулись из ложи в зал, где вспыхнул весь верхний свет, ведя под руки внушительных форм господина с сединой и в тяжелом правительственном костюме, все присутствовавшие встали и зааплодировали.

Двигаясь по проходу, Макар Электросилович улыбался суровой улыбкой знающего себе цену человека и не совсем равнодушно косился на сопровождавших его красоток.

На сцене, у микрофона, Макар Электросилыч вытянул вперед обе руки и, глянув на них, растерялся. Потом стал удивленно озираться.

Заозирался и Поцелуев.

Но ничего на сцене не обнаружив, спросил: