Сергей Романовский - Наука под гнетом российской истории

• Название: Наука под гнетом российской истории
• Автор: Сергей Романовский
• Жанр: Прочая документальная литература

Книга является первой в нашей отечественной историографии попыткой сравнительно полного изложения социальной истории русской науки за три столетия ее существования как государственного института. Показано, что все так называемые особости ее функционирования жестко связаны с тремя историческими периодами: дооктябрьским, советским и постсоветским. Поскольку наука в России с момента основания Петром Великим в Петербурге Академии наук всегда была государственной, то отсюда следует, что политическая история страны на каждом из трех выделенных нами этапов оказывала решающее воздействие на условия бытия научного социума. Специфические «особости» функционирования русской науки на каждом историческом отрезке и рассмотрены в книге. При ее написании автор использовал обширный исторический, историконаучный материал, дневники, воспоминания и переписку крупных русских ученых. Привлечены архивные источники. Книга представляет интерес для всех, кто интересуется историей русской науки и культуры. Она будет полезна студентам и преподавателям как гуманитарных, так и естественнонаучных специальностей университетов.

Романовский С.И.

---

Большевики дали деятелям ВАРНИТСО практически неограниченные полномочия. Они имели возможность не только идейно, но в самом прямом смысле слова терроризировать ученых. ВАРНИТСО была задумана как ГПУ в науке и по сути стала таковой. Это не эмоции автора. Это – факты истории. В апреле 1929 г. ВАРНИТСО вызвала на соревнование ГПУ: кто больше выявит вредителей. Проводился и активный обмен кадрами между этими родственными организациями. Те из членов ВАРНИТСО, у кого был развит нюх на вредителей, становились штатными сотрудниками «органов», а «органы», в свою очередь, сплавляли всех бездарей в ВАРНИТСО. Так наука стала активно засоряться сотнями неприкасаемых недоумков, чувствовавших себя в научной среде подлинными господами положения. Впоследствие и из них вылущилась армада научной номенклатуры.

В.М. Свердлов составил записку «Общее настроение ученых и технической интеллигенции». Она стала своеобразным руководством к действию. Свои притязания на Академию наук деятели ВАРНИТСО обнаружили с детским прямодушием: “Мы считаем необходимым, – писал Свердлов, – изменить Устав Академии наук в таком смысле, чтобы она не являлась замкнутой организацией, с одной стороны, а с другой стороны, чтобы избрание академиков не находилось бы в зависимости от «бес-смертных», а в нем принимали бы участие более широкие круги лиц” [397]. Это им, конечно, удалось на славу. Помощь ВАРНИТСО в деле «коренного перелома» академических двухвековых традиций оказалась неоценимой.

Всех ученых ВАРНИТСО поделила на три группы: 1) активные “строители”, полностью солидарные с линией партии (им – зеленая улица); 2) колеблющиеся (с ними – активная работа: они либо станут “нашими” либо будут сданы “органам”); 3) противники советской власти, “тайно или явно враждебные социалистическому строительству” (им – беспощадный бой) [398]. Партийным идеологам теперь не надо было морщинить лоб, чтобы подстроить «теорию» под «Шахтинское дело», процессы «Промпартии», «Союзного бюро» и т.п. – за них это делали мыслители из ВАРНИТСО.

Многие ученые клюнули на конъюнктуру и стали активными союзниками Баха: академики А.И. Опарин, О.Ю. Шмидт, Н.Я. Марр и др. Иные просто испугались идеологического террора и также встроились в первичные организации ВАРНИТСО: А.Н. Самойлович возглавил ячейку ВАРНИТСО в Академии наук, Н.И. Вавилов стал во главе варнитсовцев Ленинграда. После речи Сталина 23 июня 1931 г. на совещании хозяйственников, в которой он осудил “спецеедство”, тысячи запуганных интеллигентов хлынули в ячейки ВАРНИТСО.

Как тут было не испугаться, если журнал «ВАРНИТСО» к прямому вредительству отнес даже псевдомарксистские теории, слабую требовательность к студентам и снижение качества руководства аспирантами. Этот бред хотя бы оконтурен. Но додумались и до “потенциальных вредителей” [399]. А это уже запредельно. Им мог быть объявлен любой, даже обременительных доказательств не требовалось. Органам после подобной те-оретической проработки их проблематики жить стало легче. Они могли свой карающий меч опустить на любую голову и твердо при этом знали, что не ошиблись: если и не пойман на вредительстве явном, зато уличен в потенциальном. «Органы не ошибаются! Они – компетентные!» – теперь это стало ясно каждому. Пусть попробуют усомниться.

В 1933 г. членами ВАРНИТСО были более 15000 человек и рост ее ячеек не притормаживался. В 1936 г. Академию наук, напомним, слили с Коммунистической академией и она стала полностью большевистской. Наука оказалась целиком зависимой частью государственной политики. ВАРНИТСО свое дело сделала. В 1937 г. ее упразднили, передав основные функции НКВД.

