Владимир Кораблинов - Воронежские корабли

• Название: Воронежские корабли
• Автор: Владимир Кораблинов
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1979

«… до корабельного строения в Воронеже было тихо.

Лениво текла река, виляла по лугам. Возле самого города разливалась на два русла, образуя поросший дубами остров.

В реке водилась рыба – язь, сом, окунь, щука, плотва. Из Дона заплывала стерлядка, но она была в редкость.

Выше и ниже города берега были лесистые. Тут обитало множество дичи – лисы, зайцы, волки, барсуки, лоси. Медведей не было.

Зато водился ценный зверь – бобер. Из него шубы и шапки делали такой дороговизны, что разве только боярам носить или купцам, какие побогаче.

Но главное – полноводная была река, и лесу много. А лес хороший, корабельный, хлыст к хлысту, ровный, без гнили.

Государь Петр Алексеевич как приехал, как глянул, так и не расстался. Он устроил под городскими стенами верфь, привез голландских плотников и мастеров. И стал строить корабли.

Кроме Воронежа верфи были поставлены в селе Чертовицком, в Рамони и в иных местах. Но те – поменьше, и назывались малыми верфями. А корабли и там все равно сооружались такие же. …»

---

– Это, ребята, – сказал Афанасий, – наш воронежский солдат Гунькин, я его знаю. В бегах, конечно. Тут за ним драгуны гнались. Как будем?

– Да чего ж – как? – засмеялся Кирша. – Привел, так чего ж… Видно, все на одном полозу едем. У те, солдат, ложка-то есть?

Трясло Гунькина, зуб на зуб не попадал, так намучился, бедный.

– Нету, – хрипло сказал он.

– Ай-яй! – покачал головой Кирша. – Как же без ложки? Последнее дело, ежели без ложки человек. Ну, ин мы тебе дадим ложку. Садись ешь. Ты, парень, отощал-таки.

И Кирша подвинул Гунькину котелок с похлебкой.

Глава двадцать вторая,

из которой узнаем, как беглый солдат Гунькин ушел от преследователей, как драгуны осадили пещеру, а Пантелей тайным ходом увел товарищей из осады, и какой из двух путей выбрал себе Васятка

Солдат был голоден, ел жадно. А наевшись, поведал без утайки, как оплошал и за то был бит до полусмерти, и, верно, после гошпиталя пошел бы на каторгу, да убежал. Мыкался где попало, пробираясь к Дону. Больше по малым деревенькам хоронился, в стороне от столбовых дорог. Но все-таки держался реки.

А в деревнях довольно всякого понаслушался: на Дону, бают, народу сбежалось – тьма, числа нету. Со всех концов дуро́м прут.

Атаманы же, бают, не на одном Дону: есть на Хопре, и на Битюке, сказывают, есть. На Битюке атаманом, бают, Лука, Хохлач по прозвищу.

Он, Гунькин, на Битюк метит: поближе-де Битюк-то.

Да вот давеча тут пробирался тропкой и напоролся: драгуны откуда ни возьмись, кричат: «Стой!»

Он, Гунькин, бежать. В самые камни.

Пока драгуны спешились, пока что – уже далеко ушел. Глядит – камни чудны, диковинны. Один как монах, другой как медведь, третий – бознать что.

Оробел Гунькин. Про этих дивов всякое говаривали. Слыхивал и худое. Как не оробеть?

Он было ходу, ано из-за гребня – драгуны. Куда денешься?

Сказал «господи благослови» да к диву.

Только забежал за него – расступилась земля, у самого подножия провалился в яму. Засыпало его мелкими камушками.

– Погоди, – прервал Пантелей солдата, – ты, парень, за коего дива забежал-то?

– А за монаха, – сказал Гунькин. – Я так смекнул: в монахе-де – святость, нечистой силе несподобно. Ну, отсиделся в яме-то. Рыскают драгуны возле, ищут, ругаются, я все слышу. Дрожу – ну как найдут? Ничего, не нашли, слава богу.

Как затихло, вылез я. Вижу – драгуны к монастырю поехали. А я в горы подался. Чую – дымком повевает, а ничего нету, ни хижи, ни костра, один камень. Эка вы схоронились!

Пантелей нахмурился.

– Повевает-таки дымком?

– Есть маленько, – сказал Гунькин. – Не так чтобы, а есть.

– Ну, ребята, – сказал Пантелей, – видно, тушить надо, коли так. Как бы драгуны не унюхали. Собирайтесь, побредем с богом. Пора. Он, солдат-то, верно про Битюк баял: туда пойдем.

Костер землей закидали.

Стала тьма в пещере.

Да и наружи ночь пала. Самое время идти.

Сборы были короткие.

Но только поднялись, как с хриплым, злобным лаем Соколко кинулся в лаз. В ту же минуту снаружи глухо прогремел выстрел. И умолк Соколко.

– Плохо дело, братцы, – сказал Пантелей. – Видно, ктой-то к нам дорогу указал. Поймали нас драгуны, как тараканов в макитре. Ну-тко, Иван, Демша, подсобите, детки, камушек сдвинуть… А ты, Вася, огоньку засвети.

Зажег Васятка лучину.

Ахнули мужики: ай да камушек! Стопудовая глыбина над входом, а он – камушек! Да и смеется:

– Ничего-де, осилим!

Налегли артелью – верно, подается камень. А уже в проходе голоса слышны, идут драгуны. Вот – близко.

Понатужились мужики – и упала глыбина, завалила вход намертво. Слышно – остановились драгуны, матерятся.

– Дураки! – кричат. – Сами себя замуровали! Подохнете тута без покаяния!

Молчат пещерники. И верно: схорониться схоронились, а как вылезти?

