Райдо Витич - Противостояние

• Название: Противостояние
• Автор: Райдо Витич
• Жанр: Историческая проза

Время не выбирает судьбы, скорее судьба выбирает время.

---

— Ты о них, как о детях. Они солдаты, Леночка, они все видели, их не удивить, не испугать. Пуганные, стрелянные.

— Я о дисциплине.

— А я о нас. Останься.

— Ну, не могу я!

— Можешь. Что плохого, если поспишь в тепле и уюте? — затушил папироску, к девушке подсел, ладони опять в свои руки взял. И жарко от них до крика, и дыханье, и сердце не унять.

— Не надо, — убрала ладони.

Николай понял, чего боится:

— Не трону, не бойся. Сама не захочешь… даже не думай, — по волосам провел рукой, в глаза ей заглядывая. — Не смогу я заснуть, если ты далеко. Приду ведь и буду сидеть всю ночь у блиндажа. Хочешь, чтобы у бойцов повод посмеяться над командиром был? — прибег к хитрости.

— Нет.

— Тогда останься. Останься, Леночка, — пальчики начал целовать, голова к ее груди прижалась и Лена тяжело вздохнула, чувствуя, как дрожит все внутри.

— Что они подумают? — прибегла к последнему аргументу.

— Какая разница? Ты жена мне, и ты меня мужем признала. Любим друг друга — мало? Война, Леночка, сколько нам тогда отмерила? Ничего, все забрала, а сейчас подарила, но сколько? Ты знаешь? И я нет. Не дети, не в поезде, ясно все меж нами — к чему бегать?

— Не могу я вот так, понимаешь?

— Как, Леночка? Просто лечь спать? И спать, не вздрагивая от выстрелов, не просыпаясь от вскриков, храпа, духоты? Я ведь знаю, как с мужиками в землянке спать — храп стоит такой, что накат дрожит. Ну? Леночка? — волосы с ее лица убрал, щеку ладонью грея. — Я ведь хочу чтобы ты полноценно отдохнула и только. Сама говоришь — если завтра в наступление. А какой из тебя боец, тем более командир, если ты вымотанная?

А вот тут он прав был. То ли не окрепла она до конца, рано из госпиталя выписалась, то ли волнения и суматоха последних дней как и сегодняшнего сказывались — слабость чувствовала такую, что легла бы и не встала.

Николай видя, что она притихла, задумавшись над его словами, молча на руки Лену поднял, в другую комнату отнес. А там настоящая постель, с настоящими железными шариками на спинке, с подушками в наволочках вышитых и простыня, одеяло. И так заманчиво раздеться полностью, выспаться на мягком без одежды, как в прошлом, как дома, как давным-давно, до войны, что сил противиться нет.

Николай сапожки с девушки снял. Не удержался, по ногам ладонями вверх скользнул.

— Коля, — головой качнула, стесняясь.

— Ушел, — улыбнулся. — Спи, я за занавеской. Ничего не бойся.

— Потеряют меня.

— Не потеряют. Говорю, ни о чем не беспокойся.

— Такое бывает — спать ни о чем не беспокоясь? — заулыбалась от мысли, что одну ночь проведет как в далеком-далике, два года назад. Подумать — всего два года, а вдуматься — двадцать лет будто.

— Бывает, Леночка. Я рядом, — заверил и пошел за занавеску, прикрыл ее и замер, зубы сжав: первый раунд. Пока все удачно. Еще бы силы иметь, сдерживать себя и выжить эту ночь, не сгореть от желания, ум сохранить.

Постелил себе на лавке, а не спится, мается и все тут. Зайти бы к ней, но понимает, сунется и не уйдет. Не сдержится. А как ей? Целоваться-то и то не умеет. Глупая, славная, милая, нежная… Не было значит, ничего у нее с Санькой… А с ним будет! Жена она ему!

Встал, закурил. Забродил по комнате, стараясь не скрипеть половицами. А взгляд в сторону занавесок — там Леночка. Удобно ей? Спросить? Голос перехватывает, папироса в руках и то ходуном ходит.

Это же надо так желать, до одури, до звона в голове, как контузия!

Лена разделась и залезла под одеяло, закрыла глаза, невольно улыбаясь от блаженства.

Какая мелочь — мягкая постель, подушка, одеяло. А счастье до небес, до радостного крика. И беспокойства нет — Коля рядом.

Правда одно ее беспокоило — желание, чтобы он рядом и сейчас был, чтобы слышать, как он дышит, чтобы тепло его живого тела ощущать. Стыдные мысли. А с другой стороны, не дети уже, муж он ей, сам сказал.

Муж! Любит! — улыбка до ушей губы растягивала. И хорошо так, что хочется мир обнять. И словно нет войны, ничего плохого нет и не было.

Николай спать не мог — мотало, изнутри сжигало.

Под утро сдался, не мог больше — скользнул за занавеску и замер, сердце биться перестало от прекрасного видения — Леночки, спящей безмятежно. Улыбалась во сне и так сладко спала, в одеяло до подбородка укутавшись, что он тревожить ее не посмел.

