Владимир Кораблинов - Воронежские корабли

• Название: Воронежские корабли
• Автор: Владимир Кораблинов
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1979

«… до корабельного строения в Воронеже было тихо.

Лениво текла река, виляла по лугам. Возле самого города разливалась на два русла, образуя поросший дубами остров.

В реке водилась рыба – язь, сом, окунь, щука, плотва. Из Дона заплывала стерлядка, но она была в редкость.

Выше и ниже города берега были лесистые. Тут обитало множество дичи – лисы, зайцы, волки, барсуки, лоси. Медведей не было.

Зато водился ценный зверь – бобер. Из него шубы и шапки делали такой дороговизны, что разве только боярам носить или купцам, какие побогаче.

Но главное – полноводная была река, и лесу много. А лес хороший, корабельный, хлыст к хлысту, ровный, без гнили.

Государь Петр Алексеевич как приехал, как глянул, так и не расстался. Он устроил под городскими стенами верфь, привез голландских плотников и мастеров. И стал строить корабли.

Кроме Воронежа верфи были поставлены в селе Чертовицком, в Рамони и в иных местах. Но те – поменьше, и назывались малыми верфями. А корабли и там все равно сооружались такие же. …»

---

Стражник наклонился к нижнему оконцу и позвал:

– Прокопий Ельшин! Отзовись, подойди сюда.

И когда в черной дыре показалось бледное лицо отца, Васяткины глаза заволокло слезами.

– Да не то сынок?! – крикнул Прокопий. – Господи!

А Васятка от слез слова но мог вымолвить.

– Мамушка где же? – наконец спросил он.

– Нету, Вася твоей мамушки, – вздохнул Прокопий. – Померла мамушка. Да и мне, видно, недолго осталось… Гнием мы тута… Ты б, Вася, государю сказал…

– Ну, будя! – строго оборвал стражник. – А то как бы с вами самому в яму не попасть.

Он схватил Васятку за шиворот и поволок за ворота.

Пошел Василий, едва от слез разбирая дорогу. Шел и сам не ведал куда.

Нет бы ему, опасаясь, темными закоулочками пробираться, нет бы по задворкам, по-за огородами, чтоб, не дай бог, на кого не нарваться.

Ничего он этого не соображал, шел и шел, куда ноги несут.

И принесли его ноги к шумному месту, где дудки, гусли играли, слышалась пьяная песня, а над низенькой дверью, раскачиваясь на ветру, горел фонарь.

Под фонарем два мужика плясали. Это был кабак.

А Васятка ничего не замечал, шел, как в тумане, как во сне, и видел одно только: черная дыра с решеткой и бледное, мертвое лицо отца.

И вдруг чья-то сильная рука легла на его плечо, и хриплый, знакомый голос воскликнул:

– Ба! Ба! Искусна кюнстлер!

Ненавистный немец больно сжимал Васяткино плечо, сопел, дышал в лицо винным перегаром.

«Пропал!» – мелькнуло в голове Василия.

Он отчаянно рванулся и, оставив в руке немца клок ветхого зипуна, пустился бежать.

– Дерши фора! – закричал немец.

Кинулись от лавок сторожа, схватили малого, повалили наземь.

Ночевал Васятка в чулане на съезжей.

Присудили ему за побег из цифирной школы батоги и каторгу.

Заплечный мастер Дениско бил вполсилы, жалел.

Потом хотели гнать в Тавров, да об эту пору пришел солдат из леса просить людей.

И попал Васятка на Могильское озеро.

– Вот тебе и Голландия, – выслушав Васяткин рассказ, вздохнул Афанасий. – Ох, ребята! Вся наша беда от пустого начальства… Отчего ж и вся Расея наперекосяк пошла?

Глава шестнадцатая,

в которой мимо сел и деревень плывут плоты, волкулаки воют, горит костер, и при ярком пламени его школяр Васятка читает мужикам прелестную бумагу

Работали в лесу до заморозков.

Наконец все плоты были повязаны, и караульные солдаты с лошадьми и лишними мужиками пошли в Воронеж.

А плоты велели в Тавров-город гнать.

На Могильском остались одни плотогоны. Среди них были Афанасий, Иванок и Васятка. Его за кашевара взяли.

Дьячок Ларька тоже к плотогонам прилепился.

– Сплыву с вами до Таврова, – сказал он, – а там – Дон. Буду к казакам пробиваться.

И вот поплыли плоты. За старшого был старик Кирша.

Путь по воде лежал неблизкий, а плоты плыли медленно. Да и куда спешить?

Села частые, плыть весело.

Курино-село проплыли. Манино. Сенное.

Тут на реке Излегоще множество гусей, уток гуртовалось перед отлетом. Палками посшибали с пяток.

Возле Ситной деревни стали на ночевку. Костер зажгли. Ощипали уток и такое сотворили варево, что хоть бы и царю на стол так впору.

Вот сидят плотогоны возле костра, варево хлебают. На высоком глинистом бугре – деревня Ситная. Слышно, как в крайнем дворе южит голодная свинья. И где-то наверху, на круче, дурным воем воет собака.

А над плотогонами – погост. На самой горе – кресты могильные. Откуда там собаке быть?

– Ох, дети, нехорошо! – покачал головой Кирша. – Не собака это.

– А кто, дедушка? – удивленно спросил Васятка.

– Это, малый, называется волкулак. Он по ночам из могилы выходит, у сонного человека кровь сосет.

