Бодхи - Твердые реки, мраморный ветер

• Название: Твердые реки, мраморный ветер
• Автор: Бодхи
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

В старых фантастических книгах Джейн попадались сюжеты, в которых автор пытается нарисовать идиллию подобного рода, но движущей силой всегда было что-то предельно чужеродное, отталкивающее – то классовая борьба с миром капитализма, то, наоборот, борьба с заразой коммунизма. То идея-фикс завоевания космоса просто ради завоевания, власть ради власти, расширение ради расширения. Когда же автор старался подняться до самых, так сказать, чистых, идеальных мотиваций, тогда ученые во всю стремились обогнать друг друга, поскорее совершить открытие, и получалась новая идея-фикс – открытия ради открытий. Удивительно, но людям крайне сложно вообразить, понять и принять идею жизни ради удовольствия от нее. Изучать науку ради получения наслаждения от ясности, предвкушения от узнавания нового. Словосочетание «изучать науку» неразрывно ассоциируется с «серьезным подходом», с «профессионализмом», между тем как здесь, на этом гималайском холме…

---

Ганс встал, подошел к холодильнику и взял колу, по пути включив освещение в застекленном микро-музее минералов. Андрей с Йолкой жили в "аквамариновой комнате", и десятка два крупных аквамарина, красиво подсвечиваясь, лежали за стеклом. Внизу была наклеена табличка, сообщавшая, что этот камень улучшает карму для такого-то знака зодиака, что он способствует пищеварению и поднимает тонус и прочее и прочее – хрень для религиозных туристов. Но камни были действительно красивыми, и Андрей подошел и рассматривал переливы нежно-голубого цвета, пока Ганс пил свою колу.

"… Проснувшись, я секунд десять или даже двадцать лежал без движения, – продолжил Ганс. – Память просыпалась медленно, блокированная чувством свершившейся трагедии, но в конце концов сонливость прошла окончательно и я все вспомнил. Верить в то, что мне вспомнилось, совершенно не хотелось, и я судорожно старался оттянуть как можно дальше момент неизбежного принятия действительности. Неожиданно, чувство облегчения словно пролилось на меня живительным дождем. А что, собственно, произошло? Да ничего! Два бокала французского красного вина натощак, сумасшедший русский с рюкзаком (я даже фыркнул от смеха), впечатлительность моей натуры – все это сыграло со мной дурную шутку, и теперь я вымазался в дерьме, лежу в обоссанном нужнике и мне холодно. Ну и что страшного? Сейчас глубокая ночь, все спят, я выйду отсюда, пройду к себе в номер – какое счастье, что я не пожалел лишних десяти долларов и снял комнату с раковиной и туалетом! Часы показывали пол-второго. Стирка, помывка – под холодной водой будет мерзко, я поежился, но куда деваться? В три утра я уже смогу залезть в теплую постельку (я еще раз возблагодарил себя за предусмотрительность – за то, что взял дополнительное одеяло к себе в номер) и все забудется, как сон.