Родька-толмач смалодушествовал, заплакал. Старик Кирша молитву творит. А драгуны кричат:

– Нам-де, дураки, вы без надобности! Нам-де по государеву указу малолеток надобен, какой с вами утек. Государь, слышь, его приказал доставить, хочет, слышь, за море спосылать… Отдайте мальчонку, ребята, ничего вам не будет…

Дрогнул Васятка, лучина из рук упала.

– Бреши больше! – откликнулся Пантелей. – Знаем мы государевы посулы…

– А может, верно? – молвил Афанасий.

– Про малолетка и я чего-то в Крутояке слыхал, – встрял Сысойко, – что-де малолетка ищут, не знаю – казнить, не знаю – миловать.

Драгуны же, видно осерчав, стали тесаками камень долбить.

– Долби, долби! – усмехнулся Пантелей. – Тут и хорошим ломом не вдруг возьмешь, а то – тесаком… Эй, что закручинились, мужички? – весело крикнул он. – Мыслите, взяли они нас? Ну-ка! Когда это мышка кота лавливала? Не робей, ребята! Пантюшке Дивьи горы – дом родной! Пожалуйте, подсобите только плитнячок раскидать…

Раскидали плитняк, глядь – под ним колодезь.

От него с полверсты длинный ход шел невесть куда.

Раза два дорогу преграждали каменья. Приходилось их разбирать, ползти на брюхе.

Но вдруг рекой повеяло. Блеснула во тьме голубая звездочка. И вылезли на божий свет под ногами у дива.

А на востоке уже побелело.

За рекой в деревне петух закричал.

– Ну, Вася, – сказал Пантелей, – нам, сынок, путь дальний, опасный. Ты же гляди: хошь с нами, хошь отстань. Мы тебя неволить не будем.

В синей туманной мгле в степи сверкнула зарница.

В короткий миг представились Васятке крутые волны, и по ним корабль бежит. Хлопают белые паруса, ветер гудит в снастях… и там, за синим морем, далекая, неведомая Голландия… город Амстердам…

Но, разом вспыхнув, разом же и потухло видение. Его закрыла чернота, в которой мелькали чьи-то костлявые, скованные цепью руки… И сквозь железную ржавую решетку глядело белое, мертвое лицо… «Ты б, Вася, государю сказал…» – шепчут синие губы…

В сумраке стояли перед Василием товарищи. Смутно поблескивали на рваных зипунах дорогие доспехи.

Ждала артель, что скажет малолеток.

– С вами, дядя, – тихо молвил Василий. – Другого пути не хочу.

И они пошли возле самой воды.

Весело и грозно плескалась ледяная волна.

В монастыре к заутрене вдарили.

Путники уже далеко были, когда из монастырских ворот вышли четверо иноков и шибко зашагали к дивам.

Каждый нес на плече по два железных лома. Стукаясь друг о дружку, печально звенело железо.

Крохотный, москлявый, безбородый монашек семенил впереди. Он сердито покрикивал на иноков, видимо приказывая им поспешать.

У входа в пещеру монахов встретил драгунский поручик.

– Долгонько-таки ходишь, отец, – проворчал он, обращаясь к москлявому.

Тот кланялся униженно, просил не гневаться.

В восемь ломов принялись долбить камень. Он был как железо, но вскоре стал мягче, крошился легко.

Наконец рухнула преграда, зачернело отверстие.

С пылающими факелами ворвались драгуны в пещеру и замерли в изумлении: освещенные мечущимся пламенем, как живые, плыли по каменным стенам крутогрудые корабли.

А людей в пещере не было.

Глава двадцать третья,

повествующая о делах российских, о торжественном спуске на воду восьмидесятипушечного корабля «Старый Дуб», о великом по сему случаю гезауфе, на коем государь печален был, а также об весеннем отплытии судов и великой радости господина адмиралтейца Апраксина

Дела российские шли своим чередом.

С того начать, что шведское воровство докучало. Король Карла, сосунок, мальчишка, дерзил.

Мальчишку надобно было б высечь, но у сопляка была едва ли не лучшая в Европе армия. Для того чтобы высечь, требовалось многое.

Прежде всего – деньги.

Затем – достойное оружие и армия регулярная, сытая, одетая, обутая, с дельными и мужественными военачальниками.

Ни денег, ни армии, ни оружия, ни военачальников не было.

Сосчитали приход и расход. Оказалось, что расход против прихода довольно-таки велик.

Надо было брать и брать.

Но ведь и так уже бирано и перебирано: с земли, с худобы, с хомута, с охапки, с дуги, с косы, с бани, с мельницы, с огурца, с ореха, с проруби, с погреба, с дыма.

На что лапти – и с лаптей бирано.

Нынче мужик, едучи в город, уже и за бороду платит: копейку при въезде да при выезде – копейку же.

И вот дожили: на Дону, слышно, вкруг воровских атаманов собирается сила.

В Астрахани – бунт открытый.

Неспокоен народ.

Государю куда глядеть? Не знает – на запад, не знает – на восток. Не то шведского Карлу опасаться, не то – своих, донских.

Да еще и турецкой Порте надобно дать видимость, что мы ее не боимся. Для чего из Воронежа к Азову надлежит по полой воде послать флотилию, в числе коей – грозный восьмидесятипушечный корабль «Старый Дуб».

Сам Питер едет в Воронеж спускать на воду сей корабль.

Господин адмиралтеец готовится к гезауфам, шлет воеводам указы, чтобы не мешкав доставили: баранов, гусей, вина, всего чтоб вдосталь.

Крякает господин адмиралтеец: гезауф-то гезауф, да уж больно воронежские дела не веселят.