Сергей Романовский - Наука под гнетом российской истории

• Название: Наука под гнетом российской истории
• Автор: Сергей Романовский
• Жанр: Прочая документальная литература

Книга является первой в нашей отечественной историографии попыткой сравнительно полного изложения социальной истории русской науки за три столетия ее существования как государственного института. Показано, что все так называемые особости ее функционирования жестко связаны с тремя историческими периодами: дооктябрьским, советским и постсоветским. Поскольку наука в России с момента основания Петром Великим в Петербурге Академии наук всегда была государственной, то отсюда следует, что политическая история страны на каждом из трех выделенных нами этапов оказывала решающее воздействие на условия бытия научного социума. Специфические «особости» функционирования русской науки на каждом историческом отрезке и рассмотрены в книге. При ее написании автор использовал обширный исторический, историконаучный материал, дневники, воспоминания и переписку крупных русских ученых. Привлечены архивные источники. Книга представляет интерес для всех, кто интересуется историей русской науки и культуры. Она будет полезна студентам и преподавателям как гуманитарных, так и естественнонаучных специальностей университетов.

Романовский С.И.

---

Все свое возносилось до небес, все «оттуда» либо игнорировалось, либо сознательно извращалось. Понятно, что в науке к идеологическим клише довоенных лет, извратившим сам характер научного поиска, добавилась сознательная подтасовка фактов, идеальная возможность сведения счетов с более талантливыми коллегами и, конечно, оголтелый антисемитизм, ибо ярлык «космополит» просто эвфемистически замещал привычное русскому уху слово «жид».

Борьба с низкопоклонством оказалась материей двусторонней. Одна сторона материи – это абсолютное превосходство во всем советского строя. Превосходство априорное, аксиоматическое. Доказывать ничего не требовалось, надо было знать это и презирать все иностранное. Кто сомневался, на того мгновенно надевался шутовской колпак «низкопоклонца перед Западом». Оборотная сторона той же материи имела некоторое содержательное обоснование. Успешно продвигался невиданный по размаху атомный проект, и власти решили рассуждать по аналогии: раз с таким сложнейшим делом мы справляемся своими силами, то уж в какой-то там генетике и вовсе обойдемся без “вейсманистов-морганистов”. И, разумеется, изничтожим подброшенные «оттуда» буржуазные лженауки – кибернетику, социологию и пр. Коли ученый будет щепетильничать, непременно станет доискиваться до западного первоисточника и обнаружит, что идея оказывается «буржуазной», значит он – не советский патриот, он – космополит. Даже так – безродный космополит.

И пошло. И поехало…

Уже в печально знаменитом постановлении ЦК по поводу журналов «Звезда» и «Ленинград» говорилось, что советским людям чужд “дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада” [466]. А раз чужд, значит наносен, значит его можно и нужно соскрести и вымести.

Борьбу с низкопоклонством начали размашисто, она стала идеологической доминантой всех сфер деятельности. Если раньше партийные установки как бы нанизывались на центральную концептуальную базу науки, то теперь дошло до прямого искажения и подлога научных фактов. Науку замусорили так, что историческую истину в ней стало разглядеть невозможно. “Самая передовая и самая прогрессивная в мире советская наука” стараниями борцов с низкопоклонством была списана мировой цивилизацией в отходы научного прогресса. Раз СССР считает, что он – родина слонов, пусть себе тешится.

Возможно, ученые и понимали в душе, что все это – не более, чем очередная партийная дурь. Но страх, посеянный годами взбесившегося ленинизма, так прочно укоренился в душах, что к этой дури они отнеслись вполне серьезно и втянулись в беспощадную войну с космополитами. Причем многие отдавались этому делу с душой, они искренне верили в то, что делали, ибо подобное «творчество» не требовало мозговых усилий и люди в научном отношении бездарные легко могли на этой «патриотической волне» стать и докторами наук и академиками. А «низкопоклонцам» ничего не оставалось как слушать, соглашаться и каяться.

Любопытно следующее. Борьба с космополитами была не более чем политической кампанией, она озвучивалась и подавалась в нужной патриотической тональности только для масс. Когда речь заходила о делах серьезных, связанных с работами на военно – промышленный комплекс, то там подобный «па-триотический зуд» не только не поощрялся, за него даже наказывали. В военно – технической сфере надо было не презирать западное, надо было брать у них все лучшее, а затем, понятное дело, выдавать за свое.

Так, академика П.Л. Капицу 17 августа 1946 года постановлением Совета министров, подписанном Сталиным, сняли с должности начальника Главкислорода и директора Института физических проблем, в частности за то, что он занимался “только экспериментальной работой и своими установками, игнорируя лучшие заграничные установки и предложения советских ученых” [467].