– Будя плести-то! – с досадой сказал Афанасий. – Какого-то волкулака придумал. Вон в Воронеже так-то весной брехали, будто на Чижовском погосте ночью эти волкулаки ходят. Государь говорит: «Поймать мне волкулака!» И послал солдат на погост. Велел им для отваги по чарке поднесть. Ну, залегли они меж могил, слышат – идут. Вот так-то, не хуже как сейчас, по-собачьи воют. Солдаты оробели сперва, но ведь – служба, царский приказ. Кинулись на тех волкулаков, схватили, повязали, на съезжую приволокли. Утром – глядь-поглядь, а волкулаки-то свои, чижовские: Миколка Груздь с товарищами. Они ночным делом добрых людей грабить хаживали.

– Верно! – засмеялся дьячок Ларька. – На Чижовке было, Тихвинской божьей матери церкви погост. Он, сказывали, Миколка-то, с тихвинским попом в доле был. Ясак пополам делили…

Кирша на такие слова только плюнул.

И в это время опять наверху завыла собака. Вдруг обвалилась глина, мелкие комочки зашуршали по круче и из тьмы кромешной подкатились к костру.

– Свят, свят, свят! – испуганно перекрестился Кирша.

Плотогоны замерли, вглядываясь в темноту. Кто-то осторожно спускался с горы. Иванок с Афанасием вскочили, ухватились за дубины.

– Постойте, ребята! – послышался хриплый, простуженный голос. – Не замайте, я к вам не с худом…

К костру подошел здоровенный детина. Он был без шапки. Смоляные с проседью кудри падали на лоб. В правом ухе сверкала медная серьга. Сквозь клочья рваного зипуна виднелось крутое, могучее плечо.

– Хлеб да соль, – сказал он. – Здоровы были.

– Садись, гость будешь, – ответил Кирша. – Ложка есть?

– Как не быть.

– Ну, давай с нами хлебать.

– Это можно, – присаживаясь на корточки к костру, сказал кудрявый. – Горяченького, признаться, давно не едал.

Тут опять сверху посыпалась, зашуршала глина.

– Ай там с тобой еще кто? – покосился на гостя Кирша.

– Кобель, – усмехнулся кудрявый. – Увязался со двора да так за мной следом и таскается. Соколко! – свистнул он.

Из ночной черноты Соколко на брюхе подполз к хозяину. Был он сед, кудлат и огромен.

– Черкесский кобель, – сказал бывалый человек Афанасий, – больших денег стоит.

– Все может быть, – согласился кудрявый. – Кобель не простой – боярский. Боярина Сенявина. Я у него, у боярина то есть, при собаках был поставлен.

– Псарем, значит, – сказал Кирша, – это ничего. У псаря жизнь – дай бог каждому.

– Да уж попил, поел всласть, – подмигнул кудрявый. – Так раскормили, дядины дети, что третьи сутки сесть как следует не мочно, а все на корточках… Нашему брату у бояр харчи березовые да тальниковые… Ну, полно тово. Квиты мы с боярином, царство ему небесное! – Тряхнув смоляными кудрями, он недобро рассмеялся. – А я, ребята, к вам с докукой. У вас книгочеи есть?

Васятка с Афанасием назвались.

– Тогда давайте читать, – вынимая из-за пазухи сложенный вчетверо лист, сказал кудрявый. – Вы же слухайте, тут до нас до всех касаемо.

Подкинули в костер сушняку, и стал Васятка читать.

– «Атаманы-молодцы, дорожные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и разбойнички! Ведайте, православные хрестьяне, что встали мы за древние обычаи, порушенные боярами, чтоб вам, православным хрестьянам, на бояр не пахать, не сеять, жить вольно…»

– Хороша грамотка! – сказал Иванок.

– Погоди, – строго глянул Кирша, – не встревай. Читай, Вася, читай, голубенок…

– «Нам до черни дела нету, – продолжал Васятка, – нам дело до бояр, до воевод, до прибыльщиков, до подьячих и которые неправду делают, чтоб всех их перевесть…»

Дьячок Ларька пробурчал:

– Немцев еще, собачьих детей…

На него руками замахали: погоди ты со своими немцами!

– «А кто похощет погуляти, – читал Васятка, – кто похощет по чисту полю походити, сладко поясти да попити, на добрых конях поскакати, то приезжайте к нам, на батюшку тихий Дон… Ныне мы, дончаки, идем, а завтра вся Русь поднимется на злодеев. Покуда не переведем боярское отродье – потуда не сложим оружье. В том нам порука и помощь от господа нашего Исуса Христа и преславной богородицы. Аминь».

– А? Как, мужики? – Оскалясь, кудрявый зорко оглядел плотогонов. – Хороша грамотка?

– Грамотка-то грамотка, – Кирша недоверчиво покачал головой, – да сам-то ты что за человек?

Плотогоны молчали, с опаской поглядывали на кудрявого: «Верно, мол, что за гусь? Грамотка такая, что за каждое словцо – кнут, дыба, каторга…»

– Сумлеваетесь, мужики? – с обидой крикнул кудрявый. – Смекаете, не шиш ли-де какой? Э-эх! Кабы шиш – с этакой кабарошкой не ходил бы!

Он скинул зипун и повернулся к огню. Могучая спина вся в кровь была исполосована.

Глава семнадцатая,

в которой плоты дальше плывут мимо сел, мимо верфей, мимо лесного пожара и так доплывают до последнего ночлега, откуда уже тавровские огни видны и где происходит неожиданное

Его Пантюшкой звали. Он попросился в артель к плотогонам сказал:

– Примите, братцы, не дайте погибнуть.

– Что ж с тобой сделаешь, – поскреб Кирша в затылке, – возьмем, видно. Как, ребята?

– Возьмем, – сказали плотогоны.

Переночевали у Ситной и поплыли дальше.

Плывут, плывут, плоты.