Джоанн Харрис - Остров на краю света

• Название: Остров на краю света
• Автор: Джоанн Харрис
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38128-9

На крошечном бретонском островке ничего не менялось вот уже больше ста лет.

Поколение за поколением бедная деревушка Ле Салан и зажиточный городок Ла Уссиньер вели борьбу за единственный на острове пляж. Но теперь — все изменится.

Вернувшись на родной остров после десятилетнего отсутствия, Мадо обнаруживает, что древнему дому ее семьи угрожают — приливные волны и махинации местного богача. Хуже того, вся деревня утратила волю и надежду на лучшее.

Но Мадо, покрутившаяся в парижской круговерти, готова горы свернуть. Заручившись поддержкой — а постепенно более чем поддержкой — невесть как попавшего на остров чужака по имени Флинн, она пытается мобилизовать земляков на подвиги. Однако первые же ее успехи имеют неожиданные последствия: на свет всплывают, казалось бы, похороненные в далеком прошлом трагедии, а среди них — тайна, много десятилетий мучающая отца Мадо...

---

— Я знаю, что он за человек. Он и монашку уболтает трусы снять, если на них найдется покупатель. А на Ле Салан у него есть планы. Только никто из нас в этих планах не фигурирует.

Это я уже и раньше слыхала, у Анжело.

— Если и есть, я никак не возьму в толк, что за планы, — сказала я. — Он мне помогал, Туанетта Больше многих саланцев.

— Аристид... — Старуха нахмурилась. — Не осуждай его, Мадо.

— Почему?

Она ткнула в меня пальцем, больше похожим на сухую веточку.

— Твой отец не единственный человек на острове, кто страдал, — строго сказала она— Аристид потерял двух сыновей. Одного — в море, другого — по собственной глупости. Это его ожесточило.

Старший сын Аристида, Оливье, погиб на рыбной ловле в 1972 году. Младший, Филипп, прожил следующие десять лет в доме, превращенном в молчаливое святилище памяти Оливье.

— Он, конечно, слетел с катушек. — Туанетта покачала головой. — Связался с девицей — уссинкой, можешь себе представить, что его отец на это сказал.

Ей было шестнадцать лет. Филипп, узнав о ее беременности, запаниковал и сбежал на материк, оставив Аристида и Дезире объясняться с разгневанными родителями девушки. После этого в доме Бастонне было запрещено всякое упоминание о Филиппе. Еще несколько лет спустя вдова Оливье умерла от менингита, оставив Ксавье, своего единственного сына, на попечение бабки с дедом.

— Ксавье теперь их единственная надежда, — объяснила Туанетта почти теми же словами, что Гилен. — Стоит ему чего-нибудь захотеть, и он это получает. Все, что угодно, — лишь бы оставался тут.

Я вспомнила лицо Ксавье — бледное, лишенное всякого выражения. Гилен тогда сказал: если Ксавье женится, то наверняка не уедет. Туанетта угадала мои мысли.

— О да, его, можно сказать, сговорили с Мерседес, еще когда они были детьми, — сказала она. — Но моя внучка — та еще штучка. У нее свое мнение на этот счет.

Я подумала о Мерседес; о нотках в голосе Гилена, когда он о ней говорил.

— И она никогда не выйдет за бедняка, — продолжала Туанетта. — Стоило Геноле потерять лодку, и их мальчик потерял всякий шанс жениться на Мерседес.

Я поразмыслила над этим.

— Вы что, хотите сказать, что Бастонне приложили руку к «Элеоноре»?

— Я ничего не хочу сказать. Я не разношу сплетен. Но что бы с ней ни случилось — именно ты не должна лезть в это дело.

Я опять подумала про отца.

— Это была его любимая лодка, — упрямо сказала я.

Туанетта поглядела на меня.

— Э, может, и так. Но это на «Элеоноре» Жан Маленький вышел в море в последний раз, и это «Элеонору» нашли дрейфующей в тот день, когда он погиб, и с тех пор твой отец каждый раз, глядя на эту лодку, наверняка видит брата, который его зовет. Поверь мне, теперь, когда лодки не стало, ему полегчает.

Туанетта улыбнулась и взяла меня за руку маленькими пальцами, сухими и легкими, как осенние листья.

— Мадо, не переживай за отца, — сказала она. — Он справится.

12

Спустя полчаса я вернулась домой и обнаружила, что Жан Большой побывал там до меня. Дверь была приотворена, и, еще не успев войти в дом, я уже знала: что-то не так. Из кухни донесся резкий запах спиртного, а когда я туда вошла, под ногами захрустели осколки разбитой бутылки из-под колдуновки.

Это было только начало.

Он побил всю посуду и фарфор, какие нашел. Все чашки, тарелки, бутылки. Блюда фирмы «Жан де Бретань», принадлежавшие моей матери, чайный сервиз, ликерные рюмочки, что стояли рядком в шкафчике. Дверь в мою комнату была открыта; ящики с одеждой и книгами вывернуты на пол. Ваза с цветами, стоявшая у кровати, раздавлена; цветы втоптаны в стеклянный порошок. Тишина все еще зловеще вибрировала от силы отцовского гнева.