Кряхтя, я приподнялся, стараясь не особенно шевелить испачканной ногой. Боли уже почти не было. Еще надо будет пол помыть в коридоре гэстхауза, мелькнуло в голове, ведь пока я дойду до номера, пол будет испачкан. Неловко приподнявшись, я поскользнулся и чуть не грохнулся снова на пол, но успел подставить руку, левой ногой с силой ударив в стену туалета. Раздавшийся грохот среди абсолютной ночной тишины прозвучал особенно громко. Я старался быть настолько беспечным, насколько это было возможно, заняв себя мыслями о том – где я возьму мыло и к какому часу завтра моя одежда высохнет. Если бы при падении нога ударила в дверь, то уже сейчас она была бы распахнута и путь был бы открыт. Эта мысль пришла совсем некстати. Она была совершенно ни к чему. Не надо воспринимать ее всерьез, вообще не надо о ней думать, не надо о ней думать, не надо думать о том, что дверь могла бы уже быть открытой, потому что я сам сейчас открою ее, и об этом тоже не надо думать! Я уже почти кричал про себя, но было уже поздно – момент, если он вообще и был когда-либо, был уже упущен – я уже не мог изображать спокойного уравновешенного человека, и страх толчками выплескивался откуда-то изнутри. Как ни странно, это подействовало даже успокаивающе. Я признался себе в том, что вся эта попытка была заранее обречена, что страх все равно возник бы с той же силой при первом же прикосновении к двери. По крайней мере сейчас я ясно осознавал свое положение, и понимал также, что это положение отвратительно. До утра как минимум я ничего сделать не смогу. Я знал по своему опыту, как ночные страхи исчезали совершенно без усилий с первыми проблесками утренней зари. Бывало, что маленьким мальчиком я дрожал от страха под одеялом, не смея высунуть и кончика ножки, но как только под одеяло пробивался свет, страхи исчезали и я тут же о них забывал. Приступы эти случались не часто – в основном тогда, когда я, ложась спать, начинал думать о том, что будет, когда я умру. Умирать страшно не хотелось, а между тем смерть казалась очень близкой в силу своей принципиальной неизбежности. Страх смерти сменялся каким-то совершенно иррациональными страхами, ночные тени становились все более и более угрожающими, так что я постепенно забирался полностью под одеяло, тщательно подоткнув его со всех сторон, а затем нырял туда с головой, хотя и понимал, что будет душно, но так я по крайней мере мог заснуть.

Я снова вспомнил о русском, и неожиданно – чуть ли не с симпатией, словно к собрату по несчастью. Где он сейчас? Спит в своей комнате? А может быть в своей вечерней тренировке он ошибся и унесло его в неведомые страны и времена? Я заметил, что рассуждаю о перемещении в пространстве-времени как уже о совершенно простом факте, но тормозить себя не стал – все равно до утра я пригвожден к этому нужнику, будь он проклят, а страшилки, хоть и пугают, все же приносят с собой впечатления. Может быть я когда-нибудь книгу напишу. Точно! Научно-фантастический рассказ, и опишу эту историю, и в моей истории человек, запертый в туалете, утром обнаружит себя в совершенно новом мире, в каком мире… ну например в шестнадцатом веке. Нет, это скучно, да и не знаю я ничего про шестнадцатый век – вроде как дерьмово там все было, каждый за себя, все бегали с луками и стрелами, жизнь мало что стоила, эпидемии всякие, религиозный фанатизм. Я постарался припомнить – это когда такое было, что людей сажали в тюрьму за то, что они смеялись на улице или одевали одежду не черного цвета. В Швейцарии где-то. А, не было тогда Швейцарии, были отдельные кантоны. В Женеве это было, вот где, Кальвин навел там порядочек похлеще сталинского… нет, не хотелось бы туда. Я постарался представить – куда бы я хотел заслать своего героя, но ничего не придумывалось, а холод становился все более ощутимым.

Начав покачиваться на месте, вскоре я стал подпрыгивать. Это, конечно, было несколько шумно, и не хотелось бы опозориться, если меня тут застанут в таком виде, но холод донимал. На память стали приходить истории, которые раньше я считал выдумками, про то, как для защиты от змей вокруг палаток кладут веревку – якобы змеи по непонятной причине не могут через нее переползти. Волки почему-то якобы не могут пробежать под веревкой с красными флажками. А я не могу открыть дверь злосчастного нужника… Холод под утро становился все более нестерпимым, и подпрыгивания уже не помогали. С одной стороны это вызывало тревогу, а с другой несло успокоение – то, на что я не мог решиться из-за мистических страхов, я смогу сделать под влиянием холода – силы столь же неумолимой, как голод или жажда. Теперь, когда я представлял, как меня тут найдут, вытащат испачканного в дерьме, с разорванной штаниной, как будут смотреть словно на сумасшедшего, парализующего стыда уже почти не возникало – все равно это неизбежно, так не замерзать же тут насмерть. Я даже испытал прилив гордости за то, что у меня хватило сил признать свою невозможность самостоятельно покинуть этот заколдованный сарай. Единственное, что целесообразным было бы сделать, так это привлечь минимум внимания. Для этого я начну стучать в стенку туалета понемногу, чуть-чуть, и может быть туристы даже и не обратят на это внимания – мало ли что там с утра делают непальцы.

