Виктор Колупаев - Сократ сибирских Афин

• Название: Сократ сибирских Афин
• Автор: Виктор Колупаев
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

---

Дионис показал, что непочтение ко всемогущему божеству — преступление, караемое безумием. Когда пациент, а мы все пациенты в этом космическом сумасшедшем доме, находится в глубоком отчаянии, он способен самым жестоким образом упрекнуть партийного воспитателя, что тот не заметил его соскальзывания в когти страха перед аидовыми муками. Демон тут обладает чудовищной силой. Он разрушает все.

А тут уже кто-то пытался петь:

— О Кёнигсберг, задворки всей Сибири!

А, это Иммануил выводил своим дребезжащим голоском. Но и другие, пока еще всяк свое, пытались подтягивать ему. Межеумович во всю силу своих могучих диалектических легких брал пока лишь отдельные ноты.

Каллипига, оказывается, уже сидела на коленях у славного Агатия, а тот в томлении закрыл глаза.

— Так вот, — продолжил Сократ, хотя его уже никто кроме меня не слушал, -Триллер о Пенфее, разорванном матерью на куски, хорошо подкрепляет мысль о необходимости поворота вспять в качестве защиты от беспокойства. Быть человеком — великая работа, которая не всегда доводится до конца. Поскольку прежде Агаву слишком ограничивали и контролировали, ее душа оказалась подавленной. Примкнув к вакханкам, она рассчитывала наверстать упущенное, но перемена оказалась слишком внезапной.

— И что же дальше было в Сибирских Афинах после запрещения продажи и употребления спиртного? — спросила Каллипига, подпрыгивая на коленях у славного Агатия.

Мне это очень и очень не нравилось. Но что делать, я еще не придумал.

— Да ты и сама знаешь, — ответил Сократ. — Пить стали больше, кое-кто нашел замену вину в виде наркотиков. Люди с удовольствием стали ходить на митинги против Первого секретаря. Ну, а потом началась так называемая официально объявленная Перестройка, закончившаяся подлинной и безудержной демократией. Сначала-то, как обычно, все разрушили, а теперь думают, стоит ли все восстанавливать, или уж оставить все, как есть. Потому что, если начать восстанавливать, то получится еще хуже.

— Кончилась сраная Перестройка! — возликовал материалистический Межеумович. — Да здравствует развитой социализм, от которого и до коммунизма рукой подать!

— Такой вот у нас диалектический закон природы, — печально сказал Сократ.

Межеумович услышал “ключевое” слово и потребовал:

— Так выпьем же за диалектику!

За диалектику всем было пить не привыкать.

Сократ, кажется, закончил свою речь. Она была одобрена всеми присутствующими. А одобрение тотчас же было подкреплено еще одним вкушением водки из граненых стаканов и металлических кружек.

Подкрепился и я. А сам думал: так каким же образом моя душа избавляется от чрезмерного беспокойства? Тут и подавление, превращение в зависть, злость и ненависть, а также отождествление с агрессором. Эти примитивные защитные механизмы необходимо было выявлять, следить за их нежеланием раскрываться и допускать над собой анализ. Триллер о Пенфее касался тех таинственных и могущественных сил, которые чаще всего пробуждаются к действию событиями повседневной жизни. Таких сил, к восприятию которых наша душа уже подготовлена. Он говорил об опасностях и предупреждениях, но не показывал, как противостоять страху и жестокому разрушительству.

Тут была какая-то прямая связь с нами-всеми. Но какая, я не мог понять.

Надо будет поговорить об этом с Сократом специально, подумал я.

— Так, значит, пить, сколько хочешь, но не напиваться, — заключил Сократ. Потом он свесился со своих верхних нар (как только удержался!) и сказал мне: — Пора возвращаться, глобальный человек. Сделай-ка так, как и было.

— Сделаю, — согласился я.

Дело в том, что я уже не мог больше выносить вид резвящейся на коленях у хронофила Каллипиги.

Нет, на симпосии мне было лучше, чем в “трезвильне”.

Глава шестнадцатая

Как мы вернулись в “Мыслильню”, я плохо помню. Кажется, мы забаррикадировали дверь, ведущую из той самой кухоньки с прокисшими щами в дом Каллипиги. Причем, вернулись именно в тот самый момент, который был прерван появлением милиционера и дружинников.