Для меня это была не совсем новость. Припадки ярости у отца были нечасты, но ужасны, а за ними всегда следовал период спокойствия, продолжавшийся несколько дней, иногда — недель. Мать всегда говорила, что именно эти затишья сильнее всего ее изводят; долгие интервалы пустоты, время, когда отец словно исчезал, присутствуя лишь на своих собственных ритуалах — визитах на Ла Буш, посиделках в баре у Анжело, одиноких прогулках вдоль берега.

Я села на кровать — у меня вдруг подогнулись ноги. Что вызвало эту вспышку? Потеря святой? Потеря «Элеоноры»? Что-то другое?

Я поразмыслила над рассказом Туанетты про Жана Маленького и «Элеонору». Я об этом понятия не имела. Я попыталась представить себе, что мог почувствовать отец, когда лодка пропала. Может, печаль о потере своего первого создания? Облегчение, что дух Жана Маленького наконец обрел покой? Я начала понимать, почему отец не явился на спасательные работы. Он хотел, чтобы лодка пропала, а я, дура такая, полезла ее спасать.

Я подобрала книгу — одну из тех, что остались, когда я уехала, — и расправила обложку. Кажется, его ярость была направлена в особенности на книги: из некоторых были вырваны страницы; другие растоптаны. Я была единственная любительница чтения: мать и Адриенна предпочитали журналы и телевизор. Я поневоле решила, что это разрушение было прямой атакой на меня.

Лишь через несколько минут я сообразила заглянуть в комнату Адриенны. Та была не тронута. Кажется, Жан Большой туда и не заходил. Я сунула руку в карман, проверяя, там ли фотография со дня рождения. Она была все еще там. Адриенна улыбалась мне через дырку, где я когда-то была, длинные волосы скрывали ее лицо. Теперь я вспомнила: она всегда получала какой-нибудь подарок на мой день рождения. В тот год ей подарили платье, в котором она была на фотографии, — белое платье-рубашку с красной вышивкой. Мне подарили первую в жизни удочку. Я, конечно, обрадовалась подарку, но порой я задумывалась, почему же мне никто не покупает платьев.

Я лежала на кровати Адриенны — в ноздри мне бил запах колдуновки, а лицо упиралось в выцветшее розовое покрывало. Потом я встала. Я видела себя в зеркале на дверце гардероба: бледная, опухшие глаза, жидкие прямые волосы. Я посмотрела хорошенько. Потом вышла из дому, осторожно ступая по битому стеклу. Я сказала себе: в чем бы ни была проблема Жана Большого, в чем бы ни была проблема с Ле Саланом, исправлять их — не мое дело. Он предельно ясно дал мне это понять. На этом моя ответственность кончилась.

Я направилась в Ла Уссиньер, испытывая настолько сильное облегчение, что не могла бы признаться в нем даже самой себе. Я повторяла: я пыталась. Честно пыталась. Если б мне хоть кто-нибудь помог... но молчание отца, неприкрытая враждебность Аристида и даже двусмысленная доброта Туанетты — все говорило мне, что я в одиночестве. Даже Капуцина, узнав, что я задумала, скорее всего, примет сторону моего отца. Она всегда хорошо относилась к Жану Большому. Нет, Бриман прав. Кто-то должен повести себя как разумный человек. А саланцы, которые отчаянно цепляются за свои суеверия и старые обычаи, в то время как море с каждым годом уносит все больше народу из их числа, скорее всего, не поймут. Значит — Бриман. Раз мне не удалось убедить Жана Большого, что для него лучше, — может, это удастся Бримановым докторам.

Я пошла длинной дорогой — к «Иммортелям», мимо Ла Буша. Я никого не видела, кроме Дамьена Геноле, сидевшего в одиночестве на камнях с рыболовной сумкой и удочками. Я махнула ему рукой, он в ответ молча кивнул. Уже опять начался прилив — белый шум где-то вдалеке. Подальше, в самом узком месте острова, можно было наблюдать, как прилив идет сразу с двух сторон. В один прекрасный день талия, соединяющая тело Колдуна, пресечется, и Ле Салан будет отрезан от Ла Уссиньера навсегда. Я подумала, что это будет означать конец для всех саланцев.

На полпути к «Иммортелям» я встретила Флинна. Я не ждала никого увидеть — тропа, идущая вдоль берега, была узка, и пользовались ею нечасто, — но он, кажется, совсем не удивился, увидев меня. Сегодня утром он вел себя как-то по-другому — бодрая беспечность сменилась сдержанной нейтральностью, огонек в глазах почти погас. Не из-за «Элеоноры» ли, подумала я, и сердце у меня сжалось.

— Что, про святую никаких новостей? — Даже я слышала, как фальшив мой жизнерадостный голос.

— Вы идете в Ла Уссиньер.

Это прозвучало не как вопрос, хотя я видела, что он ожидает ответа.

— Повидаться с Бриманом, — продолжал он тем же невыразительным тоном.

— Кажется, всем очень интересно, куда я хожу.

— И неудивительно.

— Что вы хотите сказать? — Я услышала резкость в собственном голосе.

— Ничего.

Он, кажется, собирался пойти своей дорогой — сделал шаг в сторону, чтобы пропустить меня, глаза уже устремлены куда-то еще. Внезапно мне показалось, что ни в коем случае нельзя дать ему уйти. Хотя бы он должен меня понять.

— Я вас очень прошу. Вы его друг, — начала я.

Я знала, он поймет, про кого я говорю.

Он на мгновение застыл.

— Ну и что?