Поначалу я чуть снова не испугался, когда понял, что из-за страха не могу ударить по стенке – а вдруг там ТОТ, кто приходил ночью? Но холод был весьма убедительным переговорщиком – уже спустя пару минут я осмелился и тихонько ударил в стенку. Ничего не произошло. Я ударил сильнее. Осознание чудовищной глупости происходящего покоробило меня, я зажмурил глаза и покачал головой – засранный турист обдолбался наркотиками, сидит в нужнике и колотит в стенку… господи, ужас-то какой… а ведь когда люди придут и начнут открывать дверь, я, чего доброго, начну еще цепляться за веревочку и изо всех сил держать дверь… впрочем, если они начнут кричать что-нибудь по-английски или по-непальски, то страх скорее всего пройдет. Мне ведь нужно совсем немного – любое доказательство того, что там – снаружи – старый добрый мир. Я ударил сильнее. Еще раз. Еще. Ничего в ответ. Мне пришло в голову, что туристы, даже если кто-то и проснется, уж точно из постели не вылезут в ночь в такую холодину, ну оно и хорошо, их ему тут и не надо. А если проснутся непальцы? Ну, портеры и гиды с места не сойдут, им это тоже не надо. Местный персонал гэстхауза скорее всего должен будет вылезти… Я продолжал стучать все сильнее и сильнее, но рукам стало больно, и я начал колотить в стену ногами. Понемногу стало закрадываться отчаяние. А что, если они просто не слышат? Все-таки туалет расположен в густых кустах, и ближайшая часть гэстхауза состоит как раз из окон, ведущих в номера туристов, а где спят служители? Может вовсе где-нибудь в другом помещении или с другой стороны гэстхауза? Так они просто не услышат, или подумают, что звук доносится с улицы. Я отчаянно заколотил в стену ногами, но все напрасно.

Кретинизм. Маразм! Зато хоть немного согрелся. Ну что еще делать… кричать? Но это уж будет совсем глупо. Тогда уж точно сбегутся туристы, тогда все сбегутся, и позора будет… Я представил, какими глазами на меня будут смотреть голландки, и понял, что кричать я не смогу ни за что. Ситуация становилась безвыходной, а холод все крепчал. Если бы не эта чертова дырка, из которой ветер задувает как из аэродинамической трубы, я бы смог быстро "надышать" внутри и воздух бы согрелся. Чем-то надо эту дыру заткнуть, но чем?? Я просто взвыл от отчаяния, когда рассудок подсказал, что есть в моем распоряжении, чем можно заткнуть дыру. Собственными штанами. Ноги мерзнут значительно меньше верхней части тела, так что если я останусь в полартековской куртке, сняв штаны и постелив их поверх дырки, то будет значительно теплее, и появляется шанс дождаться рассвета, и тогда все пройдет гладко, но если меня здесь найдут еще и БЕЗ ШТАНОВ… я даже зажмурился, представив эту картинку. Я давно уже знал еще по прошлым путешествиям, что местные непальцы, живущие в поселках вдоль трека, передают друг другу информацию быстрее, чем ты сам передвигаешься. Я прославлюсь тут на века, мне сюда на веки вечные будет закрыт вход, я стану посмешищем на всю оставшуюся жизнь. Ладно, подумал я тогда, есть еще треки в латинской Америке – там я еще не прославился. Кроме того, я смогу быстро одеть штаны, когда понадобится.