Анаксимандр, Анаксимен, Диоген и даже Пифагор с Ферекидом лежали на своих местах. Межеумович похрапывал на полу. А Сократ заканчивал рассказывать триллер о Пенфее.

Когда все присутствующие вдоволь напереживались душераздирающей историей Пенфея и Агавы, когда были досконально исследованы все причины и следствия этой истории, когда все вина из погреба Каллипиги были испробованы и симпосий достиг нужной остроты мышления, Сократ вновь предложил продолжить разговор о Пространстве и Времени. Начали с Анаксимандра.

— Мы тут с большим вниманием выслушали научное сообщение Фалеса о том, что все произошло из воды. С чего начнешь ты, Анаксимандр? — спросил его Сократ.

— С велосипедных шин, — ответил тот.

Мне пока что была непонятна связь между велосипедными шинами, Пространством и Временем, но я приготовился слушать, ведь непонятным было почти все.

— Начало — это вечное движение, обладающее старшинством над влагой, и от него одно рождается, а другое уничтожается.

— А что же это у тебя вечно движется? — поинтересовался Сократ.

— Нечто беспредельное, потому что у него нет начала, но оно само есть начало других вещей и оно все объемлет и всем управляет. Оно божественно, ибо бессмертно и неуничтожимо.

— А каков смысл этих утверждений? — спросил Сократ. — Можно ли на их основании сказать, что идея беспредельного родственна идее единого бога или, скажем, повсюду разлитого мирового духа?

— Беспредельное божественно, ибо оно бессмертно и неуничтожимо. Бессмертие же есть исключительное свойство богов. Именно бессмертием боги в первую очередь отличаются от людей и прочих живых существ. Вечность беспредельного, его неисчерпаемость и неуничтожимость дает ему право именоваться “божественным”. Ничего другого за этим эпитетом здесь не кроется.

Тут дико всхрапнул Межеумович и сразу же встрял в разговор.

— Если бы кто-нибудь растолковал Анаксимандру понятие материи в том смысле, в каком оно употребляется в диалектическом материализме, то он, ни минуты не колеблясь, тут же обозначил бы его тем же эпитетом “божественное”.

Анаксимандр не обратил на него внимания и продолжил:

— Беспредельное всем управляет не потому, что оно действует как личное божество, сознательно руководящее миром или же как “вечный перводвигатель” Аристотеля, остающийся неизменным и неподвижным, а потому, что все совершающееся в мире берет свое начало в “вечном движении” беспредельного и определяется теми закономерностями, которые в нем скрыты.

Я, конечно, дулся на Каллипигу за то, что она сидела на коленях у этого славного Агатия. Но, с другой стороны, симпосий, кажется, не прерывался. А тогда никакой “трезвильни” не было, и ни на чьих коленях Каллипига не сидела. Но ведь было же, было! Я обиделся уже на самого себя и решил включиться в философский мыслительный процесс.

Предположим, решительно подумал я, что “вечное движение” Анаксимандра — это то круговое движение, которое наблюдается нами в форме вращения небесного свода. Оно вечно и неуничтожимо, и оно-то приводит к периодическому выделению противоположностей и образованию сменяющих друг друга миров, которые также периодически погибают, возвращаясь в первобытное состояние неопределенности и бескачественности. Эта моя концепция, конечно же, предполагала представление о Беспредельном как о чем-то подобном сфере, наполненной материей, — сфере, помимо которой ничего нет. С этой точки зрения мне стало понятным объяснение неподвижности Земли, находящейся на равных расстояниях от краев мира, ибо Земля оказывается действительно в центре всего сущего.

Пока я размышлял о “вечном движении”, они тут заспорили, что же такое само “беспредельное”. Кто выдвигал гипотезу, что это вечно молодое вращательное движение, кто, что это вечное во времени и бесконечное в пространстве вещество, третьи, что это некое божественное начало, противостоящее веществу, а четвертые, что “бесконечное” это — Время как закон.

Межеумович сходу привел цитату древнего Гегеля:

— “Анаксимандр с материальной стороны отрицает единичность элемента веры; его предметное начало не выглядит материально, и оно может быть принято за мысль: ясно, однако, из всего другого, что он понимает под ним не что иное, как материю вообще, всеобщую, равную и тайную материю”.