Николай Никифоров - Хич

• Название: Хич
• Автор: Николай Никифоров
• Жанр: Современная проза

---

– Вовка, ты что, заснул? Он поймал себя на том, что сидит на краешке ванны, и что ему чертовски холодно.

– Да, сейчас уже выхожу. Просто вошел во вкус…

Боб, дрожа, стал быстро растирать себя махровым полотенцем – самый верный способ согреться. Все-таки холодная вода очищает, ибо он чувствовал себя намного лучше. Правда, осталась маленькая деталь. Совсем небольшая.

Смыть блевотину с раковины.

***

– По-моему, кое-кто обещал рассказать своей маме, что же случилось, – мама выпустила струйку дыма в сторону.

Она была очень красивой, несмотря на свои сорок лет. Ее белокурые волосы, как и двадцать лет назад, мягкими барашками спадали на плечи, в ее зеленых глазах, хоть и глядели они как-то устало, горел какой-то заводной огонек. Как, впрочем, и у Боба. Она (между прочим, ее звали Маргаритой Николаевной) была росту совсем небольшого, однако это ничуть ее не портило, наоборот, придавало ей какое-то свое особенное очарование. Обычно таким женщинам трудно солгать. В каком-то смысле она тоже могла читать мысли. Мужчин. Потому что когда она пристально смотрела на них, не нужно обладать какими-то особыми телепатическими способностями, чтобы прочитать их мысли.

– Вова. Расскажи, что случилось.

– Ну, я же рассказывал. Произошла небольшая задержка в расписании. Пришлось прокантоваться в деревне еще немного, а на позвонить денег не было. То есть, бабки-то были, а вот идти влом. Андерстендишь?

– Андерстендю. Гладко рассказываешь. Только чего-то ты от меня все равно скрываешь, хотя к тебе и не придерешься.

"Она думает, что я слегка кутнул на эти деньги. А еще предполагает, что есть у меня какая-то девушка, и что из-за нее я задержался. Господи, мама, если б ты знала, если б ты только знала!.."

– Мама. Никаких девочек. Никаких гулянок. По-моему, я достаточно взрослый, чтобы всякую фигню не творить, а?

– Верю, верю. С каких это пор ты стал думать, что я о тебе такого плохого мнения?

"С тех пор, как я стал читать мысли, мама. С тех пор, как я увидел ЭТО над своей головой. С тех пор, как я убил человека ".

– Да все нормально. Ничего я не думаю.

"Странно. Твои слова слегка расходятся с мыслями. Впрочем, как и у каждого человека. Как и у меня. У меня, наверное, больше".

Потом они стали пить чай. Нет ничего лучше, чем после тяжелого, продолжительного пути выпить кружку горячего чаю (причем без сахара). А потом молча закурить, глядя в окно, за которым нет почти ничего, кроме звезд.

– О чем думаешь? – задумчиво спросила мама.

– Да так, ни о чем. Просто не в состоянии.

– А если честно?

– О жизни. О смерти. О лютой ненависти и святой любви.

Мама улыбнулась и сказала:

– Ладно, принц Датский. Иди-ка ты спать, да и мне, пожалуй, пора.

***

Остаток ночи прошел относительно спокойно. Вопреки всяким ожиданиям, Бобу не приснилось ничего страшного, даже более того – ему ничего не приснилось. Вова был из тех студентов, которых строгие преподаватели про себя называли оболтусами (или разгильдяями, это смотря по ситуации). Нельзя сказать, что он был им, однако было уже пятое сентября, а у Боба не было ни расписания, ни учебников – так уж сложилось.

Боб очень любил ездить в метро. Главная причина, по которой эти поездки ему нравились, заключалась в том, что грохот колес и монотонное движение кабелей за окном помогали сосредоточится, как бы отделится от мира сего. Вторая, и немаловажная причина – девушки (и, пожалуй, женщины тоже). Их там было очень много, и практически все спешили. Разумеется, все они были разные и по-своему красивые, а Боб любил на них смотреть.

Не то чтобы у него было плохо с головой – о нет. Просто когда вокруг столько красивого, невозможно устоять. К тому же это занятие сильно смахивало на какую-то игру, в которой Боб неизменно проигрывал, как только на него начинали смотреть.

Но это было раньше. Сейчас Вове было не до игр – со всех сторон он слышал шум, будто бы большое количество людей пытались говорить. Конечно, слышал – это немного не то слово, скорее, чувствовал. Перед глазами метались какие-то тени. Впрочем, это не мешало ему видеть окружающую его реальность. Точно так же он чувствовал людей во всех общественных местах, и от этих ощущений голова начинала гудеть. А потом болеть, некоторое время спустя.

… милый, милый, что ж ты делаешь со мной… студент, наверное, мама, какой симпатичный… и суть всех технологических процессов не забыть… интересно, а в автобусе будет такая же давка?..

