Сара Уотерс - Нить, сотканная из тьмы

• Название: Нить, сотканная из тьмы
• Автор: Сара Уотерс
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-37627-8

Впервые на русском — самый знаменитый из ранних романов прославленного автора «Тонкой работы», «Бархатных коготков» и «Ночного дозора». Замысел «Нити, сотканной из тьмы» возник благодаря архивным изысканиям для академической статьи о викторианском спиритизме, которую Уотерс писала параллельно с работой над «Бархатными коготками».

Маргарет Прайор приходит в себя после смерти отца и попытки самоубийства. По настоянию старого отцовского друга она принимается навещать женскую тюрьму Миллбанк, беседовать с заключенными, оказывая им моральную поддержку. Интерес ее приковывает Селина Дауэс — трансмедиум, осужденная после того, как один из ее спиритических сеансов окончился трагически. Постепенно интерес обращается наваждением — ведь Селина уверяет, что их соединяет нить, сотканная из тьмы...

---

Я наблюдала, как Хелен старательно размешивает в воде порошок. Она подала мне стакан, но я поставила его на стол.

— Велено не уходить, пока ты не выпьешь, — сказала Хелен.

Не беспокойся, сейчас выпью, ответила я, никто не собирается таким способом тебя задерживать. Хелен покраснела и отвернулась.

Утром пришло письмо от Прис с Артуром, отправленное из Парижа, и мы немного о нем поговорили.

— Ты не представляешь, как душно стало здесь после свадьбы, — сказала я. — Считаешь меня эгоисткой?

Помявшись, Хелен ответила, что с замужеством сестры для меня, конечно, наступило трудное время...

Я покачала головой: о господи, это я уже слышала тысячу раз! Мне было десять, когда Стивен пошел в школу, и все говорили, что для меня наступило трудное время, ибо такая умница, как я, не поймет, отчего должна сидеть с гувернанткой. То же самое трындели, когда он отправился в Кембридж, а потом занялся адвокатурой. Прис выросла красавицей, и все вокруг охали: дескать, мне, простушке, нужно подготовиться к трудным временам. Потом одно за другим: женитьба Стивена, смерть папы, рождение Джорджи, а все вокруг талдычили, мол, вполне естественно и ожидаемо, что меня это столь сильно ранит, — так оно всегда бывает со старшими незамужними сестрами.

— Ох, Хелен, Хелен! Если все знали, что будет тяжко, почему же ничего не сделали, чтоб стало капельку легче? Я чувствую, будь у меня хоть немного свободы...

Свободы для чего? — спросила Хелен.

Я не смогла ответить, и тогда она сказала, что мне нужно чаще приезжать к ним в Гарден-Корт.

— Чтобы смотреть на тебя, Стивена и Джорджи? — уныло поинтересовалась я.

Когда Прис вернется, сказала Хелен, нас непременно пригласят в Маришес, что внесет разнообразие в мою жизнь.

— В Маришес! — вскрикнула я. — Где за ужином меня посадят с сыном викария, а дни я буду проводить с вековухой, кузиной Артура, помогая ей пришпиливать черных жуков на зеленое сукно!

Хелен меня разглядывала. Вот тогда-то она и сказала, что я стала циничной. Я всегда была такой, ответила я, только Хелен называла это иначе. Она предпочитала говорить, что я смелая. Еще называла меня самобытной. И вроде бы ей это во мне нравилось.

Хелен опять покраснела, но теперь еще и вздохнула. Она отошла к кровати, а я тотчас сказала:

— Слишком близко к постели не подходи! Разве не знаешь, что там обитают призраки наших поцелуев? Сейчас выскочат и напугают тебя.

— О боже мой! — воскликнула Хелен, ударив кулаком по стойке балдахина; потом села на кровать и закрыла руками лицо.

Неужели я буду вечно ее терзать? — спросила она. Да, она считала и считает меня смелой. Я тоже говорила, что она храбрая...

— Но у меня никогда не хватало отваги на то, чего хотела ты, Маргарет. И все же мы могли бы остаться добрыми друзьями... о, как бы я хотела быть твоим другом! Но ты все превращаешь в поединок... Я так от этого устала...

Она покачала головой и закрыла глаза. Я ощутила ее усталость, а вместе с ней и собственное изнеможение, которое, накатив темной громадной волной, придавило сильнее любого снадобья, каким меня пичкали, и было грузным, как смерть. Я посмотрела на кровать. Порой казалось, я и впрямь вижу наши поцелуи, которые висят на занавесях, будто летучие мыши, готовые сорваться вниз. Но сейчас подумалось, что стоит тряхнуть балдахин — и они просто упадут, рассыпавшись в труху.

— Прости. Я рада, что из всех мужчин ты досталась Стивену, — сказала я, хотя никогда не чувствовала и не почувствую никакой радости. — По-моему, он добрый.

Он самый добрый из всех, кого она знает, ответила Хелен и, помявшись, добавила: если б я не сторонилась общества... там встречаются и другие добрые мужчины...

Может, они и добрые, подумала я. Чуткие и славные. Но не такие, как ты.

Подумала, но промолчала. Я знала, что Хелен не поймет. И отделалась заурядно вежливой репликой, даже не помню, что сказала. Чуть погодя Хелен чмокнула меня в щеку и ушла.