Сел прямо на пол у постели, подбородком в кулак уперся и смотрит на нее, взгляд оторвать не может. Первый лучики из-за занавески лицо ее освещают, в волосах путаются, а ему не завидно, потому что знает, живая Леночка, дышит, рядом.

Глава 35

Николай снился, совсем близко, только руку протяни. Глаза открыла, а он правда — руку протяни.

— Доброе утро? — улыбнулся. — Как спалось?

— Замечательно, — заулыбалась, во все глаза на него глядя. Счастье — вот оно, простое, но огромное, как небо над головой — засыпать, когда Николай рядом, спать и знать — здесь он, проснуться и видеть — Коля.

Она руку из-под одеяла протянула, по щеке его погладила. Мужчина улыбнулся и вдруг замер, улыбка сползла, взгляд жутким стал. Руку Ленину перехватил, как клещами и смотрит на нее.

А видит страшные рубцы, искалечившие ее нежную ручку. И ярость такая в душе, что в аду наверное по сравнению с эти жаром — Арктика.

— Коля? — приподнялась Лена, забыв, что в сорочке. Лямочка спала с плеча и лиловые шрамы образующие звезду открылись его взору.

Он взвыл.

Отвернулся и голову накрыл, стараясь не заорать во все горло. Одна мысль, что Леночку пытали, что эта девочка перенесла нечеловеческую боль, что кто-то смел, что у кого-то рука поднялась — с ума свели.

Лене страшно стало, подумалось, что оттолкнули его ее шрамы. И больно от того до слез, но ничего не изменить. Прав, что хорошего, когда женщина так изукрашена, кому она нужна такая?

А больно от того до одури. Выходит, только день счастья ей и был отмерян?

Если бы он повернулся, слов ей сказал, а не сидел лицо и голову руками накрыв, не мотал головой, словно напуганный, она бы осталась. Но не хотелось ей его глаза видеть, а в них брезгливость, отторжение, и оставаться не могла — его не хотела третировать. А что еще могла увидеть?

Ясно все. Ясно!…

Одежду схватила. Натянула в секунды, сапоги в руки и бегом, только дверь входная схлопала.

Николай подняться даже не смог: ярость, ненависть к фашистам до слез давили. Только закричал вдруг дико. Руку до боли закусил, закрутило его до судорог…

Лена сапоги на ходу натянула и бегом, а бежать не может, слезы душат. Горько, больно. Душу мутит до спазма в желудке.

"Прости, Коленька, прости"…

А в чем она виновата?…

Мишку от хлопка дверей подкинуло — сон чуткий был, привычка. Выглянул — никого вроде и, вдруг майор закричал, да жутко так, что парень присел даже. И к нему рванул, думал фрицы прорвались или убила его жена новоявленная. Бабы все дуры.

Влетел в комнату, а майора крутит и вой стоит, словно в живот его ранило.

— Николай Иваныч! Николай Иванович!!

Николай смолк, дошло, доползло сквозь ненависть черным душу заполнившую — посторонний тут. Сел, пальцы в кулаки сжаты, так что побелели, по лицу судорога и белое оно, как в мел сунули, а в глазах безумие.

— Чего случилось — то? Вы ранены?! Товарищ майор?!

— Уйди, — процедил. Зубы свело до боли, не разжать. Только что его боль, по сравнению с той, что она пережила?

Как же так, Леночка? Как же так, девочка моя? Почему не ему, ей такие муки пройти пришлось? Где справедливость?!

Сашка?

Куда он смотрел?! Как это могло произойти?!

— Товарищ майор, — протянул расстроенный, озадаченный до плаксивости Мишка.

Санин говорить не мог — нутро жгутом сворачивало от одной мысли, что Леночку пытали. А что пытали ясно — руки изрезаны, звезды на груди…

Встал, а стоять не может, шатает. И куда идти, что делать, как с собой справиться? Увидит она его в таком состоянии — перепугает девочку.

Дошел до стола, за папиросы схватился, а руки ходуном ходят, и тянутся к автомату и бегом бы к окопам фрицев, и всех до одного… Нет, ножом, тварей, звезды на их поганых рожах вырезая!!

— Ненавижу!! — грохнул кулаком по столу от ненависти, что выход найти не могла.

Мишка понял, что ничего не поймет, но что плохо майору точно. И лейтенант его смылась, только ее и видели — пусть-ка лучше старшие разбираются.

Ринулся за Семеновским. Тот с Грызовым до утра сидел, у того политрука и нашел.

— Там это, майор не в себе. Вроде не ранен, а орет, — протараторил, растолкав Владимира Савельевича. Мужчина сонно таращился на парня, не соображая, чего он кричит. Грызов шею потер, просыпаясь:

— Эх, паря, кричат — то не только от ранений, — вздохнул, зависти не скрывая. Он бы тоже покричал. Досталось бы хоть одну ночь женщину погреть, наплевал бы на все. Как Николай. А потом хоть губа, хоть трибунал, хоть смерть.