И в заключение – еще один сюжет. Им завершается по сути процесс мутации русской науки. Речь пойдет о 1929 годе, который Сталин назвал «годом великого перелома». Именно тогда был окончательно сломлен хребет российской научной интеллигенции как независимой социальной группе [400], именно тогда была поставлена на колени Академия наук, именно с того года можно было забыть о русской науке и говорить только о науке советской.

Итак, в 1927 г. Академия наук приняла свой первый советский устав, в нем она заверила власть, что ученые отдадут все свои силы строительству социализма. В 1928 г. большевики благополучно прикончили НЭП, приняли первый пятилетний план и взвинтив до жертвенного экстаза энтузиазм людей, ринулись всей страной на выполнение и перевыполнение. Понятно, что многие явно завышенные контрольные цифры плановых заданий без научной подмоги повисали в воздухе. И большевики впервые обратили серьезное внимание на науку, но, разумеется, сделали это по-своему, т.е., не доверяя «буржуазным ученым», решили и саму науку, и Академию наук переделать на свой лад да так, чтобы ученые готовы были выполнить любое задание партии, не рассуждая и не комплексуя.

К тому же – придется повторить – уже вовсю работал конвейер Коммунистической академии, все науки гуманитарного цикла стали стерильно марксистскими, появились свои «кори-феи» в истории, философии, экономике, литературоведении и они, как старуха в сказке о золотой рыбке, быстро насытившись тем, что было для них легко доступно, вперили свой вожделенный взор в Академию наук. Разумеется, свои ничем не обоснованные притязания эти новоявленные гегели и карамзины держали при себе, а своим партийным хозяевам с легкостью внушили, что у них под боком, мол, процветает антисоветски настроенная Академия наук, где – подумать страшно! – до сего дня нет ни одного ученого – коммуниста. Власти приняли эту подачу и решили срочно выправить недопустимый идеологический перекос.

Однако сделать это следовало, хотя бы внешне, деликатно. Ведь академиков пока еще избирали тайным голосованием. Можно, конечно, было и поломать сей псевдодемократический пережиток и просто назначать в академики решением ЦК. Но коммунисты на это не решились. Зато придумали иезуитский ход: увеличили вдвое штат Академии, что, разумеется, никак не вязалось с естественным ростом науки, да еще навязали свою – большевистскую – демократию выборов: выдвижение кандидатов «снизу» трудовыми коллективами, публичное обсуждение претендентов общественностью, тройной фильтр голосования в самой Академии: сначала в специальных предметных комиссиях, затем – в Отделениях и, наконец, на Общем собрании.

Большевики рассчитали точно: подарив Академии 42 вакансии, они были уверены, что в благодарность за столь широкий жест, академики не будут очень строги к кандидатам – коммунистам. К тому же и печать сделает свое дело – уж своих-то она сумеет подать как надо, особенно на фоне обильно унавоженных конкурентов. Одним словом, большевики, не постучавшись, вломились в Академию наук и ждали радушного гостеприимства.

Но тут случилось непредвиденное. Никак не думали апостолы взбесившегося ленинизма, что после красного террора да стольких показательных политических процессов против интеллигенции, у нее еще сохранилось чувство собственного достоинства, и она еще что-то такое смеет. Разыгрались прямо-таки шекспировские страсти, но только в отличие от великого англичанина, у которого в финале его трагедий все, как правило, погибают, в этой истории никто не погиб физически, зато все были поставлены на колени. Так и стояла советская наука, не меняя позы, более полувека.

Итак, первый акт драмы [401]. Его мы назовем «Роковое непослушание».

19 апреля 1928 г. «Правда» в заметке «От Академии наук СССР» оповещает народ о 42 вакансиях академиков и одновременно излагает новый порядок выборов. И сразу же всколыхнувшаяся общественность заваливает Академию письмами, предлагая несметное число кандидатов в «бессмертные». К концу июня список претендентов из 207 человек был сформирован, и С.Ф. Ольденбург уведомляет об этом Отдел научных учреждений Совнаркома СССР. 21 июля «Известия» его публикуют.

Как и следовало ожидать, далее развернулась направленная обработка прессой так называемого общественного мнения. Вся периодическая печать пестрела статьями, возносившими до небес кандидатов – коммунистов, нередко отдавалось должное некоторым беспартийным ученым, – тем, кто не конкурировал с коммунистами, но большей частью статьи были переполнены клеветой и злобой. Одновременно дотошно анализировалась и вся работа Академии наук.

Наибольшей агрессивностью отличались журналисты «Ленинградской правды». (Напомню, что до 1934 г. Академия наук размещалась в Ленинграде). К травле ученых подключили ученых: стравливание стало излюбленной тактикой большевиков. Так, ректор Ленинградского университета М.В. Серебряков утешался лишь тем, что “буржуям – академикам” твердо противостоят такие “ученые – общественники” как Ольденбург и Марр, – “тайные коммунисты с партбилетами в кармане” [402]. Ско-рее все же – это не скрытый юмор, а глупость насмерть запуганного человека.