Склянку с хлоралом она унесла, но все же забыла проследить, чтобы я выпила микстуру. Стакан остался на столе: вода в нем чистая и прозрачная, как слеза, а порошок сгустился на дне. Только что я выплеснула воду и собрала его ложкой; оставшиеся крупинки я подцепила рукой и облизала палец. Теперь во рту ужасная горечь, все занемело. Пожалуй, если до крови прикусить язык, я этого не почувствую.

14 ноября 1874 года

Что ж, мы с матерью одолели двадцать глав «Крошки Доррит», и всю неделю я была удивительно покладистой и терпеливой. Мы ходили на чай к чете Уоллес и ужинали в Гарден-Корт с мисс Палмер и ее кавалером, мы вместе посетили магазины одежды на Хановер-стрит. Ох, до чего же противно смотреть на толстошеих девиц со срезанными подбородками, которые, сложив рот гузкой, жеманятся перед тобой, а хозяйка заворачивает юбку, чтобы показать отделку фаем, фуляром или кружевами торшон. На мой вопрос, нет ли чего-нибудь в серых тонах, она ответила непонимающим взглядом. На просьбу чего-нибудь прямого, простого и строгого мне показали девицу в глухом платье. Маленькая и ладная, она выглядела в нем как нога в хорошо пригнанном башмаке. Но в том же платье я бы казалась саблей в ножнах.

Я купила пару темно-желтых лайковых перчаток, пожалев, что нельзя купить еще и еще, чтобы отнести в холодную камеру Селины.

Очевидно, мать решила, что мы уже далеко продвинулись. Утром за завтраком она презентовала мне серебряный футляр с комплектом визитных карточек, которые сама заказала. В обрамлении черной извилистой каймы первым стоит ее имя, а ниже менее вычурным шрифтом оттиснуто мое.

От этих карточек желудок мой сжался, точно кулак.

Ради поездок с матерью я почти две недели воздерживалась от посещений тюрьмы и даже не упоминала о ней. Я надеялась, мать это заметит и оценит. Но после акта дарения она сообщила о своем намерении поехать с визитами и спросила, буду ли я сопровождать ее или с книгой останусь дома. Я тотчас ответила, что, пожалуй, съезжу в Миллбанк, и мать с неподдельным изумлением уставилась на меня.

— В Миллбанк? — переспросила она. — Я полагала, со всем этим покончено.

— С чего ты взяла, мама?

Мать щелкнула застежкой ридикюля.

— Что ж, поступай, как тебе угодно.

Все будет как до отъезда Присциллы, сказала я.

— Ведь в остальном ничего не изменилось, правда?

Мать не ответила.

Ее ожившая нервозность вкупе с неделей мучительных визитов, чтения «Крошки Доррит» и совершенно нелепого предположения, будто с посещениями тюрьмы отчего-то «покончено», вконец меня расстроили. Как всегда бывало после перерыва, Миллбанк показался еще более зловещим, а узницы еще более жалкими. Эллен Пауэр лихорадит. Несмотря на лишние куски и фланельку от добросердечной миссис Джелф, несчастная заходится в судорожном кашле, оставляя кровавые следы на тряпке, которой утирает рот. Лицо подпольной повитухи, прозванной Черноглазкой, замотано грязным бинтом, она ест на ощупь. «Цыганочка» и трех недель не провела в тюрьме, как в отчаянии или безумии попыталась выколоть тупым ножом свое черное око; надзирательница сказала, что теперь она слепа на один глаз. В камерах по-прежнему холодно, точно в кладовках. Пока мы с мисс Ридли шли по коридору, я спросила, какой смысл содержать заключенных в столь отчаянном холоде. Чтоб заболели?

— Мы здесь не для того, чтобы их баловать, мэм, — ответила матрона. — Мы исполняем наказание. На свете слишком много добропорядочных женщин пребывает в нищете, болезнях и голоде, чтоб нам еще тревожиться о дурных.

Пусть поживее шьют, сказала она, вот и согреются.

Стало быть, я навестила Пауэр, затем повидала Кук и еще одну узницу по фамилии Хеймер, а потом зашла к Селине. Услышав шаги, она подняла голову, и глаза ее вспыхнули, когда за плечом надзирательницы, нырнувшей к замку, встретили мой взгляд. Вот тогда я поняла, что меня тянуло не просто в Миллбанк, а к ней. Я вновь ощутила то легкое трепетанье. Наверное, оно сродни чувству женщины, когда в ней впервые шевельнется ребенок.

Ну и что, если я чувствую нечто, столь легкое, тихое и тайное?

Казалось, в тот момент это не имело значения. Селина так обрадовалась моему приходу!

— В прошлый раз вы стерпели все мои безумства, — сказала она. — А потом так долго не приходили... Я знаю, это вовсе не долго, но здесь кажется — ужасно долго. Вас не было, и я решила, что вы передумали и больше никогда не придете...

Я вспомнила свой последний визит и странные фантазии, которые он навеял. Не стоит изводить себя такими мыслями, сказала я, оглядывая каменный пол, однако там не было ни белых пятен, ни жирных следов воска и даже известки. Пришлось сделать небольшую паузу, объяснила я, поскольку навалилась куча дел по дому.

Селина кивнула, но будто опечалилась. Наверное, у меня много друзей? — спросила она. Ясно, что с ними проводить время приятнее, чем в Миллбанке.