Он пытался как-то оградить себя от этого, но тщетно – всё равно что пытаться остановить реку. Поток чужих мыслей вклинивался в его мозг, заставляя воспринимать их.

На улице, конечно, стало немного легче, но не так чтобы уж очень. По обе стороны от Боба в спешке шли люди, стремящиеся на работу, в школы, в институты или в какие-то другие места. Он понял: чем больше людей, тем сильнее поток их мыслей и тем меньше у него шансов от них отделаться. Если же людей немного, то оградить себя от них не составляло никакого труда.

Давным-давно, когда Боб учился в школе, на уроках биологии им объясняли – у животных нет и не может быть мыслей. Одни рефлексы. Сейчас он с уверенностью мог сказать, что это полная чушь. Конечно, он не знал, как насчет остальных, но по крайней мере кошки и собаки мыслили. Таких четких образов он еще ни у одного человека не наблюдал.

Все произошло, как всегда, неожиданно (к неожиданностям он уже успел привыкнуть). Просто, проходя через очередной дворик на пути к институту, он увидел женщину, которая выгуливала собаку (предположительно, дворняжку). Он сразу понял, чего она хочет – ей хотелось есть. А еще ее достал ошейник. Четко и ясно.

***

– Молодой человек, так как же вы объясните мне свое трехдневное отсутствие в начале учебного года?

В принципе, посещение лекций для студентов не являлось чем-то таким уж обязательным – скорее, просто желательным. Но Яныч придерживался совершенно другого мнения. Яныч был их преподавателем, и вел математическую статистику наверное, самый бредовый предмет за все время обучения.

– У меня есть уважительная причина, – уверенно сказал Боб, глядя ему в глаза.

Это мог делать далеко не каждый. Всем своим видом Яныч напоминал трактор. Абсолютно лысый череп его избороздили глубокие морщины – как на лице, так и на затылке. Поговаривали, что он когда-то был боксером, и судя по всему, правильно поговаривали. Просто был один случай, когда двое "крутых" студентов пытались его испугать – один из бритоголовых успел только замахнуться, и через каких-то пять секунд оба были в нокауте. О его морщинах на затылке говорили следующее: "Мозги прут через череп".

– И что за причина?

– Я болел. Гриппом. Глаза Яныча буравили его насквозь.

– А справка где?

– Отнесу позже в деканат.

Тут стало понятно, что один не верит, а другой явно врет. В обшарпанной комнатушке (которую неизвестно почему все называли аудиторией) собиралась гроза. Яныч (вообще-то его звали Яков Иваныч) не любил тех, кто пропускал его занятия. Даже по болезни.

Многие преподаватели в их институте пользовались какими-то своими конспектами, особенно математики. Яныч никогда не носил с собой вспомогательных материалов, но выкладывал все с точностью до запятой – по нему можно было корректировать учебники. За все свое существование в этом месте он отправил за пределы института немало студентов, и те, кто умудрились ему сдать, понимали последняя проверка на вшивость пройдена, и дальше обучение не будет сопряжено с проблемами.

– Вот что я тебе скажу, Самохвалов, – произнес он раскатистым, густым басом, таких разгильдяев, как ты, в нашем институте не держат.

Боб смотрел на него в упор, читая его механические мысли, больше напоминавшие куски железа, чем живые образы людей. И чем больше он читал, тем спокойней ему становилось. По сути дела, Яныч придирался к нему, причем делал это как-то глупо, почти по-детски. А все потому, что считал статистику делом своей жизни, а ребят в потертых джинсах – лоботрясами. Чушь какая-то. Он смотрел на него спокойно, ничуть не боясь того, что последует за его словами.

– Это мы посмотрим.

Но это еще не все. Он послал ему мощный телепатический импульс: "HЕ ПУГАЙ ЕЖА ГОЛОЙ ЗАДHИЦЕЙ". И с соответствующим образом, после чего Яныч притих. Надолго.

***

– Боб, тебе что, жить расхотелось? Вылетать собрался? – Гарик смотрел на него, пытаясь понять, отчего это вдруг его друг осмелел.

Тот самый Гарик (его звали Игорем), который столько раз выручал его за все время обучения. Тот самый коренастый парень, с которым Боб бегал плечом к плечу все пятикилометровки.

– Спокуха. Я знаю, что делаю, – для пущей важности он сплюнул в мусорное ведро.

– Ну да, конечно. Ты что, не понял, с кем связался? Яныч таких, как мы, кушает на завтрак.

Вова был искренне рад видеть друга. Его лицо чем-то напоминало лицо Петра I, только рост не был таким большим. На втором курсе у всех юношей только-только начинал проклевываться пушок (такой плавный намек на бороду и усы), у Гарика же под носом и на подбородке была полноценная растительность – совсем как у взрослого мужчины.