В этом деле выявилась, кстати, еще одна чисто российская «особость». Когда делается что-то крайне нужное и, что важно, срочное, то чиновничество начинает бояться инициативы и всячески глушит собственное творчество тех, кому поручено это дело. А вдруг не получится? А вдруг наше будет хуже? Так и в деле Капицы. Он шел в деле получения жидкого кислорода своим путем. Тут же нашлись доброхоты и завалили письмами-доносами Берию. За Капицу взялись всерьез. Но получился характерный курьез. На Западе знали работы Капицы, ценили их и разработанную им технологию применяли у себя, причем даром. Получилось, что там делали «по Капице», а Капица – под домашним арестом за то, что не копировал западный опыт, а шел в науке своим путем. Такие вот чудеса.

Итак, в 1946 году был дан старт борьбе с низкопоклонством. Жданов стал учить хорошему литературному вкусу, Сталин занялся вопросами языкознания, а весь ЦК вдруг так сильно возлюбил самую передовую в мире советскую науку, что отечески попенял не знающим себе подлинной цены ученым за низкопоклонство перед Западом, за излишний космополитизм. В науке стали очень популярны дружеские дискуссии, после которых одна из сторон пополняла бараки ГУЛага, где доучивалась и перековывалась.

У Сталина и его интеллектуального окружения на все доставало времени. Дел, ведь, после войны особых не было и можно было почитывать журналы, слушать оперы, смотреть фильмы да щедро раздавать направо и налево ценные указания. Не зря Сталина величали “корифеем советской науки”. Только подлинный корифей энциклопедических познаний мог с равным успехом разбираться и в генетике и в западноевропейской философии. Нашего корифея интересовало все, ничто не могло ус-кользнуть от его всевидящего зрака.

Зловонная волна нещадной борьбы с «безродными космополитами» подняла со дна всю тину и прежде всего привела к рецидиву извечной российской болезни – антисемитизму. Он в конце 40-х – начале 50-х годов разгулялся не на шутку. Еще Бердяев точно подметил, что “в основе антисемитизма лежит бездарность”. Так оно и есть. Самые никчемные, самые серые творцы советской науки и культуры с удовольствием напялили на себя псевдорусский кафтан из словесной патриотической шелухи и стали бичевать ею тех, кто еще пытался хоть как-то, не унижая достоинства, делать свое дело…

Любая борьба, развернутая коммунистами под любым соусом, всегда оборачивалась только одним: борьбой с мыслью, схваткой с разумом. И на переднем крае любой такой борьбы всегда оказывалась несчастная наука, ибо разум – как-никак – бытие науки. Лиши науку разума, обезмысли ее и она мгновенно перельется в иную форму – как бы науки. Противостоять этому безумию было практически невозможно. Оно было всеохват-ным. Единицы пытались как-то протестовать, еще немногие – «спасительно молчали», большинство же играло во все эти дебильные игры с чувством гордости, с раздутой грудью и высоко вскинутой патриотической головой.

Приведу лишь выборочную хронологию искренней заботы партии и правительства о расцвете советской науки и культуры за время агонии взбесившегося ленинизма.

В 1946 г. появились постановления ЦК ВКП(б): уже упоминавшееся “О журналах «Звезда» и «Ленинград»“, линчевавшее А.А. Ахматову и М.М. Зощенко; “О репертуаре драматических театров” (август) и “О кинофильме «Большая жизнь»“ (сен-тябрь).

В 1947 г. академик Г.Ф. Александров опубликовал книгу «История западноевропейской философии». Сталин, разумеется, ее прочел и усмотрел в ней коренной недостаток: историю академик изложил не с классовых позиций. Пришлось написать критическую статью и дружески попенять ученому. Такое внимание отца науки обязывало. Надо было немедля отрапортовать вождю, что советская философия не дремлет и готова поставить на место заблудшего академика, а заодно и прочих недоумков, предпочитающих Канта и Гегеля Марксу и Ленину. Цвет отечественной философии, академики М.Б. Митин, П.Ф. Юдин, П.Н. Поспелов не жалели сил, размазывая по марксистскому наждаку своих коллег. От отечественной философии и так в те годы оставалось лишь туманное воспоминание, его еще хранили некоторые философские старцы, а после дискуссии 1947 г. философия практически перестала существовать… [468].

13 ноября 1947 г. на заседании Ученого совета физического факультета МГУ космополитам был дан решительный бой [469]. Почвенниками, разумеется, были профессора классической советской генерации – они куда больше преуспели в общественной и партийной работе, чем в науке. На «космополитов» напустились профессора В.Н. Кессених, А.К. Тимирязев, А.А. Соколов. Били самых известных, самых даровитых – академиков В.А. Фока, Л.Д. Ландау, М.А. Леонтовича, профессора В.Л. Гинзбурга и др. За что? За обилие ссылок на иностранные работы, за то, что на международных конференциях делали доклады на английском языке, за членство в иностранных научных обществах, за работу в редакциях международных журналов, за публикацию незавершенных работ, разглашающих «государственную тайну» и т.п. Одним словом, такие помои стеснялись выливать на головы ученых даже в 1937 году.